ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Эдуард Безносов. Потому что искусство поэзии требует слов . - М.: ООО "Лингвистика", 2011. - 320 с. - 1000 экз.
Эдуард Безносов более тридцати лет работает учителем русского языка и литературы, он автор методических пособий и учебных справочников, составитель хрестоматий для старшеклассников. Однако новая его книга в большей степени написана Безносовым-читателем, чем учителем. Он исполнил мечту многих страстных книжников: взглянул на известнейшие произведения школьного курса глазами взрослого человека и изложил свои зрелые мысли на этот счёт. Его книга - о развитии русской литературы, о прорастании одного сквозь другое. Вот Ломоносов формулирует требования к ритмической организации стиха - и сам нарушает их, повинуясь поэтической мысли; Грибоедов ломает водевильные представления о комедии, а Пушкин, памятуя о Державине, играет с жанрами, пародируя их и сплетая в сложную систему смыслов. Двадцатый век в книге представлен Замятиным, Булгаковым, Тыняновым и Бродским. В конце Безносов приводит подробный ритмико-интонационный анализ стихов Пастернака и Самойлова.
ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Анатолий Митяев. Громы Бородина . - М.: Издательский дом Мещерякова, 2012. - 368 с. - 7000 экз.
Наконец-то в современной русской детской литературе появилась патриотическая книга. Книга основательная: рассказ о войне 1812 года начинается с просвещённо-крепостнического царствования Екатерины II, взлёта Наполеона Бонапарта, морских сражений Ушакова, стремительного марша Суворова в Альпах - предыстория как на ладони. Книга не косная, но действительно патриотическая: французы в ней отважны, а русские - победоносны. Павел I, фельд[?]маршал Кутузов, Александр I выглядят живыми людьми, причины их решений и поступков вдумчиво исследованы. Кроме того, эта книга увлекательная и со множеством превосходных иллюстраций. Детям, не привыкшим к сложным текстам, её могут читать взрослые: с чего-то ведь надо начинать, да и классическая русская литература станет для них понятнее и ближе. Детей, интересующихся историей, книга подготовит к "взрослым" исследованиям. Анатолию Митяеву, историку и солдату Великой Отечественной, удалось написать книгу для подростков, познавательную и для взрослых.
Книги предоставлены магазинами "Библиоглобус" и "Фаланстер"
Татьяна ШАБАЕВА
Тебе и огню
КНИЖНЫЙ
РЯД
Дмитрий Плахов. Tibi et igni. - М.: Вако, 2012. - Тираж не указан
Если вокруг тебя все сложны - будь простым, если вокруг все просты - будь сложным, иначе тебя даже ангелы не запомнят. Вспомнил эту сентенцию, читая книгу поэта Дмитрия Плахова.
Вторую его книгу. Tibi et igni (тебе и огню) - так она называется. Книга небольшая, но необычная. Из тех, что запоминаются. Возможно, из тех, что заставляют читателя немного измениться. Не все книги так умеют.
Как говорил кто-то из восточных духовных авторитетов: тело человека родня телам его родителей, а вот душа человека не родня их душам. Если быть честным (а это положительно необходимо), то следует признать: лира Плахова не родня доставшей читателя до всякого возможного предела постмодернистской арфе. Хотя и некоторые значимые особенности этого направления, безусловно, несёт в себе эта лира.
Возможно, только затем, чтобы не потерять той субстанции, что зовётся соприродностью текущему времени. Чтобы ощущение современности не покинуло нас. И, кроме этой зримой оболочки, в стихах Плахова нет ничего, что, по моему мнению, определяет львиную долю "постмодернистской" поэзии в нашу эпоху. Нет тут кривой ухмылочки, кукиша в кармане, ошеломляющей пустоты, того самого, влажного и мягкого "пути слизня", когда не важно, не только как ты сказал и что, а не важно, говорил ли ты вообще. Когда за исчезающее малым исключением нечего бояться, когда нет откровений, нет боли и нет очищения через неё.
Оттого сходство тут чисто внешнее.
Так хрусталь, стекло и алмаз - сближаемы по оптическим свойствам, и только. Более ничто эти материалы не роднит.
Потому счесть поэта Плахова пост[?]модернистом равносильно представлению жуткого зрелища - душа рожает душу (а перед этим ещё и совокупление двух душ).
Плахов поэт-одиночка. А всё, что не от одиночества, - не поэзия, а лишь её имитация.
Однако раз речь уже заходила о кристаллических материалах, позволю себе отметить: никакая другая современная лира не напоминает мне так сильно генератор этих в высшей степени упорядоченных структур! Просто снедает желание разложить тексты по классам Лауэ (11 из 32 кристаллографических классов, которые обладают центром симметрии. Остальные кристаллографические классы (их 21) не содержат центросимметричных групп. - Ред.).
Твёрдые кристаллы мертвы априорно, ведь всякой живой форме претит упорядоченное бытие - вирусы кристаллизуются, и только, но вирусы - не живые существа.
Ты берёшь стихотворение Плахова, ты читаешь его, а в нём - нестерпимое для любой жизни совершенство, когда слова уложены, как узлы решётки, между которыми не просунуть и электрона. Это сродни укладке вещества при абсолютном нуле. Это состояние, когда нет чувств, а есть лишь очерченные желания, смертные грехи, библейские аллюзии, фрагменты канувших в Лету монографий, обрывки киноафиш, полустёртые лозунги, газетные заголовки и обрывки мелодий. Такой вот окончательный мир, исполненный цивилизационного хлама, мир, оставшийся после прекращения времени. Мир, в котором ты всегда одинок, вернее, не ты, а Голос, оставшийся после тебя.
И как тут не понять, что самый выраженный порядок практически неотличим от хаоса?
И в этом хаосе-порядке, как в плещущейся расплавленной амальгаме, налитой на бронзовую заготовку зеркала, которую Магараль, средневековый алхимик, протянул, раскалённую и зажатую щипцами, германскому императору, а тот увидел в покрытой рябью бездне своего покойного отца, и спросил: "Какие законы там, в мире, где ты находишься?"
заключённый в округлый контур
квадрата пи
напряжение жил на зияющий ноль
деля
оголённой рукой вот попробуй теперь
слепи
круассанов версаля и ромовых баб
кремля
и замёрзни потом на границе
глухой степи
на участке большой цепи
Страшно? Но никто не обещал, что страшно не будет. Время наше ничуть не менее жуткое, чем какое-либо другое. Время наше, и оно же нам не принадлежит, развиваясь по своим собственным уложениям. Подлинная поэзия - это и фиксация времени тоже. И поэзию, как любое одиночество, могут перенести лишь бесстрашные люди.
Амирам ГРИГОРОВ
Знаете ли вы Париж?
КНИЖНЫЙ
РЯД
Кира Сапгир. Париж, которого не знают парижане . - СПб.: Изд. "Росток", 2012. - 384 с. - 1000 экз.
Париж давно заслужил такую книгу. Заслужили осколки его Средневековья, чудом уцелевшие под всесокрушающим циркулем барона Османа, заслужили подземелья, каналы, блошиные рынки, странные пассажи, заслужили парижские сады и диковинные музеи, подобных которым, кажется, нет нигде. И улицы греха с весельем и горем пополам. И кладбища. И приюты музыкантов. И оазисы гурманов. И адреса великих теней. И тени без адресов.
Конечно, найдётся множество парижан, которые совсем неплохо знают тот Париж, о котором рассказывает автор, но к большинству обитателей французской столицы утверждение заголовка приложимо наверняка. Ведь точно так же миллионы петербуржцев не подозревают, что на Васильевском острове, в четырёх и семи минутах ходьбы от ростральных колонн есть Тифлисский переулок и ботанический сад.
Наверняка на французском языке издано немало подобных книг о Париже. Но нашим соотечественникам присущи два противоречивых качества: неистребимая культуроёмкость, с одной стороны, и дурное знание иностранных языков - с другой. Отдав должное покупкам на улице Риволи и в "Галери Лафайет", они, как правило, благовоспитанно переключаются на Лувр и Орсэ, на речные прогулки по Сене и экскурсии в автобусах с открытым верхом. Но обычно до отъезда остаются ещё два-три дня. Их-то и поможет украсить рецензируемая книга.
