Тревельян очень сглаженно и в самых общих словах говорит о крайне важной примете времени, взятого им за отправную точку — потому, возможно, что это не самое радостное среди британских исторических воспоминаний. Дело в том, что в середине XIV века еще был далек от завершения занявший свыше трети тысячелетия период господства в Англии языка завоевателей-норманнов. Как пишет биограф создателя английского литературного языка Джеффри Чосера (собственно Жеффруа Шосье), «двор и знать говорили по-французски не только в своей среде, но и в парламенте и даже с народом — французским языком указов…» А в это время деревня — «глухо-враждебная… полудикая, темная вотчина разбойничьих баронов» , сидевших» на страже своей добычи в неприступных замках» , с трудом изъяснялась с городом «на многочисленных саксонских и кельтских диалектах» .[53]
Почти на тысяче страниц книги нет ни слова о чартистском движении — многолетних волнениях английских рабочих в прошлом веке. И это в книге по социальной истории! Вы не узнаете у Тревельяна и об участи крестьян, сгонявшихся помещиками с земли, когда разводить овец делалось выгоднее, чем сеять рожь. И о том, что число прегрешений, каравшихся виселицей, вплоть до начала XIX века превышало в Британии сотню (к этому мы еще вернемся).
Скажу проще: вы не встретите у Тревельяна ничего, что бросало бы слишком явную тень на социальные отношения в его стране в каком бы то ни было веке. И не только у него. В том же духе писал его родной дед, знаменитый в Англии историк Томас Маколей, так писали все «большие» английские историки.
Их авторский прием строится на контрасте масштабов: мелко- или среднемасштабное изложение событий перемежается множеством крупномасштабных, всегда ярких, интересных иллюстраций (это могут быть отрывки из воспоминаний или обличительных памфлетов, характеристики, которые время сделало нелепыми или, наоборот, подтвердило, официальные и деловые бумаги, забавные своей архаикой письма, газетные тексты и объявления, описания одежды, домашнего быта, меню кушаний, деньги и цены, списки вещей и т. д.). Все это создает впечатление крайней исторической детальности, но такое впечатление обманчиво. Общий, генеральный масштаб изложения обычно таков, что формально позволяет почти с чистой совестью опускать мрачные стороны жизни, особенно простых людей. Казнь Томаса Мора, Карла I, Марии Стюарт, Анны Болейн, Кэтрин Говард, Джейн Грей? О да, эти (и другие) декапитации будут описано очень подробно. Мощь изложения заставит вас вспомнить Шекспира. Зверства «железнобоких» и истребление в середине XVII века 5/6 населения Ирландии? Об этом будет сказано вскользь и с пометой, что ирландские историки «несомненно преувеличивают» число жертв.[54]
Есть ли это приукрашивание и подделка истории? Все зависит от точки зрения. В Англии книги по истории всегда читались наравне с беллетристикой, историки придавали большое значение эмоциональному воздействию своих книг на читателей. Много внимания уделялось форме и занимательности, ярким портретам, а главное — воспитательной роли повествования. Не случайно тот же Тревельян в своих книгах повторяет и настаивает, что у Англии «счастливая история» . Если скажут, что английская «счастливая история» есть итог миллионов несчастных английских (в первую очередь) судеб, это будет не опровержение слов Тревельяна, а их развитие и разъяснение. В своей книге «Муза Клио» Тревельян говорит, что история — это искусство, чье единственное назначение — «воспитывать умы людей» , а в «Автобиографии» уже полностью отождествляет историю и художественную литературу. Близких взглядов держался и Уинстон Черчилль, оставивший, как известно, ряд исторических трудов.
Самое интересное, что они совершенно правы, именно так и надо писать историю. Да, в узкоспециальных журналах и «Анналах» английских университетов и исторических обществ вы найдете детальные исследования и по щекотливым вопросам: о жизни в работных домах тюремного типа во времена Диккенса, об антисанитарии в старом Лондоне, а может быть даже, если хорошо поищете — и о том, как английские офицеры, привыкшие охотиться на лис, за неимением таковых охотились в Тасмании на аборигенов, и не заметили, как убили всех до единого.
Правда, то, что сегодняшняя политкорректность воспринимает с ужасом, всего век с четвертью назад еще никого особенно не отвращало. Еще один классик английской «истории для читателей» Джон Ричард Грин, которого русская энциклопедия хвалила за то, что в своей «Истории английского народа» он нарисовал «яркую и красивую» картину[55] этой самой истории (слово «красивая» крайне точно отражает суть дела и приложимо, помимо Грина, к длинному ряду европейских сладостных историков), в 1874 году еще спокойно цитировал отчет Кромвеля английскому парламенту о проделанной работе в Ирландии: «Я приказал своим солдатам убивать их всех… В самой церкви было перебито около тысячи человек. Я полагаю, что всем монахам, кроме двух, были разбиты головы…» .[56]
Уже в ХХ веке в широкие исторические полотна подобные вещи попадать перестали. И очень хорошо — не надо смущать души читателей, дети за отцов не ответчики. Новые поколения англичан на такое неспособны, вот что главное. Малоизвестный французский король Карл Х (занимал трон в 1824-30) говаривал, что история настолько кишит дурными людьми и дурными примерами, что изучение ее опасно для юношества. Настоящее изучение, может быть. Но чтение героизированной, красивой (по Дж. Р.Грину) истории юношеству весьма показано. И тут мы переводим взгляд на Россию. Где русская разновидность героизированной, красивой истории?
Ее отсутствие тем более странно, что у нашего отечества достаточно благополучная судьба. В ней случались, конечно, и тяжелые полосы, но какой народ избежал их? Зато Русь-Россия знала поразительно долгие, по мировым меркам, периоды спокойствия и стабильности. Ничто не предвещало двенадцать веков назад, что малочисленный юный народ, поселившийся в густых лесах дальней оконечности тогдашней ойкумены — хоть и в благодатном краю, но страшно далеко от существовавших уже не одну тысячу лет очагов цивилизаций — что этот незаметный среди десятков других народ ждет великая участь. Наши предки оказались упорны и удачливы. Куда делись скифы, сарматы, хазары? Были времена, когда они подавали куда больше надежд. Где обры, половцы, печенеги, берендеи? (Последние почему-то особенно сильно не любили русичей.) История всегда была безумно жестокой; милосердие к малым, слабым и проигравшим — изобретение новейшее и еще не вполне привившееся.
В жизни нашей страны не было периода, который давал бы нам повод краснеть и тушеваться. Даже в годы ордынского ига русские ушкуйники не раз громили земли Орды. Наши предки, двигаясь посолонь, дошли до Тихого океана, завоевав беспримерные пространства не столько оружием, сколько плугом, и их сага еще не написана. Страшный ХХ век был в нашей стране свидетелем не только временной победы коммунизма, но и поразительного сопротивления ему, и оно (включая власовское движение) еще дождется своего летописца.
Да и на сам коммунистический период нашей истории можно взглянуть по-новому. Соблазн марксистской социальной утопии смутил в начале века столь многих в мире, что эксперимент с утопией стал неотвратим. Какая-то страна неминуемо должна была привить себе этот штамм, поставить на себе этот опыт.[57] Поставить, как станет очевидно впоследствие, ради братьев по роду человеческому. Этот жребий выпал нашей родине. Ее жертвы оказали исключительную услугу другим народам. Нынешняя система социальной защиты на Западе — во многом благодаря этим жертвам. Зрелище реального коммунизма заставило задуматься тамошних лидеров. Они сочли за лучшее не играть с огнем и ускорить принятие социальных законов.
Мы не должны ждать от мира явной благодарности, он признает эту нашу заслугу нескоро. А прежде, чем признает, нам будут внушать, что социальное реформаторство возникло и развивалось на Западе задолго до нашей трагедии, и мы тут не при чем. Зная правду, мы не станем спорить. Что же до воздаяния за жертву, оно, увидите, придет к нам с неожиданной стороны и в нечаянный час. Одно чудо уже случилось — мы мирно освобождены от коммунизма. Мирный крах этого монолита — одно из величайших чудес мировой истории, и уж конечно самое верное свидетельство Божьей милости к нашей родине.
ДУХ НАЦИИ И МРАЧНЫЕ ПЕСНИ О ВАЖНОМ
Удивительно, но отечественные СМИ делают все, чтобы эта Божья милость не была осознана нашим народом как милость. На наших глазах они строят новый миф, превосходящий своей мерзостью все рассмотренные выше — миф о бедствии, якобы постигшем Россию с крушением коммунизма. То, что в апокалиптических оценках заинтересованы коммунисты, объяснения не требует. Мотивацию же демократических СМИ при нынешнем раскладе сил в стране поймет разве что психоаналитик.
