Тенденция к стагнации спроса вследствие свободы обмена и сокращения оплаты труда является очевидностью, объясняющей регулярное снижение темпов роста мировой экономики и ее все более частые рецессии. Все это не ново. И мы должны углубить анализ вплоть до выяснения стратегических последствий для Соединенных Штатов снижения планетарного потребления. Ведь именно стагнация спроса в мировом масштабе позволяет Соединенным Штатам оправдывать их роль регулятора и хищника «глобализированной» экономики, требовать и брать на себя функции кейнсианского планетарного государства.
В условиях замедления темпов развития мировой экономики предрасположенность Америки к тому, чтобы потреблять больше, чем она производит, расценивается всей планетой как благодеяние. При каждой рецессии все впадают в экстаз по поводу устойчивости динамизма американского потребления, становящегося основной положительной характеристикой экономики, фундаментальную непроизводительность которой отказываются замечать. Уровень сбережений американских семей приближается к нулю. Но каждое «оживление экономики» Соединенных Штатов вздувает импорт товаров из других стран мира. Внешнеторговый дефицит усугубляется, побивая каждый предыдущий рекорд. Но мы довольны, более того — испытываем облегчение. Это — мир Лафонтена наизнанку, в котором муравей умоляет цикаду соблаговолить принять пищу.
Наше отношение к Соединенным Штатам — это отношение планетарных и кейнсианских подданных, ожидающих от государства принятия мер в целях оживления экономики. В самом деле, с точки зрения Кейнса, одной из функций государства является потребление, поддерживающее уровень спроса. В конце своего труда «Общая теория занятости, процента и денег» он высказывает любезные слова в адрес фараонов — строителей пирамид, расточителей и в то же время регуляторов экономической жизни. Америка в нашем представлении могла бы стать пирамидой, сохраняемой благодаря труду всей планеты. Можно лишь констатировать абсолютную совместимость между таким видением Америки в качестве кейнсианского государства и политической интерпретацией глобализации. В таком случае внешнеторговый дефицит Соединенных Штатов должен квалифицироваться как имперский налог.
С экономической точки зрения, американское общество превратилось в общепланетарное государство. Тем не менее оно считает себя по определению противником государства и попыталось урезать масштабы государственного вмешательства в национальную экономику, вступив на путь рейганомики; но отрицание государства в обществе привело к превращению общества в государство с его негативными и позитивными характеристиками. К первым классические и неоклассические экономисты относят производственную неэффективность и финансовую безответственность, а ко вторым экономисты кейнсианского направления относят способность стимулировать спрос на фазах спада.
Валютные и психологические механизмы просматриваются смутно, но эти американцы, столь динамичные, столь полные готовности принять неустойчивость нерегулируемого рынка труда, стали все вместе ничего не производящими чиновниками и потребителями. Избыток индивидуальной ответственности обернулся коллективной безответственностью.
«Имперские» деформации американского общества
«Имперская» эволюция экономики, которая не может не напомнить нам развитие Рима после овладения Средиземноморским бассейном, по-разному затронула различные секторы американского общества и отрасли американской промышленности. Наиболее сильный удар пришелся по промышленности и рабочему классу, который, как считалось, интегрировался со средними классами. Их частичная дезинтеграция напоминает деградацию римского крестьянства и класса ремесленников, чье положение оказалось подорвано притоком сельскохозяйственных продуктов и изделий с Сицилии, из Египта и Греции. Относительно американских рабочих 1970-1990-х годов можно говорить об их относительной, а порой и абсолютной пауперизации.
Не входя в детали экономических механизмов и оставаясь на определенном уровне обобщения, следует констатировать, что имперская мутация экономики ведет к трансформации высших страт американского общества в высшие страты имперского (глобального — на современном языке) общества, выходящего за рамки государства. Это глобализирующееся общество на первом этапе включало в свой состав весь свободный мир, а после крушения коммунизма виртуально — всю планету.
В самих Соединенных Штатах часть «национального» дохода, потребляемая 5% наиболее богатых людей, возросла с 15,5% в 1980 году до 21,9% в 2000 году, а 20% наиболее богатых — с 43,1 до 49,4%, удельный вес 80% наименее богатых, напротив, сократился с 56,9 до 50,6%. Удельный вес четырех нижних квинтилей уменьшился соответственно с 24,7 до 22,9%, с 17,1 до 14,9%, с 10,6 до 9,0%, с 4,5 до 3,7%. По данным журнала «Форбс», 400 самых богатых американцев в 2000 году были в 10 раз богаче 400 самых богатых в 1980 году, хотя внутренний продукт всего лишь удвоился. Невероятное увеличение доходов высшего слоя американского общества невозможно объяснить, не прибегая к имперской модели, так же как и стагнацию или очень скромный рост доходов большей части населения.
Таблица 5
Эволюция доходов в Соединенных Штатах (Средний доход в долл. ценах 2000 г.)
Разделение периода 1980-2000 годов на две фазы выявляет, тем не менее, что увеличение разрыва в доходах не характерно для всего периода, а приходится на своего рода фазу I процесса имперской реструктуризации.
В период между 1980 и 1994 годами увеличение доходов было тем большим, чем богаче были страты: для 5% наиболее богатых оно составило 59%. Но для каждой из последующих страт увеличение выражалось все менее значительными цифрами и оказалось на нулевой отметке для 20% наиболее бедных. Таким образом, можно говорить о драматическом возрастании неравенства.
В период между 1994 и 2000 годами, однако, эволюция изменилась и по смыслу, и по направлению: величины роста наиболее крупных доходов становятся меньшими — 19% для 5% наиболее богатых, в то время как у всех остальных групп, включая самые бедные, наблюдается почти одинаковое увеличение доходов — от 13 до 16%. Апологеты «новой экономики» истолкуют эти перемены как проявление выравнивающей фазы процесса модернизации, которая неизбежно на первом этапе содержит в себе фазу роста разрыва в доходах. Такова одна из лелеемых теорий узкого мирка гарвардских экономистов.
Но, продолжая параллель с историей Рима, мы поражаемся совпадению фазы II эволюции американского общества, отличающейся более равномерным увеличением доходов, с огромным ростом внешнеторгового дефицита Соединенных Штатов, возросшего примерно со 100 млрд. долларов в 1993 году до 450 млрд. в 2000 году. Система имперского налога достигла своей зрелости, и весь народ может извлекать свою прибыль.
В 1970-2000 годах в Соединенных Штатах четко просматривался процесс социальной поляризации римского типа, сочетавший рост плутократии и расширение плебса в том смысле этого слова, который оно имело в имперскую эпоху. Понятия плутократии и плебса обозначают здесь не только разрыв в уровне доходов, но и тот факт, что эти доходы — большие и незначительные — являются не результатом непосредственно производительной деятельности, а следствием политического господства над внешним миром (Не является, пожалуй, случайным, что впервые в большом приключенческом американском фильме на материале античности «Гладиатор» Римская империя преподносится в положительном, в принципе, плане, но критически представлен этап ее деградации (panem et circenses). В данном случае мы далеки от таких, в общем, антиримских фильмов, как «Камо грядеши», «Спартак» и «Бен Гур»).
В следующей главе я проанализирую довольно загадочный механизм, благодаря которому это богатство взимается и распределяется в контексте мировой экономики. Но я настаиваю на обоснованности сравнения. Похоже, что в 1994-2000 годах Америка достигла скорее стадии «хлеба и зрелищ», чем чуда «новой экономики информационных автострад». Конечно, я прибегаю к натяжкам, чтобы понятнее представить свою аргументацию. Экономисты, верящие в эффективный и реально производственный характер американской экономики, не могут быть абсолютно лишенными здравого смысла. Сегодня единственной реально бессмысленной вещью является отсутствие или, скорее, прекращение дебатов 1990-1995 годов, одним из полюсов которых был скептицизм относительно реальной эффективности американской экономики.
Переходя от модели к исторической реальности, можно было бы сказать, что Америка в течение последних 20 лет колебалась между двумя типами экономической и социальной организации — национальной и имперской. Она далеко еще не потеряла все характеристики нации, но она точно потерпит крах в качестве империи. Однако совершенно ясно, что между 1990 и 2000 годами, а точнее между 1994 и 2000 годами, произошло ускорение развития имперской тенденции.
