Другой ключ получим от скромных, простых землеробов с их знанием земли, основанным на опыте несчетных поколений. Если современная технология часто преследует ограниченные цели, лишена гибкости и требует больших энергетических затрат, то отношение к земле простого земледельца, как правило, удивительно вписывается в более широкий жизненный контекст.
Новые глаза космического века, с одной стороны, древнее понимание и нежность к земле-матери-кормилице, с другой, — право же, им следовало бы наладить сотрудничество, чтобы решить проблему выживания нашего вида.
Но тогда нельзя, чтобы и впредь одно племя продолжало жить за счет ресурсов другого. Белое племя должно отказаться от своей продовольственной и сырьевой империи, довольствуясь собственной территорией. Если это произойдет добровольно, возможно, еще не утрачен шанс на искреннее рукопожатие через племенные рубежи. Если же нет — древние народы, которые мы называем новыми, сами потеснят нас; от их проклятий не защитят никакие арсеналы ядерного оружия. Что-то от духа крааля, в глобальном масштабе, — вот что нам надобно{27}.
Крааль — не только более или менее компактное скопление жилищ. Крааль — это система взаимоотношений, единый организм, где все связаны между собой, все зависят друг от друга, помогают друг другу.
Принцип крааля во многом совпадает с тем, что так поразило белых интервентов, когда они вторглись в страну кукурузоводов и фасолеводов по ту сторону огромного рифта, заполненного водой. Каждая индейская семья получала по жребию участок земли для возделывания и сама распоряжалась плодами своего труда. Излишки сдавали в общее хранилище. Если у кого-то кончались собственные запасы, он шел в это хранилище, которое служило также для помощи соседним деревням, пострадавшим от неурожая, и для снабжения дорожным припасом чужеземцев и странников.
Неписаный закон крааля можно определить как вид страхования, как основанную на личном интересе солидарность: если я выручу тебя сегодня, могу при случае рассчитывать на ответную помощь. Дух крааля способствовал выживанию.
Когда же после выхода из Долины дух крааля где-то в пути был утрачен, был также утрачен один из элементов самозащиты.
Пустыни на месте былых цивилизаций говорят нам об уязвимости посевов человека. В один прекрасный день ветер пустыни может обрушиться и на наш собственный оазис.
Дефицит внутривидовой солидарности — всего лишь отражение нашей недостаточной солидарности с землей. Невзгоды других племен — производное от экологического насилия и истощения ресурсов, отличавших прежде всего поведение белого племени.
Наш долг перед другими племенами — часть великого нашего долга перед землей. Наш долг перед землей — факт сегодняшнего дня, но еще больше это долг перед будущим.
Нигде не ощущаешь это с такой жестокой силой, как при встрече с дикой природой.
Леса замещались пустынями, озера пятились, многоводные реки пересыхали. Но тень 1470 ложится и на изменившийся ландшафт. Его путь стал твоим, стал путем всех людей.
Ты прибыл сюда, чтобы ощутить атмосферу Долины Человека. Ищешь убедительную формулу, объясняющую то, что происходило после за пределами Долины.
Были ли в мозгу, коему череп раннего примата стал слишком тесен, изначально заложены разные возможности? Или же нам не дано было пути иного, чем тот, по которому мы пошли?
Эволюция — направленный процесс? Пусть она работала без замысла и цели, все равно события логически укладываются в причинную цепочку, приведшую к ситуации, когда, похоже, вид утратил контроль над своим приростом, своим обращением с землей, над производством и распределением. Но это не исключает того, что налицо были и другие возможности — еще не использованные.
Дикая природа обнажает простоту взаимосвязей. Ее примета — прямота. Здесь все сводится к основным элементам. К солнцу, что извлекает воду из океанов и повелевает быть ветрам. К дождю, почве, траве.
Когда же любопытство и находчивость, что стали оружием вида в борьбе за существование, начали уводить нас в сторону от прямых дорог, тут-то мы и утратили контроль над взаимосвязями. Чем дальше продолжалось странствие, тем слабее делалось ощущение близости и росло чувство отчужденности, мы оказались сами себе чужими.
Поступиться любопытством и находчивостью вид не может — это значило бы выхолостить свое развитие. А вот когда их применяют, пренебрегая взаимосвязями, тогда они могут привести к опасному полузнанию, которое путает подлинное знание и поверхностное знакомство с частными фактами, а знание смешивает с мудростью.
Во имя выживания нам нужно вновь проникнуться уважением к взаимосвязям и возродить ощущение близости — так ты толкуешь для себя бесхитростный призыв дикой природы.
Простор. Тишина. Вечер скользит по саванне. Где-то вдали, где сбились в кучу несколько акаций, слон поднимает свою трубу и обращает к закату сигнал отбоя. Совсем как много эпох назад, когда существо, довольно похожее на тебя, сидело на корточках возле первого своего лагерного костра.
На фоне восточного неба, отливающего бутылочной зеленью, угадывается мглисто-голубой контур: Килиманджаро.
Белая Гора — Килима Нджаро.
Она притягивает твой взгляд и не отпускает его. Детище сил подземелья, она предлагает отдохновение и прохладу облакам. Она поражает своим величием и безмолвием. Конечно, на планете есть десятки вершин, превосходящих ее высотой. Но они венчают большие горные массивы. Конус Килиманджаро смотрится так грандиозно потому, что одиноко вздымается над равниной.
Величественная — и в то же время странно невесомая. Издали она даже представляется воздушной. При низком солнце и легкой облачности иной раз кажется, что гора с мерцающей белой шапкой парит в космосе. В такие минуты о красоте Килиманджаро хочется сказать — неземная.
Люди, живущие в кругу ее широкого горизонта, видят гору постоянно. Цвета могут меняться от рассветно-оранжевого до характерного мглистоголубого, порой сгущающегося в темно-синий. Конус может рисоваться чистым контуром или же одеться в муссонные облака, которые он перехватывает и доит, не допуская до равнины. Но сколько бы ни менялся облик, гора всегда на месте.
Когда древний человек впервые поднял глаза над Долиной, наверно он с немым удивлением уставился на возвышающийся над плато синий конус. Должно быть, гора рано стала притягивать мысли древнего человека, подобно тому как малые тела ощущают физическое притяжение крупных. Мозг, еще окутанный туманом, как и горную макушку порой застилали облака, посещали смутные догадки о тайнах горы, прорезающаяся фантазия доискивалась ее смысла.
Постепенно догадки перерастали в мечты, фантазия приписывала некий смысл рисуемым ею же образам. Когда человек, пытаясь объяснить силы природы, начал создавать высшие существа по своему подобию, оказалось естественным поселить их высоко на горе, которая соединяла землю, где жил он сам, со сферами, где обитают ветры, рождаются дожди, странствуют Солнце, Луна и звезды.
Горы заняли срединное место в религиозных представлениях разных племен. На лежащем южнее экватора собрате Килиманджаро, расчерченном белыми полосами вулкане Кере-Ньяга, ныне известном под именем Маунт-Кения, кикуйю помещали бога Нгаи, что на заре времен повелел быть первому человеку. Вам и сегодня покажут место, где росло дерево, откуда Нгаи повел с собой первого кикуйю к снежным пикам и показал простирающийся внизу прекрасный край с кедровыми, бамбуковыми и оливковыми рощами, между которыми на полянах мирно паслись антилопы и газели. Здесь Нгаи заключил союз с первым кикуйю: «Ты и твои потомки на вечные времена станете наслаждаться красотой этой страны и ее плодами, но помни всегда, что все это даровал тебе я».
Изо всех гор, что манили к себе богов, особенной притягательной силой обладала Килиманджаро. Масаи сделали ее своим Олимпом. Народ чагга, живущий на склонах, некогда вылепленных огнем и пеплом, любящий свою гору и не представляющий себе участи худшей, нежели переселение на сухую знойную равнину, поместил на вершину Килиманджаро своего бога Руву, который, как и вселенная, существовал всегда. Рува — воплощение Солнца, супруга его — Луна, звезды — дети его. Рува — творец человека, зверей и всей природы, защитник всего живого и дарователь всех благ.
Поклонение чагга Килиманджаро сфокусировано на Кибо, самом высоком пике горы (счастливо устоявшем перед попыткой белого первовосходителя перекрестить его, назвав именем кайзера Вильгельма). Кибо — воплощение всего прекрасного и бодрящего. Именно Кибо склоняет дождевые тучи даровать земле свое благословение. Когда встречаешь человека, которому хочешь оказать честь, отходишь в сторону так, чтобы он оказался ближе к Кибо. Идущий по склону вниз со стороны Кибо здоровается первым, потому что за его спиной — источник счастья. Если у многих народов принято хоронить мертвых головой к восходящему солнцу, то чагга хоронят своих покойников головой к Кибо. Обратившись лицом к Кибо, живые молятся своему богу Руве: «Посей среди нас семя воспроизведения, чтобы мы размножались, как пчелы, чтобы род наш всегда был сплочен и не прекращалось его почкование и чтобы наши рощи никогда не были под властью чужаков».
