по Франции, провалился. На востоке же, напротив, вопреки стратегическому плану, была одержана значимая победа над русскими войсками в битве при Танненберге. Формулировку целей, которые Германия преследовала на Востоке, канцлер пока что отложил: «Вопросы о колониальных приобретениях, среди которых в первую очередь необходимо стремиться к созданию единой колониальной империи в Центральной Африке, а также о целях, которые должны быть достигнуты в отношении России, будут рассмотрены позже» [67].
Деятели немецкой экономики были подготовлены к войне основательнее и имели непомерные аппетиты. Август Тиссен, один из крупнейших предпринимателей в сфере тяжёлой промышленности, почти в то же время писал руководству рейха: «Россия должна уступить нам остзейские губернии, возможно, часть Польши, Область Войска Донского с Одессой, Крым, а также Приазовье и Кавказ, чтобы мы смогли по суше добраться до Малой Азии и Персии […]. (Мы) […] сможем стать мировой державой только в том случае, если сейчас придём на Кавказ и в Малую Азию, чтобы при необходимости настичь Англию в Египте и Индии.
Возможно, последняя задача слишком велика и недостижима, но я поддерживаю мнение о том, что Кавказ с учётом имеющихся там значительных залежей руды необходим Германии. Кавказ по сей день остаётся территорией, где больше всего добывается марганцевой руды, крайне необходимой для производства стали. Владелец этих руд сможет поставить в зависимость от себя сталелитейное производство Америки, которая уже сегодня приобретает бо́льшую [часть] ферромарганца в Германии и в Англии, то есть влиять на цены». [68]
Промышленный магнат Хуго Штиннес также имел по этому вопросу некоторые соображения: он предлагал подробнейшую стратегию использования внутренних конфликтов Российской Империи как многонационального государства не столько в интересах притесняемых в ней народов, сколько на благо центральных держав и, прежде всего, Германской Империи. Мнимая «скромность» его желаний была, скорее всего, следствием трезвой оценки возможностей России даже в случае потери ею западных территорий «Эти притязания должны быть умеренными настолько, насколько неприкосновенна основная территория великой России. Необходимо сохранить возможность для последующего диалога с Россией, ведь желание нанести удар по центру России, как если бы это была Франция, бесперспективно. Мы должны надеяться, что в будущем сможем направить растущую мощь России на Восток. С другой стороны, мы должны всегда стремиться поддерживать острые противоречия между русскими и поляками и не позволять им сгладиться. То же касается конфронтации между русскими и малороссами, которую мы по возможности должны использовать и углублять. […]
Прежде всего, нам необходимо изменить в лучшую сторону нашу прежнюю неблагоприятную границу с Россией. Как этого можно добиться, должны в деталях определить военные эксперты. Но, можно предположить, что, если ход войны будет благоприятным, в общем и в целом новая граница будет выглядеть примерно так: от точки пересечения границ Германской Империи, Австрийской Империи и Российской Империи на юго-востоке Силезии по пограничной реке Пётрковского уезда примерно до Томашевского уезда – затем до Новогеоргиевска в месте слияния Нарева с его притоком Бобром, потом до Гродно и, наконец, оттуда через Вильно и Дюнабург к Пейпусскому озеру и далее на север до Нарвского залива» [69].
Таким образом, Россия потеряла бы значительные территории на западе – Польшу, Украину, Белоруссию и Прибалтику. Речь шла не о самоопределении и уж тем более не о независимости этих народов, а о новых подданных или по меньшей мере вассалах для Германии. От этой вполне прогрессивной части Российской Империи нужны были только рабочая сила, рынки сбыта, сырьё, промышленные и сельскохозяйственные мощности. Немецкому магнату было бы отрадно включить в состав Германии области, «в которых немцы уже сейчас играют большую роль. Известно, какое положение они издавна занимают в городах Курляндии, Лифляндии и Эстляндии.
Но и Лодзь также называют “немецким промышленным центром”, и почти все города юго-западной промышленной области Польши процветают прежде всего благодаря немецкой рабочей силе и капиталу. За исключением нескольких городов-крепостей, таких как Ковно и Гродно, на новых территориях не будет ни одного крупного города, в котором немцы не смогли бы претендовать на привилегированное в историческом, культурном и экономическом плане положение» [70]. То, что впоследствии пропагандировалось в нацистской среде как «завоевание жизненного пространства» и «немецкая колонизация», было хорошо известно флагманам экономики Германской Империи и соответствовало идеям юнкерского класса: «То же отчасти касается и сельской местности. В частности, почти 5000 немецких поселений на русском берегу Вислы занимают в основном северо-западную пограничную полосу Российской Польши, которую можно было бы присоединить к Германии. В основном, однако, эти земли следует рассматривать как территории для внутренней колонизации. За исключением промышленного района вокруг Лодзи земли Российской Польши представляются не слишком густонаселёнными. Ещё меньше населения проживает на территориях литовских католиков в Сувалкской, Ковенской, Виленской губерниях и латышских протестантов в Курляндии. Само по себе это пространство великолепно подходит для немецких поселенцев. Но его ещё нужно […] существенно увеличить искусственным путём, чтобы из избытка нашего населения создать здесь германский оплот, противопоставить промышленному развитию сельскохозяйственный рост и тем самым обеспечить политическое равновесие, облегчить задачу самостоятельного снабжения населения продовольствием и обеспечения необходимого количества сельскохозяйственных рабочих. Коренное не немецкое население этих областей, из которого мы должны набрать себе прежде всего сезонных рабочих, по возможности следует согнать в приграничные районы, которые в случае войны будут в наибольшей степени подвержены нападению врага» [71].
Как уже было говорено, эти идеи поддерживали и крупные землевладельцы. В одной из докладных записок «Союза сельских хозяев», «Немецкого крестьянского союза», «Центрального объединения немецких промышленников», «Союза промышленников», «Имперского немецкого союза среднего сословия» и немецких христианских объединений крестьян изложены схожие «пожелания»: «Для востока определяющим должно быть соображение о том, что рост промышленной мощи, ожидаемый на западе, необходимо уравновесить эквивалентными сельскохозяйственными территориями на востоке […]». Помимо этого, они видели «необходимость укрепления здоровой сельскохозяйственной основы нашей национальной экономики», что предполагало осуществление политики расселения путём «значительного расширения имперских и прусских границ на восток путём присоединения, по крайней мере, части остзейских губерний и областей, расположенных к югу от них, с учётом необходимости обеспечить нашей восточной германской границе надёжную военную защиту» [72].
С началом войны господствующая элита, это исчезающее меньшинство немецкого народа, получила возможность обсуждать такие недвусмысленные и последовательные попытки придать военным действиям смысл и цель практически свободно. Идеи эти были не новы. С самого начала XX века крупные капиталисты, аграрии, консервативная интеллигенция возвращались к ним в уме раз за разом. Год от года они становились всё смелее. Немногочисленная привилегированная группа, приближённая к кайзеру, рейхсканцлеру и генеральному штабу, знала, почему они подталкивают Германскую Империю к «политическим свершениям мирового масштаба». Экономическая экспансия великой державы,
