Следуя мыслью за В.Кожиновым, по аналогии и теснейшей связи с историей, многое в сегодняшней литературе могли бы объяснить художественные факты ушедших времён.
История снова возвращается к нам, и на этот раз кожиновское завещание начинает исполняться на новой волне интереса к личности и идеологии Гитлера. Можно прочесть работы А.Мёлера "Фашистский стиль", Ж.Бержье и Л.Павеля "Несколько лет в абсолютно ином", Н.Мелентьевой "Фашизм как стиль", С.Сердюкова "Философский стиль Гитлера", Д.Коббы "Гитлер как актёр" и др., в том числе вышедшую в газете "Известия" статью В.Оскоцкого "Фашизм — реальность нашего времени". В последней статье речь идёт о современной литературе, где в контексте заявленной темы странным образом упоминаются такие авторы как В.Белов, В.Распутин, М.Шолохов и лауреат Есенинской премии В.Хатюшин, а также издания "Наш современник", "Молодая гвардия", "День литературы".
Что же такое фашизм? Зачастую он трактуется либо с военной, либо с уголовно-исторической, либо с анекдотической точек зрения, либо исключительно с позиций Третьего Райха и его крушения, что значительно сужает смысл этого понятия.
Фашизм — от итальянского — "связка, пучок". Что, вероятно, дало основание В.Оскоцкому "перепутать" его с русской соборностью, и называть фашистами всех, кто неугоден ему на литературном поприще. Однако подчеркнём, что изначально понятие "фашист" содержит внутреннюю самоатрибуцию, говорящую о сознательной принадлежности к определённой партии. В любом другом случае расширение понятия требует серьёзной научной или хотя бы логически обоснованной базы, которую мы и попытаемся выявить, обратившись к работам, где фашизм исследуется с научных позиций. Попытаемся выявить и то, как исследуется данный феномен.
По словам Армина Мёлера, "фашизм традиционно относят если не к консерватизму, то к правым силам вообще. Сами консерваторы (…) не раз пытались "сдвинуть" влево такие понятия, как фашизм и национал-социализм. (…) Ярлыки типа "фашизм", "фашист", "фашистский" пытаются прилепить к различным лицам, организациям, ситуациям, в результате чего эти слова утрачивают своё конкретное значение". Автор статьи выводит это понятие за пределы Италии, значительно расширяя его географически (это Испания, Бельгия, Англия, Франция, Румыния, Скандинавия, Прибалтика). За многими политиками, типа Жака Дорио во Франции или Корнелиу Кодряну в Румынии, просматривается целая плеяда писателей, которые создают соответствующую литературу. Таким образом А.Мёлер утверждает существование такого феномена, как фашизм, который между 1919 и 1945 гг. встречается в разных странах и сильно отличается от того, что подразумевается под этим понятие после 1945 года, и вводит понятие "стиля".
Анализируя концепцию А.Мёлера, исследователь Н.Мелентьева предоставляет любопытную проекцию на историю русской мысли и русской культуры критериев, по которым немецкий учёный причисляет тех или иных личностей к носителям фашистского стиля. Зачастую это деятели, которые и не подозревали о возможности отнесения их к этому лагерю: "В начале XX века в России появ-ляется целая череда носителей русского фашистского стиля. В первую очередь, это "безумный барон" Унгерн-Штенрнберг, диктатор Монголии (…). Не случайно его фигура вызвала восхищение у европейских фашистов — ему посвящали книги, статьи и исследования Юлиус Эвола и Краутенхоф, Ольер Мордель и Жан Мабир и т.д. (…) Он ненавидел интеллигенцию и гуманизм лютой ненавистью. Повсюду, казалось, он ищет подвига и смерти, но при этом мысль его была погружена в тонкие мистические проблемы — поиск в Тибете подземной страны Аггарта, где пребывает, согласно монгольским легендам, сам Король Мира…"
Н.Мелентьева приводит ещё одного носителя "фашистского стиля" — поэта Н.Гумилёва: "Холодность, внутреннее одиночество, совершенство пластической формы, предельная, экстремальная связь поступков и фраз, действий, формул и жестов, подчёркнутый эстетический и экзистенциальный вкус к героизму — всё это делает из Гумилёва классическую фигуру для анализа Мёлера…" Н.Гумилёв постоянно акцентирует "юность и смерть". Подчас в его лирике даже возникают итальянско-фашистские, римские образы. Сама ги-бель Гумилёва — это ясное и жёсткое исполнение фашистского завета: "Умирай вовремя!".
В революционном лагере, как считает учёная, также были носители фашистского стиля: "Фашистом, безусловно, был эсер Савинков (…). Показательно, что, очутившись в эмиграции, он как политик был некоторое время увлечён фашистскими идеями — в первую очередь из-за очевидного сходства темперамента и внутреннего экзистенциального типа".
Мы могли бы дополнить данный пример ещё одним, очень схожим. Главным героем в этом примере выступил бы Д.Мережковский, пришедший к фашизму к 40-м годам ХХ столетия.
Среди деятелей "пролетарского" искусства к представителям "фашистского стиля", по мнению исследователя, ближе всего стоят Филонов и Маяковский: "Оба — сторонники футуризма, холодного стиля, оба — денди в жизни, погружённые в поиск экзистенциальных, предельных опытов".
Можно расширить концепцию Н.Мелентьевой о фашистском стиле, дописав туда, помимо перечисленных поэтов всех, на кого оказали то или иное влияние идеи Маринетти, в том числе А.Белого, кумиром которого был Рудольф Штайнер — лидер влиятельного донацистского и пронацистского движения. Некоторые члены знаменитого антропософского круга Р.Штайнера изначально входили в некое германское общество, бывшее в тесном контакте с "Золотой Зарёй". "Золотая Заря", основанная в 1887 году в Англии, происходила от общества розенкрейцеров и вербовала своих членов среди мастеров-каменщиков (масонов). Все эти мощные и хорошо организованные теософические движения: современные розенкрейцеры, "Золотая Заря", германское Общество Вриля приводят к группе Туле, где можно найти Гаусхофера, Гесса, Гитлера.
Если принимать во внимание только стиль, описанная позиция обращает к декадансу рубежа XIX—XX столетий. Это чувствительность, нервозность ("Играть на скрипке людских рыданий, на тайной флейте своих же болей" — К.Бальмонт) и, одновременно, поворот к более жёсткому, грубому:
Не до песен, поэт, не до нежных певцов,
Нынче нужно отважных и грубых бойцов.
Н.Минский.
Революцьонный держите шаг,
Неугомонный не дремлет враг.
А.Блок.
Такую же картину рисует А.Мёлер, характеризуя фашистский стиль. Воспевание "доброй" смерти (К.Бальмонт), которая видится вполне закономерной и желанной среди этого "безумного мира" (В.Гофман), можно увидеть в многочисленных стихотворных образцах того периода: "Наш танец" К.Бальмонта, "О смерть! Я твой. Повсюду вижу…" Ф.Сологуба, "В склепе" В.Брюсова, "Без оправданья" З.Гиппиус, "Сонет" Н.Гумилёва, "Осенние листья" В.Гофмана и др. Поэзия рубежа XIX—XX столетий ставит проблему смерти, её эстетику не в социальном и не в этическом, а именно в экзистенциальном и экзистенциалистском плане, развивая традиции не русской культуры, а западно-европейскую линию крайней разобщённости, бессмысленности, разорванности бытия (С.Кьеркегор, А.Камю, Ж.-П.Сартр, К.Ясперс, М.Хайдеггер). Аналогичная ситуация — в фашистском стиле. Как пишет А.Мёлер, "это продолжение средневекового спора между номиналистами и универсалистами: номиналистический поворот нового времени. Чем больше отказываются от попыток объяснить мир, тем отчётливее на передний план выдвигается то особенное и частное, что приобретает черты формы на фоне бесформенного. Проще говоря, речь идёт о преодолении идеализма с помощью экзистенциализма. Последний не просто представляет некоторые философские школы, а является процессом, охватывающим все сферы жизни и ещё продолжающимся. Не дуализм, а единство в многообразии и многообразие видится только расчленённым".
Можно проводить параллели и на уровне отношения к традиционным формам религиозности. Один из идеологов фашизма Э.Юнгер в первой редакции романа "Авантюрное сердце", считавшегося классикой нацистской идеологии, написал следующие слова: "В мире о нас ходит молва, что мы в состоянии разрушить храмы. И это уже кое-что значит… Мы славно потрудились на ниве нигилизма. Отказавшись от фигового листа сомнений мы сравняли с землёй XIX век…" Нечто подобное можно встретить у Ла Рошеля, Рене Квинтона, Габриэля Д'Аннуцио и некоторых других. Эти авторы формулируют скрытое напряжение юности и смерти во всех текстах. Характерен клич: "Да здравствует смерть!" и желание смести традиционные устои — религиозные, этические, эстетические, социальные.
