слишком поздно ставшей империалистической, требовала новых возможностей для развития. Конкуренты уже установили свои флаги по всему миру, предварительно наладив торговлю. Казалось, что земной шар уже поделён. В. И. Ленин в своём фундаментальном труде об империализме вынужден был констатировать, вполне обоснованно с точки зрения экономической науки: «Для империализма характерно как раз стремление к аннексированию не только аграрных областей, а даже самых промышленных (германские аппетиты насчёт Бельгии, французские насчёт Лотарингии), ибо, во-первых, законченный раздел земли вынуждает, при переделе, протягивать руку ко всяким землям; во-вторых, для империализма существенно соревнование нескольких крупных держав в стремлении к гегемонии, т. е. к захвату земель не столько прямо для себя, сколько для ослабления противника и подрыва его гегемонии (Германии Бельгия особенно важна как опорный пункт против Англии; Англии Багдад – как опорный пункт против Германии и т. д.)» [73].
Очевидно, ни Великобритания, ни Франция, ни США, ни Япония, ни Российская Империя не были готовы уступить опоздавшей Германии «место под солнцем». При этом правящие круги Германской Империи стремились не только к обретению экономического влияния, но и, подобно их империалистическим конкурентам, хотели, чтобы их экономическая и военная мощь воплотилась в политической власти, в истинном превосходстве. Чтобы эти давние желания воплотились в жизнь – тем летом у них больше не было выбора – должны были заговорить пушки.
Но для этого было необходимо участие народа. На протяжении многих лет велась систематическая агитация за мировое признание Германии и подготовку к войне, за немецкий флот и авиацию. Колониальное и Морское общества организовывали граждан, военные объединения разжигали патриотические чувства, настоящий шовинизм и милитаризм. Правые партии кричали о новом миропорядке, а предшественники фашистских организаций, такие, как Пангерманский союз, стали идеологами войны, движущей силой, приближавшей её начало.
В Германии существовала некая сила, долгое время подавляемая, но теперь утвердившаяся как оппозиционная партия, ядро политической и культурной сфер рабочего класса – «Социально-демократическая партия Германии». Она стремилась к общественному перевороту, в её торжественных речах звучало даже слово «революция». Это, однако, была глубоко антимилитаристская партия, её ведущие деятели были убеждёнными антимилитаристами и защитниками солдат, подвергавшихся жестокой эксплуатации. Роза Люксембург и Карл Либкнехт выступали с радикальной критикой германского милитаризма. Как и дружественные ей иностранные партии, СДПГ была партией радикальных противников войны. Возможно, на немецкой земле, пусть и в либеральном баден-вюртембергском городе Штутгарте, в 1907 году прошёл большой социалистический конгресс. По итогам конгресса, после долгого обсуждения, сопровождающегося лишь небольшими разногласиями, была разработана примечательная и по сей день актуальная резолюция. По вопросу характера возможных войн делегаты из разных стран пришли к единому мнению. Они «вытекают из сущности капитализма. Они прекратятся лишь тогда, когда уничтожен будет капиталистический хозяйственный строй или когда огромность жертв людьми и деньгами, вызываемых развитием военной техники, и вызванное этим возмущение народов заставит уничтожить эту систему. Поэтому рабочий класс, которому преимущественно приходится поставлять солдат и приносить главные материальные жертвы, является естественным противником войны, стоящей в противоречии с его целью: созданием покоящегося на социалистической основе хозяйственного строя, который осуществил бы солидарность народов» [74].
Левые не хотели мириться с таким развитием событий (т. е. возможной войной), которое отодвинуло бы в итоге перспективу социалистической революции и принесло бы лишь разрушения и человеческие страдания. Споры шли о жесткости мер, при помощи которых они будут выражать свою позицию: протесты и демонстрации или более активное сопротивление? На конгрессе далеко идущие формулировки левых во главе с Розой Люксембург, В. И. Лениным, Ю. О. Мартовым имели успех. Но из заявлений ведущих социал-демократов против такого радикализма можно было заключить, что осмысление политической ситуации, страх перед репрессиями не позволит оказать слишком жесткого сопротивления.
Тем не менее на конгрессе было заявлено: «В случае угрожающего объявления войны рабочие заинтересованных стран и их представители в парламенте […] обязаны приложить все усилия к тому, чтобы мерами, представляющимися им наиболее действительными и естественно изменяющимися вместе с обострением классовой борьбы и общего политического положения, помешать возникновению войны». В случае, если война разразится, социалисты должны «(вмешаться) для скорейшего её прекращения и всемерно […] стремиться использовать вызванный войной экономический и политический кризис, чтобы поднять народ и тем самым ускорить падение капиталистического господства» [75].
В последующие годы, однако, в позициях большинства партийных деятелей и прежде всего обладателей мандатов немецкой социал-демократической партии произошло изменение. После выборов 1912 года они, самая сильная партия и фракция в рейхстаге, всё больше осознавали свою государственно-политическую роль, ответственность за поддержание государственного порядка. Ведущие политические деятели Фридрих Эберт, Филипп Шейдеман, Густав Носке или Эдуард Давид хотели нести ответственность и подготавливали почву для политических коалиций с буржуазией. Ввиду того что представители большинства в рейхстаге менялись, перемены затронули и правящие силы, в том числе на уровне руководства рейха, в окружении канцлера Бетмана-Гольвега. В то время как ультрарадикальные силы, поддерживающие кронпринца, всё еще фантазировали о государственных переворотах, рейхсканцлер был готов воспринимать социал-демократов всерьёз и сотрудничать с ними. Не в последнюю очередь это случилось потому, что их взгляды на защиту страны и колониальную политику в большинстве случаев уже сводились скорее к умеренной критике, а более радикальные левые, как Люксембург или Либкнехт, в этом отношении утратили влияние.
Наконец, была и ещё одна составляющая социал-демократического самосознания, благодаря которой оно в подходящий момент могло сработать в непредсказуемом направлении. Немецкие социал-демократы были – вполне обоснованно – решительными противниками русского царизма и начатой им в связи с революцией 1905 года политики репрессий. Если бы война началась, они могли бы с радостью сослаться на многочисленные уничижительные суждения своих предшественников, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Оба они неустанно бичевали внешнюю и внутреннюю политику подавления, присущую царизму [76]. Для них эта страна была «полуазиатской по своей природе и образу жизни, традициям и учреждениям» [77]. Её ведущую роль в «Священном Союзе» 1815 года, подавлении польских восстаний, контрреволюционной интервенции в период революций 1848–1849 годов они бичевали в той же мере, в которой поддерживали антироссийскую пропаганду в Крымской войне 1853 года. В связи с этим Энгельс писал: «Россия определённо является страной завоевателей и была таковой на протяжении целого столетия, пока величественное движение 1789 года не породило для неё ужасного соперника, полного мощи и решимости. Мы имеем в виду европейскую революцию, взрывную силу демократических идей и присущее человечеству стремление к свободе. С той эпохи на европейском континенте в действительности было только две силы: Россия с её абсолютизмом – с одной стороны, и революция с её демократическими идеями – с другой. Кажется, что в настоящее время революция подавлена, но она
