Союзник поневоле: интересы России и национал-империализм Венгрии
Устойчивая реинтеграция Исторической России, независимо от её формы и глубины, является главной внешнеполитической задачей любой российской власти, даже ориентированной евроатлантически, поскольку эта реинтеграция — главное условие геополитической безопасности и геоэкономической мощи и конкурентоспособности России. Но это — историческая задача-максимум.
Гораздо более оперативной, ежедневной, острейшей задачей России в её нынешних границах, внешнеполитической задачей-минимум любой её власти, является укрепление её безопасности сегодня, когда под непосредственной угрозой находятся сама внешняя безопасность и территориальная целостность Российской Федерации. То есть «политика сдерживания» внешних угроз по всему периметру границ страны и особенно — на границах со странами «ближнего зарубежья», хранящих на себе живые травматические следы расчленения СССР. Как мне уже доводилось писать, это «сдерживание» враждебных усилий невозможно лишь непосредственно на границах России и в её приграничных регионах: защищая лишь свои границы, не выстраивая стратегическую внешнюю глубину в «предполье», мы обрекаем себя на пассивную и малоэффективную оборону. Мы обречены строить эшелоны своей безопасности, как минимум, на шаг вперёд, в тылу выстроившихся против России сил, что чаще всего совпадает со старыми границами Исторической России (см.: Модест Колеров. Фронт против России: «санитарный кордон» и «внешнее управление»).
Именно эта линия практической активности по внешнему периметру Исторической России и является единственно эффективной «политикой сдерживания» тех, кто результаты расчленения СССР уже использует как плацдарм для будущего расчленения России.
На западе России в отношении Литвы и во имя поддержки Русской Прибалтики (Калининградской области) и будущей Белоруссии, её естественным союзником выступает Польша (несмотря на все её колониальноимпериалистические по сути исторические претензии к России, Белоруссии, Литве и Украине): именно Польша демонстрирует постыдной пассивной русской дипломатии в Прибалтике, как надо защищать свои национальные интересы и права своих соотечественников. Подобно этому, на юго-западе России, в направлении Украины, Приднестровья, Молдавии и Румынии, естественным союзником России в её «политике сдерживания» является Венгрия, несмотря на её всё более демонстративный ревизионизм в отношении итогов Второй мировой войны, грубые происки против России в области «исторической политики», внутриполитически ангажированную шпиономанию, которая в устах государственной пропаганды приобретает антирусский характер.
Несмотря на субъективно антирусскую стратегию правящего в Венгрии национализма в исполнении партии «Фидес», Венгрия ведёт системную, последовательную и в целом успешную национал-империалистическую политику в защиту и реинтеграцию многочисленного венгерского меньшинства в Сербии, Румынии, Словакии и на Украине — в пределах «исторической Венгрии». Ближайшие результаты этой политики легко представить себе по аналогии с действующим в Македонии Охридским соглашением, утвердившим «квотную демократию», благодаря которой этническая квота албанского меньшинства настолько консолидирует «этническую демократию», что уже следующим президентом преимущественно славянской Македонии может стать этнический албанец. Такая же «этническая демократия» мобилизованного этнического меньшинства даёт в руки Венгрии «золотую акцию» в автономной Воеводине в Сербии и в Словакии.
Отдельным примером этнической мобилизации может стать политика Венгрии в украинском Закарпатье, где к венгерскому меньшинству, признаваемому Киевом, неизбежно прибавится союзное с ним русинское меньшинство, ещё не признаваемое в Киеве, но уже признаваемое в Будапеште. Это теперь — не просто путь к квотированию и сегрегации, но и новый шаг по столбовой дороге к федерализации Украины — не просто в Крыму или на Юго-Востоке, в Галиции или Северной Буковине, но и в Закарпатье. Такая федерализация — целиком в стратегических интересах России.
Наиболее ярким образцом венгерского национал-империализма, успехи которого в полной мере отвечают интересам России, выступает борьба венгерских властей и партий за суверенизацию венгерской Трансильвании в составе Румынии. Её ближайшей формой — после консолидации венгерских коммун в единую административную единицу — может стать превращение Трансильвании в законный для практики Европейского союза «еврорегион», внутренний суверенитет которого будет в равной степени встраиваться и в целостность Румынии (во всё меньшей степени), и в целостность исторической Венгрии (во всё большей степени). Достраивание независимых коммуникаций из Венгрии в Трансильванию неизбежно подтолкнёт власти Румынии к уравновешиванию такой криптофедерализации за счёт присоединения Молдавии (Бессарабии), которая также неизбежно будет иметь особый автономный статус в составе Румынии.
В такой перспективе становится несомненным, что именно борьба Исторической России за Приднестровье и формирование внятной русской соотечественной политики в Бессарабии — более всего согласуется с борьбой Венгрии за Трансильванию. В таком контексте претензии Молдавии и Румынии на Приднестровье становятся самоубийственными для ревизионистской румынской этнократии по обе стороны Прута. При этом очевидно также, что территориальное усиление федерализируемой Румынии на восток и независимое Приднестровье — на границе с федерализируемой Украиной (и в соседстве с федерализуемой Турцией) — в наибольшей степени соответствуют национальным интересам России.
Тем интересам, которые категорически исключают «сдачу» Приднестровья на милость и румынской Молдавии, и унитарной Украине.
Способность современного венгерского политического класса осознать особые возможности согласования своего национал-империализма с интернационализмом Исторической России — станет тестом на его историческую зрелость. Способность России увидеть здравое зерно и естественное созвучие в борьбе венгров за самоопределение станет тестом на зрелость для политического класса России, его способности обеспечивать стратегическую безопасность своей страны и защищать её целостность в исторических пределах, а не в рамках Садового кольца Москвы.
REGNUM. 5 сентября 2011
Существует ли Армения для России и для себя самой?
В странах бывшего СССР президентские (парламентские) выборы часто равны смене высшей власти иным способом (смерть, дворцовый переворот, революция). И если главное позитивное содержание таких перемен состоит в том, что правящей власти в лице её правящих креслоблюстителей в очередной раз приходится признать, что и она — временна, что и она — всего лишь функция клана, то главный ужас таких перемен состоит в том, что они редко что на самом деле меняют. На место одних вивисекторов, компрадоров и олигархов приходят другие вивисекторы, компрадоры и олигархи. Практически неотличимые.
Не потому, что я русский и живу в России, а потому, что это правда, надо признать: в России с отрезвлением мелко- и крупночиновных поверивших в свою вечность вивисекторов, компрадоров и олигархов дело обстоит легче, чем во многих других местах. Только-только раздуется у них мания величия — ан всё: готовь лыжи на подъём сельского хозяйства, ковыряй органчиком озимую зябь.
Пассивно отступающая с жизненно важных позиций, за которыми — неизбежная национальная катастрофа, российская внешняя политика, конечно, для сопредельных постсоветских государств — крайне ненадёжный, рискованный партнёр и лёгкий соперник. Но видит Бог: за ней уже вырос и стоит непоколебимый общенациональный консенсус о том, что есть интересы России и в каком трёхэтажном направлении любой российской власти следует посылать «перезагруженных друзей» из Вашингтонского обкома. Наряду с континентальным бременем и силой Исторической России, в России созрела (возродилась) «геополитика живого народа» — консенсус, который сильнее всех исторически временных режимов.
И любой сопредельный игрок, как бы он ни хотел иного, вынужден (или будет принуждён) считаться с этим. Так любой авианосец, подходя к верхушке айсберга, понимает, что в реальности имеет дело не с верхней её сияющей частью, а с подводными массами и глубинами, о которые разбиваются «Титаники». С той Россией, куда — пока президент Таджикистана в борьбе за национальное возрождение менял фамилию на «более таджикскую» — сквозь рабство ушли три четверти трудоспособного мужского населения страны. С той Россией, где — какие бы идеи «спасительного чучхе» ни выдавливали из себя армянские интеллигенты — уже сейчас живёт больше армян, чем в Армении, и больше, чем в Калифорнии.
