Некоторые из приверженцев Мальтуса все же попытались подкрепить пустопорожние похвалы в его адрес «деловыми суждениями». Но это были лишь попытки объяснить, почему на протяжении многих десятилетий Мальтуса понимали «превратно». Этому посвящено двадцать докладов, объединенных рубрикой «Ошибочные истолкования идей Мальтуса».
В чем же причина этой «ошибочности»? Якобы прежде всего в том, что Мальтуса плохо переводили на иностранные языки и читатель за рубежом знакомился с искаженным текстом «Опыта». Будто и в самом деле неточным переводом каких-то слов и даже фраз можно существенно изменить основной смысл трактата Мальтуса. Ведь в любом случае сохранялась произведенная в нем подмена общественных законов природными и сохранялась, следовательно, «естественность» нищеты, любых проявлений социальной несправедливости как необходимых, по Мальтусу, ограничителей чрезмерного людского размножения.
Впрочем, перевод переводом. Но какое отношение к «переводчику-предателю» (как выразилась одна участница конференции) имеет острая критика, которой подвергли трактат Мальтуса его же соотечественники вскоре после опубликования этой книги (Хэлл, Томпсон и другие)? Они-то уж во всяком случае имели перед собой не искаженный текст «Опыта».
Другим источником «недоразумений» при истолковании концепции Мальтуса, по мнению буржуазных теоретиков, является будто бы знакомство с этой концепцией по первому изданию «Опыта о законе народонаселения». Судить об авторе по этому изданию, заявил один из ораторов на конференции, то же, что судить о крупном ученом по случайной статье, написанной им в незрелые, студенческие годы. По этому поводу заметим, что поправки и дополнения, которые Мальтус вносил в каждое очередное издание своего трактата, выполняли лишь роль иллюстраций к «закону народонаселения». Сам же закон нисколько не менял своей сущности, оставаясь все тем же биологическим законом. Разве что усиленным оказался вывод о последствиях действия этого закона — порождаемых им «мятежах и революциях».
То, что фактически никакой эволюции взгляды Мальтуса с каждым новым изданием его «Опыта» не претерпевали, легко подтверждается сравнением первоначальной и последующих формулировок основных положений мальтусовой теории. В «Опыте» издания 1798 г. сущность теории выражалась констатацией того, во-первых, что человек не может жить без пищи, во-вторых, что взаимное «притяжение полов» — вечное явление. В-третьих, утверждалось, что чрезмерно быстрый рост численности населения подавляется и приводится в соответствие с наличными средствами существования закономерным действием «двойного ограничителя»: нищеты и порока. Во втором (1803 г.) и всех последующих изданиях, включая шестое (1826 г., последнее прижизненное издание сочинения Мальтуса), суждения о пище и половом влечении в качестве краеугольных камней теории уже не фигурируют: видимо, и сам автор понял, что заключение о постоянстве этих человеческих потребностей неловко выдавать за открытие.
Остался у Мальтуса вывод о действии «нищеты и порока». Причем к этим двум «ограничителям» Мальтус добавил третий: длительное безбрачие. В итоге получилось то, что и было. А именно: активно противостоять действию «закона народонаселения», его опустошающим акциям можно, согласно Мальтусу, лишь путем отказа от потомства, в крайнем случае — при минимальном потомстве.
Ликвидировать иным путем нищету, болезни, предотвратить гибель людей в войнах невозможно — они являются естественной потребностью, и они всесильны и вечны. Формула по своему главному содержанию осталась прежней. Мальтус лишь несколько пригладил ее. И, к слову сказать, не случайно в ФРГ сочли эту «доводку» малозначащей и в 1977 г. издали мальтусов «Опыт о законе народонаселения» в его первоначальном виде (вариант 1798 г.). Вот, следовательно, что остается от «эволюции» трактата Мальтуса, от уверений в необходимости, во избежание кривотолков, изучать Мальтуса по последним изданиям его книги.
Особо стоит отметить предпринятую на конференции в Париже попытку возложить главную ответственность за «неправильное прочтение Мальтуса» на... Советский Союз и революционное прошлое нашей страны. По словам американского социолога Владимира Береловича, сильно искаженный и обедненный образ Мальтуса в СССР своими корнями восходит к В. А. Милютину и Н. Г. Чернышевскому.
В действительности же наши знаменитые соотечественники внесли ценнейший вклад в научное истолкование сущности мальтузианства. Русский публицист и экономист В. А. Милютин является автором работы «Мальтус и его противники», опубликованной в журнале «Современник» в 1847 г. Сам факт опубликования этой большой статьи в печатном органе, который еще с пушкинских времен объединял вокруг себя революционно настроенную интеллигенцию, говорил о политических взглядах автора. И Милютин конечно же не упустил случая показать, каким социальным силам служит теория Мальтуса. За эту теорию, писал русский ученый, ухватились те, кто находил существующий порядок «сообразным со своими личными интересами». Между тем порядок этот, подчеркивал Милютин, порочен, поскольку «несправедливы и нерациональны те законы, по которым распределяются ныне богатства между отдельными классами производителей». В. А. Милютин не ограничился политической критикой мальтузианства — он показал философскую основу теории Мальтуса. Эта основа — во внеисторическом подходе к народонаселению, в попытке представить нищету и все страдания человечества как явление, основанное «на законах самой природы».
Наряду с В. А. Милютиным глубоко и всесторонне рассмотрел теорию Мальтуса великий русский революционер-демократ, писатель и мыслитель Н. Г. Чернышевский. В комментариях к книге английского политэконома Джона Стюарта Милля (эти комментарии получили наименование «Примечаний к Миллю») Чернышевский обстоятельно показал философский, экономический, социально-политический и демографический аспекты мальтузианства. Чернышевский подчеркивал, что, согласно Мальтусу, демографическое поведение людей, то есть их отношение к браку, к потомству, определяется лишь биологическими импульсами, тогда как главная роль в нем принадлежит социальным условиям жизни. Выделяя тезис о подчиненности демографического развития «естественному закону» как главный в теории Мальтуса, Чернышевский характеризует как второстепенный, производный тезис о «прогрессиях». Опровергать «прогрессии», подчеркивает он, еще не значит опровергать мальтузианство. Глубину и справедливость этого заключения довелось в полной мере оценить впоследствии, когда весьма распространенными стали попытки доказать несостоятельность теории Мальтуса исходя из факта неподтверждения обозначенных в ней прогрессий.
Даже из этого, очень краткого описания оценок, которые Н. Г. Чернышевский и В. А. Милютин дали теории Мальтуса, хорошо видно, что они-то как раз верно прочли эту теорию — вопреки вымыслу буржуазного идеолога. Спасти «честь» Мальтуса не удалось и этой уловкой. Снова ничего, по существу, не было добавлено к рекламе, сделанной на конференции в Париже Мальтусу как ученому.
2. О чем наследники умолчали
На конференции в Париже не было докладов и сообщений, специально посвященных философской основе мальтузианства. Поскольку, заметим лишний раз, наследники Мальтуса с особой тщательностью оберегают философское ядро его теории, они, судя по всему, на сей раз сочли неудобным восхвалять откровенное биологизаторство учителя, ставящее человека в один ряд с животными. Эту философию, как мы видели, углубляли и «раскручивали» на все лады Бутуль, другие мальтузианцы «классического» направления. Но они делали это на бумаге. Бумага, как говорят в таких случаях, все стерпит. В Париже пришлось бы о философии мальтузианства говорить перед обширной аудиторией, где присутствовали не одни лишь поклонники Мальтуса. Вместе с учеными-марксистами здесь выступали против попыток реабилитировать Мальтуса прогрессивные ученые ряда стран Запада. В такой обстановке отстаивать примитивное биологизаторство было бы делом рискованным.
Но еще большие опасения последователям Мальтуса внушали возможные суждения о политической сути мальтузианства в современных условиях. Достаточно было лишь прикоснуться к некоторым фактам, и раскрылась бы во всей своей наготе теснейшая связь между мальтузианством и большим бизнесом.
Обратим в этой связи внимание на следующее. Один американский автор — его имя мы пока не назовем — описывает масштабы бедности в нынешнем мире и делится с читателями соображениями о путях ликвидации этого явления. Он констатирует, что в ряде стран Азии и Африки, где проживает значительная часть населения мира, чрезвычайно низок и почти нисколько не растет средний доход на душу населения. Люди голодают и недоедают, повсюду царит неграмотность, болезни убивают детей, продолжительность жизни на целую треть ниже средней мировой. Автор справедливо замечает, что в перечисленных бедствиях повинны правительства этих стран. Они вкладывали слишком мало средств в развитие сельского хозяйства, планирование семьи, стимулирование роста отраслей сферы услуг. А то, что они инвестировали, в основном служило лишь привилегированному меньшинству. Что касается международной помощи, в том числе со стороны США, то она была ничтожной. «Даже собаки и кошки в современной Америке,— отмечает автор,— питаются лучше, чем десятки миллионов детей в развивающихся странах».
