Вот уже около пяти лет как оптимистическое, если не сказать наивное, видение заатлантической экономики и реальное значение темпов развития валового внутреннего продукта, который неизвестно что собой представляет, мне кажутся спорными. Мы все чаще оказываемся перед выбором: верить показателям ВВП, которые представляют собой общую сумму добавочной стоимости, создаваемой в результате деятельности предприятий внутри Соединенных Штатов, или признавать реальность, фигурирующую во внешнеторговом балансе. Последний оценивает торговлю между странами и свидетельствует о несостоятельности промышленности Америки. Как только появляются трудности с импортом какого-то товара, появляется и реальная напряженность, например в сфере электроэнергетики, что проявилось в Калифорнии в результате сбоев в работе энергосистем.
Я долго колебался по вопросу о реальности американского динамизма. Дело «Энрона» и еще больше дело «Андерсена», которое последовало затем, определили мой выбор. Банкротство «Энрона», являвшегося посреднической энергетической компанией, повлекло за собой исчезновение 100 млрд. долларов оборота. Эта магическая, виртуальная, мифическая цифра упоминалась в прессе. Фальсификация счетов аудиторской фирмой «Андерсен» не позволяет сказать сегодня, какая часть этой цифры представляла собой «добавленную стоимость», которая как таковая должна учитываться при определении американского ВНП. Но ведь 100 млрд. долларов могли бы составить примерно 1% ВНП Соединенных Штатов. Сколько предприятий с помощью «Андерсена» и других подобных «лавочек» бухгалтерского учета и аудита фальсифицируют свои бухгалтерские счета? Рост в последнее время числа подобных дел наводит на мысль, что это касается большинства предприятий. Что это за экономика, в которой финансовые услуги, страхование и недвижимость росли в 1994-2000 годах в два раза быстрее, чем промышленность, и достигли в «стоимостном» выражении 123% промышленного производства? Слово «стоимость» взято в кавычки потому, что стоимость этих услуг отличается от стоимости промышленных изделий лишь тем, что первые в большинстве своем не могут быть обменены на международных рынках, за исключением, естественно, той части такой деятельности, которая обеспечивает поступление в американскую экономику капиталов, наличных средств для покрытия импорта. Раздутый вследствие фальсификаций, практикуемых частными предприятиями, американский ВНП становится похожим с точки зрения достоверности статистики на ВНП Советского Союза.
Ортодоксальная экономическая теория не может объяснить сокращение американского промышленного производства, превращение Соединенных Штатов в пространство, специализирующееся на потреблении и зависящее от внешних поставок. Напротив, имперский подход римского типа позволяет понять процесс как экономическое следствие политико-военного устройства.
Таблица 4
Отрасли экономики и темпы роста в Соединенных Штатах
Источник: Buroau of Economic Analisis
Сразу после окончания Второй мировой войны Соединенные Штаты, столкнувшись с опустошением Европы и Японии и с мощным подъемом советской системы, организовали зону своего влияния как глобальную систему, центр которой составляли они сами. Поэтапно Соединенные Штаты навязали другим правила игры, соответствующие их идеологическим, торговым и финансовым предпочтениям, что только и могло обеспечить военное и политическое объединение контролируемого пространства. Нет сомнения, что на начальном этапе претензия Соединенных Штатов обеспечить благополучие большей части планеты была оправданной. Было бы абсурдным рассматривать создание этой мировой системы как деструктивный феномен. Свидетельством являются показатели роста за 1950-1975 годы. «План Маршалла», благодаря которому Европа получила средства для своего восстановления, а Соединенные Штаты — возможность избежать нового экономического кризиса, подобного депрессии 1929 года, остается актом политической и экономической мудрости, которая редко встречается в истории. И об этом периоде следует говорить как о периоде позитивного империализма.
Соединенные Штаты, сконцентрировавшись на борьбе против коммунизма и будучи излишне уверенными в постоянном, онтологическом характере своего экономического превосходства, считали в этот период своим абсолютным приоритетом политическую интеграцию сферы своего военного господства. С этой целью они открыли внутренний рынок для европейских и особенно японских товаров, принеся в жертву, сначала не отдавая себе в этом отчета, а затем с определенной тревогой, крупные сектора своей промышленности. В начале 70-х годов появился внешнеторговый дефицит. Затем он стал характерным для торговли США со всем миром, даже с зонами, не входящими в первоначальную сферу их политического господства.
Крушение коммунизма позволило новым крупным странам вступить в эту систему асимметричной торговли. Сегодня Соединенные Штаты имеют наибольший внешнеторговый дефицит с Китаем, а не с Японией или Европой. Отныне американское сверхпотребление является ключевым элементом мировой экономики, которую некоторые считают имперской.
Америка вместе с тем остается необходимой для мира, но не как производитель, а как потребитель в обстановке недостаточности глобального спроса — структурного феномена, созданного свободой обмена.
Кейнсианское государство для переживающей упадок мировой экономики
Либерализация коммерческих обменов повлекла за собой в соответствии (один раз не считается!) с экономической теорией рост неравенства в мировом масштабе. Увеличение в каждой стране разрывов в доходах сегодня характерно для планеты в целом. Повсюду международная конкуренция способствовала стагнации заработной платы и росту, более того — крутому взлету прибылей. Сокращение доходов от трудовой деятельности вследствие свободы обмена сделало вновь актуальной традиционную для капитализма дилемму, внезапное обострение которой мы наблюдаем сегодня и в планетарном масштабе: урезанная до предела заработная плата препятствует поглощению растущей продукции. Этот банальный феномен был исследован Мальтусом и Кейнсом в Англии, большинством экономистов-социалистов в ХIХ-ХХ веках. Он прекрасно понятен экономистам-неконформистам Соединенных Штатов.
Если экономисты американского университетского истеблишмента признают, как правило, рост неравенства в результате свободы обмена, то стагнация спроса, напротив, является для них запретной темой, табу, включая даже фальшивых антиконформистов, к примеру Пола Крюгмана. Упоминание этого следствия глобализации является признаком разрыва с господствующим порядком. И только подлинные бунтари, как Чалмерс Джонсон, специалист по Азии, автор одной из наиболее беспощадных книг об образе действий Соединенных Штатов после Второй мировой войны «Отдача: издержки и последствия создания американской империи» (Johnson Ch. Blowback: The Costs and Consequences of American Empire. N.Y.: Henry Holt and Company. — 2002. — P. 197), рискуют выступить с его осуждением.
А вот Роберт Гилпин, впрочем, весьма проницательный в вопросах глобализации аналитик, столь ясно сознающий роль государств и наций, структурные различия между англосаксонским и японским либо германским капитализмом, столь внимательный к проблемам экономической и идеологической уязвимости американской гегемонии, не осмеливается ставить эту проблему, поскольку это было бы нарушением кодекса приличного поведения истеблишмента.
Я допускаю здесь полунесправедливость по отношению к Джозефу Стиглицу — бывшему главному экономисту Всемирного банка, бесспорному члену истеблишмента, так как Нобелевская премия является своего рода свидетельством принадлежности к нему. В своей работе «Великое разочарование» он особо выделяет проблему глобального мирового спроса и неоднократно упоминает о неспособности Международного валютного фонда понять недостаточность спроса в рамках национальных государств и даже регионов, в частности в Азии (Stiglitz J.E. La grande desillusion. — Р.: Fayard, 2002. Оригинальное название заметно сдержаннее: «Глобализация и ее опасности» (Stiglitz J. Globalization and Its Discontents. — Norton, 2002)). Но Стиглиц остается верным теории свободы обмена и на практике может лишь сетовать на отсутствие международной регулирующей инстанции. Я не знаю, наивен ли он или искусный хитрец, а может быть, и то и другое вместе: суровый по отношению к бюрократам МВФ, он остается приверженным догмам своей профессии. Но не будем чрезмерно требовательными: когда один из крупнейших представителей американской экономической аналитики утверждает вслед за Кейнсом, что недостаточность глобального спроса возможна и что необходимо наладить регулирование в международном масштабе, — это начало поворота, даже если правительство Вашингтона уже по определению мало подходит для «ведения переговоров» о дальнейших шагах.
