сопровождалось фатальной переориентацией политически ещё влиятельного, но в экономическом отношении изжившего себя класса юнкеров. Российское зерно наводнило рынок, Россия стала нежелательным конкурентом, а её просторы вызывали зависть.
Всё это не благоприятствовало сохранению тех альянсов, которые с 1815 года олицетворял «Священный Союз» [56], призванный подавлять революционные настроения и обеспечивать мирное сосуществование великих держав в Европе. Россия при этом выступала в качестве жандарма Европы, в частности, снабжала Австро-Венгрию оружием для подавления Венгерского восстания в 1849 году. Постоянные контрповстанческие действия в Польше также обеспечили России славу державы, поддерживающей порядок насильственным путём.
Со временем в России, причём не только на польских землях, обнаружился недостаток политической стабильности. Во внешнеполитическом отношении по итогам Крымской войны и Берлинского конгресса 1878 года она вынуждена была примириться с провалами. Война с Японией завершилась в 1905 году позорным поражением и привела к масштабным революционным движениям, потрясшим монархию. Влияние набирали гражданские, преимущественно пролетарские движения. Покушения уносили жизни высокопоставленных лиц; страну и самодержавную царскую власть последней трети XIX века – начала ХХ века расшатывали забастовки, восстания и антисемитские погромы. Тем временем Берлин перестал руководствоваться прежними союзническими соображениями, тем более что за неимением иного варианта Германская Империя обратилась в сторону своего юго-восточного соседа, Австро-Венгрии. Здесь, однако, необходимо было учитывать интересы России на Балканах и в отношении проливов между Средиземным и Чёрным морями, равно как и усиливающийся панславизм, который не только служил пищей для российского экспансионизма, но и, будучи в первую очередь национальным движением славян, ставил под угрозу существование габсбургской «тюрьмы народов».
Таким образом, решение занять антироссийскую позицию [57]логично вписывалось в общую стратегию Германии, направленную на переустройство мира в интересах германского империализма. На это решение не повлиял и тот факт, что в связи с ним Германия в первую очередь должна была выступить против своего основного конкурента Великобритании и своего «заклятого врага» Франции. Без Вены – и, как позднее выяснится, без Константинополя – невозможно было обрести власть над центром Европы. Война с Россией (которую после 1888 года фактически подталкивали к союзу с Францией и Антантой) казалась всё более вероятной. К тому же там, на Востоке, можно было успокоить чаяния юнкеров и промышленников – конечно, если успешно сражаться, а самое главное, победить. Внутренние конфликты в многонациональном российском государстве давали возможность отнять у России, по меньшей мере, значительные западные территории: Польшу, Прибалтику, Украину […]. И в 1914 году немецким войскам сопутствовал успех. Рассматривалась даже идея «революционизации», то есть поддержки националистических движений и оппозиционеров (так же, как и на Ближнем и на Дальнем Востоке), зачастую в качестве ответа на аналогичные попытки России в отношении славянских народов.
Эта мировая война [58] не свалилась на её участников как гром с ясного неба, и они не вступили в неё в сомнамбулическом состоянии [59], как пытаются нас уверить сегодняшние историки [60]. В неё вступали ради власти, зон влияния и полезных ископаемых, руководствуясь экономическими интересами и элементарными великодержавными устремлениями. Следует подчеркнуть, что Германская Империя, её кайзер, её военщина, политические и экономические элиты несли особую ответственность за развязывание этой войны. Это была именно империалистическая война, к которой стремились все стороны, включая британцев, французов и русских, потому что хотели передела мира [61]. Сегодня этот факт преимущественно замалчивается – в 1914 году его также игнорировали почти все левые, фактически оппозиционные партии Европы. Они в одночасье перестали жесточайшим образом критиковать свои национально-империалистические государства эксплуататоров и угнетателей. Прежде левые главной своей задачей называли революцию. Теперь в них всех, без исключения, проснулась ответственность перед своими государствами, и они признали необходимость защиты отечества.
Только российская партия большевиков упорствовала в своём неприятии собственных эксплуататоров и разжигателей войны и видела в поведении своих прежних товарищей за рубежом лишь предательство. Непосредственно после начала войны Владимир Ильич Ленин дал ей фундаментальную оценку: «Европейская и всемирная война имеет ярко определённый характер буржуазной, империалистической, династической войны. Борьба за рынки и грабёж чужих стран, стремление пресечь революционное движение пролетариата и демократии внутри стран, стремление одурачить, разъединить и перебить пролетариев всех стран, натравив наёмных рабов одной нации против наёмных рабов другой на пользу буржуазии – таково единственное реальное содержание и значение войны» [62]. В соответствии с решениями, принятыми Вторым интернационалом, радикальные социал-демократы, окружавшие Ленина, выдвинули следующий лозунг: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии» [63]. Поэтому задачами социал-демократии в его стране являются «в особенности, борьба с царской монархией и великорусским, панславистским, шовинизмом и проповедь революции в России, а равно освобождения и самоопределения угнетённых Россией народов, с ближайшими лозунгами демократической республики, конфискации помещичьих земель и 8-часового рабочего дня» [64].
Та часть немецкой социал-демократической партии, которая не поддерживала войну, оценивала ситуацию примерно так же. Чуть позже Роза Люксембург в отчаянии от поведения своих товарищей по партии писала: «Мировая война не служит ни интересам самозащиты, ни хозяйственным или политическим интересам какого-нибудь народа, она является лишь порождением империалистического соперничества между капиталистическими классами различных стран за мировое господство и за монополию эксплуатации и угнетения свободных ещё от капиталистического господства областей. Из политики империалистических государств и из империалистической войны ни для какой угнетаемой нации не может произрасти свобода и независимость. Маленькие нации – лишь шахматные фигуры в империалистической игре великих держав. Как и рабочие массы всех стран-участниц: во время войны они будут использованы в качестве инструмента, а после войны положены на алтарь капиталистических интересов.
В этих обстоятельствах каждое поражение и каждая победа нынешней Мировой войны означают поражение социализма и демократии» [65].
Цели войны, с точки зрения господствующих кругов Германии, определялись довольно просто. Речь шла не только об экспансии на запад и северо-запад или обретении колоний. В своей «Сентябрьской программе» от сентября 1914 года рейхсканцлер Теобальдфон Бетман-Гольвег решительно утверждал, что цель войны – «безопасность Германской империи на Западе и Востоке на всё возможное время. С этой целью Франция должна быть ослаблена, чтобы она не могла снова стать великой державой, Россия должна быть, по мере возможности, оттеснена от германской границы, и её господство над нерусскими вассальными народами должно быть сломлено» [66]. В то время, как другие стремления были уже тщательно сформулированы, пределы притязаний на Востоке оставались неясными. И это было тем мрачнее, что как раз в тот момент, когда канцлер излагал на бумаге вышеуказанные цели, поход на Францию застопорился по причине поражения на Марне, и масштабный «план Шлиффена», стратегическая концепция молниеносного удара
