Россия… Задумаюсь снова.
Прочувствую в эти часы
могучего слова основу,
жемчужную россыпь росы.
И сразу же, русы и рослы
(так всплески идут от весла),
всплывут в моей памяти россы
и то, как Россия росла
от первой славянской стоянки
до славой покрытой страны…
И в женщины гордой осанке,
и в звоне задетой струны —
Россия… Раскинулись дали.
Вхожу вместе с осенью в лес.
Протяжным дождем отрыдали
глаза голубые небес.
Но вновь на опушке, взгляни-ка,
свежа и упруга на вид,
у пня раскраснелась брусника
и дикий шиповник горит.
Опавшие влажные листья
рукой, наклонясь, разгреби —
и ткнутся, прохладны и чисты,
слепыми щенками грибы.
Доверчива наша природа,
и настежь открыта всегда
душа у лесного народа —
зайчишки, ежа и дрозда.
Россия… Прозрачные краски
на долы и горы легли;
и можно шагать без опаски
от края до края земли.
И, не превращая в присловье
названье родной стороны,
я вновь повторяю с любовью
рассветное имя страны:
Россия…
28.10.68
КРАСНЫЙ ЦВЕТДождиком в роще прошла весна.
Красная площадь, с чего красна?
Время тревожа, вернусь назад…
Ах, до чего же красно в глазах!
Ветер полощет знамен кумач.
Красная площадь, слезы не прячь!
Красного банта цветок на руке.
Слово "Антанта" на языке.
Первый поход и третий поход,
Восемнадцатый и двадцатый год!
На площади Красной — за рядом ряд —
Ильич принимает военный парад.
Смотрит, прищурясь, на горизонт —
заревом пышет недальний фронт.
Красит страну белый террор
красною кровью — не кончен спор.
Как же, товарищи, дальше жить?
Как на пожарищах рожь растить?
Солнышком красным пришла весна.
Красная жизнь и земля красна.
С этою новью живем; она
крашена кровью. Краска — прочна!
07.02.69
МОТИВ ГЕЙНЕЧто волнует поэта?
Ничтожные фразы,
камешек,
попавший в ботинок,
гул раковины,
отнятый у моря,
взгляды прохожих женщин,
выбоина на асфальте…
И не забудьте про трещину,
которая проходит
через его сердце.
16.04.69
***Снова бешеный ветер погони
подымает дубы на дыбы;
и храпят половецкие кони,
ошалелые кони судьбы.
Не избыть непонятного страха.
Кто там замер на полном скаку?
И, треща, остается рубаха
белым флагом на черном суку.
Посредине забытого мира
я впечатался в гриву коня.
Гой ты, в яблоках серый задира,
выноси, выноси из огня!
Из чужого полынного века
от напасти и горя бегу
я — в личине того человека,
прапрапредка — и все не могу
оторваться от сросшейся тени,
ухватившей за ворот меня…
И шатает домашние стены,
как усталые ребра коня.
05.11.69
***А.Тахо-Годи
Природа-мать! Далекий пращур мой
себя еще не мыслил человеком,
когда возник в сознанье мир иной,
обожествив леса, моря и реки.
Страстями собственными наделив
неясные явления природы,
он сотворил богов, он создал миф…
Воображения чудовищные роды —
когда от грома, ветра и огня
зависели рождения и смерти;
и нынче первых толкований смерчи
вертят, полуоглохшего, меня…
И я с трудом осознаю потом
величие эллинского Олимпа;
и имена героев жгут огнем,
с преданьями основа жизни слита!
Был первый бог, как первый человек,
в руках судьбы гремком, игрушкой слабой;
досадовал на неприветный век,
и слезы вытирал рукой, не лапой…
Был первый человек силен, как бог,
смирил огонь и справился с водою;
заговорил, еще не видя прок,
и начал думать…
Рассудок, подведи речам итог!
В них — предрассудки, в них — не без изъяна…
И все-таки, когда был создан Бог,
то человеком стала обезьяна!
08.09.70
***Как странно — на лице славянском
вдруг азиатские глаза
плеснут своим непостоянством,
приманивая и грозя!
Какой монгол, в каком столетье
посеял дикие черты?
Как крепки варварские сети
и слабы женские мечты!
Но силу набирает робость,
заимствуя у ней огня…
Глазами Азии Европа
сегодня смотрит на меня.
09.09.70
ЧУЖИЕ РУКИПорой, ожесточась, со скуки,
сначала вроде бы легко
дыханьем греть чужие руки,
в мечтах от дома далеко.
Приятна теплота объятья.
Волнует радужная новь.
Но шелест губ и шорох платья
лишь имитируют любовь!
И не заметишь, как мельчаешь;
как окружит одно и то ж:
ложь в каждом слове, ложь в молчанье,
в поглаживанье тоже ложь…
Едва ль для настоящей страсти
друзья случайные годны.
Старательные, как гимнасты.
Как манекены, холодны.
И только дрожь замолкнет в теле,
заметишь, тяжело дыша,
что оба — словно опустели:
кровь отошла, ушла душа…
И, тяготясь уже друг другом,
проститесь, позабыв тотчас
чужое имя, голос, руки
и — не заметив цвета глаз.
18.02.71
***Анкета моя коротка:
Родился, учился, работал.
Приметливая рука
черкнет полстранички всего-то.
А то, как стремительно жил,
как жилы вздувались порою,
как словом друзей дорожил,
она, может быть, не откроет.
И все-таки в каждой строке
останется что-то такое,
что с временем накоротке
и, в общем, водило рукою…
1973
Дмитрий Нечаенко
РОЖДАЮТСЯ ДЕТИ
***
Русь моя! деревца тонкого
ночью морозною стынь.
Кислая наша антоновка,
горькая наша полынь.
Смёрзлась зимой, но оттаяла,
ртом из-под снега дыша,
гиблая наша Цветаева,
голая наша душа
вся голубая и нежная
после кровавой беды,
лунка, сестрица подснежника,
лужица талой воды.
И колыбельная матери,
и ветерок над рекой,
запах лампадного маслица
в сельской церквушке родной.
Очень неброско, пусть матово,
и Левитан, и Крамской.
Ясновельможной Ахматовой
горестный голос грудной.
Тихое наше Шахматово,
яснополянский покой.
Станции типа Астапово,
в лаптях по снегу Толстой.
Север мы, Господи, север.
Тает лишь в солнечный срок
наш предвесенний Есенин
и антарктический Блок.
Даже бессмысленный лютик
в этом контексте — святой.
Люди мы, Господи, люди,
в смысле, что каждый — изгой.
