переводится. Не имеет смыслового содержания. О нем обычно пишут некую невнятицу: «Сергей – римское родовое имя». В детстве мне это нравилось, а сейчас перестало вызывать какие-либо эмоции.
Вообще-то имя – это, прежде всего, звук. То, что его можно еще и изобразить буквами, лишь дополнительная возможность, не более того. Сущность имени – в звуке. На всю жизнь в каждом из нас остается звук имени, произнесенный матерью.
Я помню его во всех интонациях, со всеми оттенками настроения и оценки ситуации: ласковым, гневным, произнесенным с обидой, с укоризной, с благодарностью… Но всегда – с любовью, ибо это звуки материнского голоса.
Звук «сергей» устроен исключительно удобно, правильно: две одинаковые гласные «е» в обкладках из внятных согласных. Пропевать и проговаривать эти звуки, во-первых, весьма удобно для привычного к русской речи; во-вторых, они открывают довольно много возможностей для разнообразного интонирования, позволяющего вкладывать в мелодию имени разнообразные эмоциональные оттенки.
«И краткое» в конце звукоряда обеспечивает весьма определенное мужское начало, в смысле – конец. Ну, вы, короче, поняли. Лично я не знаю – и представить себе не могу – женское имя, оканчивающееся на звук «й». Разумеется, в мире много экзотических культур и языков, наверняка там можно отыскать все что угодно. Мне вот однажды говорили об одном языке, в котором женский половой орган – слово мужского рода… Черт-те что! Но лучше об этом не думать, а думать о других Сергеях, которым, так же как и мне, повезло с именем.
Вот мои «10 лучших Сергеев» (в алфавитном порядке).
Сергей Бондарчук.
Сергей Вавилов.
Сергей Есенин.
Сергей Капица.
Сергей Королев.
Сергей Лемешев.
Сергей Михалков.
Сергей Прокофьев.
Сергей Рахманинов.
Сергей Филиппов.
Кто-то, конечно, вспомнит других замечательных Сергеев – и будет прав: нас – «замечательных Сергеев» – больше, чем десять; быть может, нас даже двадцать!..
Слово
П о л о н и й. Что вы читаете, мой принц?
Г а м л е т. Слова, слова, слова.
П о л о н и й. Но в чем же именно тут дело, принц?
Г а м л е т. Чье дело, с кем?
П о л о н и й. В чем суть того, что вы читаете, мой принц?
Шекспир «Гамлет»
(См. также Алфавит; Знак и символ; Значение и смысл; Письменность.)
Одна из прямых ассоциаций: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» – так начинается евангелие от Иоанна. В тексте на греческом, который принято считать оригиналом, говорится не о «слове», а о «логосе», но так решили перевести первые переводчики (Кирилл и Мефодий) и так это дошло до наших дней. Причем не только на русском, но и на некоторых других европейских языках: на английском, например (Word). Но, скажем, на немецкий «логос» перевели иначе: Verbum, то есть «Глагол». Отсюда тянется словосочетание «божественный глагол». В действительности «логос» логичнее (неожиданная тавтология!) было переводить как «разум», «знание» – в общем, как некий закон всеобщего развития. Именно это и делают китайцы, переводя «логос» из евангелия как «Дао».
В повседневном, да и в научном обиходе слово «слово» обозначает кирпичик, из которого строится язык, речь. Слова опознаны и распределены по группам, видам, классам (существительные, прилагательные, междометия и т. д.), исследуются связи между словами, докапываются до смысловых первоисточников слова, до их происхождения. Развились целые отрасли знания, изучающие слова: лексикология, семантика, морфология, стилистика и так далее.
В общих чертах понятно, как появились слова. Сперва в виде звуков речи, призванных обозначать предмет, действие, направление и т. д. Потом в виде знаков – символов объектов, действий и др. Знаки прошли путь от условных картинок до письменности с помощью алфавита. Теперь для нас слово – это всегда и письменный и звуковой образ, он же – символ всего, о чем мы хотим сообщить друг другу.
Предметом заботливых размышлений остается поиск соответствия между мыслью, живущей в нашем воображении, сознании, и ее словесным оформлением: «Мысль изреченная есть ложь» (Ф. Тютчев).
Иногда нам кажется, что мы мыслим вербально, то есть словами. На самом деле мысль обретает вербальную форму лишь, когда мы ее осознали и хотим передать другим, формулируем ее словесно – устно или письменно. Представьте себе, что случайно на улице в толпе прохожих мелькнуло красивое женское лицо. Ваш взгляд моментально выхватил его из толпы. Ваш мозг мгновенно дал этому лицу оценку, и ваше сердце, точнее, ваш эмоциональный аппарат запустил те эмоции, которые лично вам свойственны в аналогичных ситуациях. Но мысль в виде фразы «вот красивая девушка» не возникла, покуда вы не подумали об этой мысли, не сформировали ее для самого себя или для своего друга, идущего рядом. То, что словесному оформлению мысли предшествует некий «предвербальный образ», было ясно еще Тютчеву. Но, как бы то ни было, как бы ни были неточны наши высказывания, мы общаемся с другими людьми – и даже с самими собой – с помощью слов. Отсюда: «в начале было слово», отсюда: «мир – это текст»…
Процитировав эти слова, мы вступили на захватывающую тропу размышлений, направленных вовне нас: поиск соответствий между словами и реальностью. На этом пути произошли величественные интеллектуальные события, которые можно обозначить словами: структурализм, семиотика, постмодернизм и др. – или именами: де Соссюр, Деррида, Леви-Стросс, Фуко и др. Сложись моя жизнь иначе, я, возможно, погрузился бы в эти захватывающие умствования, разобрался бы в содеянном и, не исключено, смог бы добавить что-то свое… Но коль скоро этого не случилось, мой удел скромнее: почитываю кое-что. И этим «кое-чем» удовлетворяюсь. Надо сказать, что даже капельки из этого интеллектуального водоема – то есть весьма скромные по своему объему и глубине знания – доставляют радость и пробуждают фантазию.
Например, процитированная мысль французского философа Жака Дерриды о том, что «мир – это текст». Он имел в виду, что все, что мы знаем об окружающем мире, что мы о нем думаем, можно считать неким текстом, поскольку так или иначе, но мы мыслим и общаемся друг с другом с помощью слов. Процитирую его: «…для меня текст безграничен. Это абсолютная тотальность. Нет ничего вне текста: это означает, что текст не просто речевой акт. Этот стол для меня текст. То, как я воспринимаю этот стол – долингвистическое восприятие, – уже само по себе для меня текст».
Важными мыслями мне кажутся следующие. Любой текст, любое слово – не
