— Вы тут политику упомянули. Не тянет в верхние эшелоны?
— Абсолютно нет! Почему меня должно туда тянуть? Журналисты мне часто задают этот вопрос — на мой взгляд, глупый. А я понятия не имею, зачем мне идти в политику.
— Ради власти, например…
— Мне этого не надо, у меня нет комплексов. Я люблю деньги, они дают мне достаточно свободы. Мне не нужна мигалка на крыше. У меня наркотик в виде велогонки в Тоскане, а не мигания синим ведерком на встречной полосе.
— Вот вы говорите «втюхать». А почему у нас в бизнесе так развито стремление выехать за счет другого? Все друг друга норовят обмануть, подставить...
— Тут переплетается много факторов. Во-первых, российский бизнес — молодой, ему всего лишь 20 лет. Во-вторых, у нас в стране нет качественного бизнес-образования, никто предпринимателей не учит тому, что партнерам нужно не бороться друг с другом, а увеличивать сам пирог, чтобы потом при дележке получить более крупные куски. В-третьих, в нашем информационном пространстве доминирует все еще советское телевидение... Я вот недавно прочитал статью, в ней рассказывается фантастическая история становления американского брокера, который просто по воле случая помог припарковать машину трейдеру и в результате через несколько лет стал миллионером, построив брокерский бизнес. Но такая история возможна только в США, поскольку там есть культ зарабатывания денег, люди там мыслят другими категориями. А у нас все просто — наколоть… Да к тому же по телевизору только и твердят, что все предприниматели воруют. И показывают кадры с решеткой. Вопрос государственной политики — убедить обывателя, что не все предприниматели жулики.
— Тянет на национальную идею. Сколько, по-вашему, для этого потребуется времени?
— Раньше я называл сроки в 3—5—10 лет, сейчас стал старше и мудрее. Теперь считаю, что должно смениться поколение.
— Идею амнистии по экономическим статьям поддерживаете?
— Безусловно! В мире нет ни одной страны, в которой сидело бы столько бизнесменов, осужденных по экономическим статьям. Теперь, слава богу, стали прибегать к домашним арестам... Возьмите нашумевшее дело топ-менеджера Росбанка. Пусть он сто раз неправ, но назначить ему меру пресечения в виде домашнего ареста — вещь правильная. А где-нибудь еще — так вообще под залог бы отпустили. А у нас чуть что — сразу за решетку! Если человек не нанес физического вреда никому, зачем его прятать в камеру? Я периодически живу в Италии и, например, никогда не слышал, чтобы какой-то предприниматель там сел в тюрьму за экономические преступления. Все обсуждают дело Берлускони. Я разговаривал со знакомым итальянским адвокатом, и он меня заверил: «Олег, его не посадят, будет суд-пересуд. Он умрет, а его все судить будут...»
Так что за амнистию голосую двумя руками. К тому же за решеткой находится большой процент людей, которых подставили конкуренты в сговоре с правоохранительными органами. То есть без вины виноватые.
— Вы не изменили мнения о том, что детям не стоит оставлять наследство?
— Да, я действительно не собираюсь оставлять все детям. Я также не считаю, что деньги и активы нужно отдавать в какой-то благотворительный фонд, о чем публично заявляют некоторые олигархи. Вы должны понимать, что их компании — многие по крайней мере — это наши с вами компании. Это предприятия, которые построили наши деды, отцы, а они просто в нужный момент подсуетились.
Свои заработанные деньги я хочу потратить при жизни сам. К тому же у меня не такое состояние, как у Билла Гейтса или Владимира Потанина.
Понятно, что я готов купить своим детям дома, машины и помочь построить свой бизнес, инвестировать в их начинания. Но ни в коем случае не оставлять кэш. И я считаю, что любой здравый человек со мной согласится. Представьте, что вам 80 лет, у вас 20 миллионов долларов и двое детей, которые занимаются непонятно чем. Если вы просто передадите им наличные, ничем хорошим это не закончится.
— Олег, бросить все к чертям за эти 20 лет желания не возникало?
— У меня это желание возникает постоянно. Предприниматели ведь тоже люди, хочется порой уйти на покой. Возможно, это из-за накопившейся усталости. В такие моменты я беру велосипед и еду кататься. Вон недавно проехал пять этапов на «Джиро д'Италия» — и опять работать хочется!
Обижаешь, начальник / Дело / Капитал
Обижаешь, начальник
/ Дело / Капитал
«Квалифицированной рабочей силе таджик с метлой вроде бы не мешает. Но так ли это?»
Московский мэр, идя на досрочные выборы, заговорил о том, что заполнившие российскую столицу гастарбайтеры не должны оставаться в ней навсегда, а обязаны рано или поздно возвращаться обратно на родину, к своим семьям.
Сразу замечу: сами мигранты настроены прямо противоположным образом. Думаю, вы заметили, насколько выросло в последние два года количество женщин-мигрантов. А если мужчина перетащил в другую страну свою женщину, то уезжать в родной кишлак он явно не собирается. Опять же пройдитесь по московским «Макдоналдсам»: едва ли не каждый второй работник в них — мальчишка или девчонка из Средней Азии. А дети ведь не сами собой преодолели разделяющие Душанбе и Москву тысячи километров — их вызвали к себе родители. А если мужчина перевез к себе свою женщину и своего ребенка, то он уже не мигрант, а иммигрант. Он здесь на ПМЖ.
Расширяется и список профессий для иммигрантов: теперь они не только копают котлованы, но и подают еду в ресторанах и кафе, продают билеты в кинотеатрах, даже собирают деньги с желающих посетить уличный туалет типа сортир.
Социология выводит такую закономерность: вы начинаете замечать, что на улицах слишком много чужих лиц, когда количество чужаков достигает семи процентов. Для огромной Москвы с ее примерно пятнадцатью миллионами эти семь раздражающих процентов дают миллион. Миллион иммигрантов из Средней Азии. А всего в столице порядка шести миллионов рабочих мест. С учетом этого можно заявить, что по крайней мере в столичном регионе иммигранты из Средней Азии (а ведь есть еще молдаване, украинцы, белорусы, грузины, армяне, азербайджанцы…) в достаточно высокой степени влияют на рынок труда. Пусть и в низшем его сегменте неквалифицированной рабочей силы. Хорошо это или плохо? Ведь нам с вами — квалифицированной рабочей силе — таджик с метлой вроде бы ничем не мешает. А давайте посмотрим на это под другим углом.
Сколько зарабатывает высококвалифицированный рабочий в Китае — скажем, оператор японского станка с ЧПУ, чья производительность труда мало отличается от производительности его коллеги в США? Правильно. В лучшем случае столько же, сколько получает за свой труд дворник-мексиканец, убирающий улицу, на которой живет американский рабочий. Почему? Не только потому, что Китай — значительно более дешевая страна, чем США. И не в силу высокой конкуренции. Все дело в низкой стоимости труда тех, кто трудится в областях, не требующих высокой квалификации. Проще говоря, труд высококвалифицированного китайского рабочего значительно дешевле, чем мог бы быть, в силу того что китайский дворник зарабатывает сущие гроши. Неубедительно, не правда ли?
Представьте себе ситуацию, в которой дворник зарабатывает 25 тысяч рублей. А человек с техническим образованием, которого потом еще не один год учили непосредственно на производстве, 30 тысяч. Невероятно? Правильно. Вопрос в том, что между квалифицированным и неквалифицированным трудом должен быть большой разрыв в оплате. Иначе у работника исчезает мотивация к учению, которое занимает не один год и без которого не получить высокой квалификации. Кроме того, если труд дворника стоит 5 тысяч в месяц, редкий работодатель будет готов платить за квалифицированный труд в промышленности 50 тысяч. Даже 30 тысяч с большим скрипом.
И вот мы приходим к парадоксальному выводу: одним из системных инструментов повышения зарплаты высококвалифицированных кадров становится рост зарплаты в профессиях, не требующих квалифицированного труда. Вопрос: что же стоит на пути реализации подобной политики? Правильно — неквалифицированная трудовая миграция из иных стран.
Всегда и везде есть определенный процент людей, не имеющих желания/возможности заниматься требующим квалификации трудом, не желающих тратить годы на получение квалификации. В то же время у этих людей есть определенный взгляд на размер вознаграждения, которое они хотели бы получать за свой неквалифицированный труд. Допустим, это 25 тысяч рублей в месяц. За эти деньги москвич готов бы был пойти работать дворником — но все места дворников уже заняты мигрантами, которые получают за свой труд 15 тысяч. Что делает москвич? Он тем или иным образом садится на пособие, решив для себя, что лучше ничего не делать за 5 тысяч, чем пять дней в неделю работать за 15. Дальше такой человек с большой долей вероятности спивается либо — что еще хуже — пытается добыть себе денег мелким криминалом. Итог для экономики: реальная оплата труда мигранта составляет 20 тысяч рублей. Итог для общества: в стране стало одним люмпеном больше.
