И есть Александр Хаминский, человек, который любит жизнь.
Какая разница, с чего все началось?
С древних греков, некогда сочинивших свои легенды и мифы?
С Моисея, записавшего Б-жьи откровения и назвавшего их Торой?
Или с первого растительного красителя, позволившего придать цвет одеяниям египетских красавиц времен фараона Тутенхамона?
С высоты прожитых человечеством тысячелетий это абсолютно не важно.
Мы живем в другом мире.
Нам не отведено, как некоторым еврейским патриархам, прожить 900 лет. Потому изменилось само ощущение времени, которого у большинства просто нет.
Изменилась форма вопросов, но никак не их суть.
Что было раньше: яйцо или курица?
С чего началась жизнь: с бытия или сознания?
Что важнее: базис или надстройка?
И можно ли оторвать культуру от искусства или они, как сиамские близнецы, вечно обречены следовать друг за другом?
Вспоминая эскапады скандальной Леди Гага, вместо платья натянувшей на себя куски мяса, я задумался, а имеется ли сегодня мерило красоты, духовной ценности и целостности, которое можно было бы в качестве эталона примерить к событиям нашей сегодняшней жизни? И сам себе ответил: нет.
Я даже на секунду не могу представить в двадцать первом веке не то что заочный спор между Микеланджело и Рафаэлем, но и бросанье ножниц безумным Ван Гогом в более здравомыслящего Гогена. Зачем, когда можно взять чье-то ухо, приложить свои ножницы, выложить рожденный впопыхах «шедевр» на суд зрителей и назвать все это современным искусством?
А потом, если вдруг что-то пойдет не так, торжественно заявить: «Какое искусство, такая и культура!»
Мне повезло родиться в Москве в те времена, когда наша страна пускай директивно, но считалась культурной столицей мира. Пускай не всего, но половины – точно. Помимо кино и парка Горького нас водили в Третьяковку и Музей изобразительных искусств им. Пушкина. Мы сами (представляете – сами!) читали того же Пушкина вкупе с Гоголем и Пастернаком. Но самое главное – мы точно знали, что хотели донести до нас эти люди, имевшие, по школьному обыкновению, приставки «великий», «выдающийся» или «знаменитый».
Сегодня же те, кто помладше, блистая скорее сноровкой, чем интеллектом, спокойно заявляют: да, безусловно, и мы все знаем, для этого вовсе не нужно было ходить в школу и делать вид, что учишься. Потому что у всех на слуху кафе «Пушкин», «Гоголь-центр» и ресторан «Живаго», не имеющие никакого отношения ни к перечисленным персоналиям, ни к искусству вообще.
Воспитанный в духе того искусства, которое по привычке называют настоящим, я с некоторой опаской знакомился с искусством современным. Возможно, мне повезло, и первая встреча состоялась двадцать лет назад в Центре Помпиду в Париже.
Я с детства читал Владимира Владимировича Маяковского и Андрея Андреевича Вознесенского. И форма, и подача, и экспрессия обоих замечательных поэтов не имела ничего общего с существовавшими на тот момент официальными канонами. Более того, даже с натяжкой их нельзя было отнести к представителям социалистического реализма. Именно они для меня послужили настоящими примерами настоящего современного искусства.
А что сегодня? Какие ассоциации возникают у подавляющего большинства в связи со словосочетанием «современное искусство»? Мысли о ярких цветах, необычных звуках, неожиданных сочетаниях и эмоциональных представлениях, шоу? Не будем брать в расчет узкую прослойку ценителей. Их восприятие закалено, обострено и пропитано глубочайшими знаниями о мировой истории и биографиях великих людей.
Современное искусство сегодня – это нечто дорогое, выстраданное и часто непонятное. Всегда оно требует каких-то подсказок, уточнений, предысторий, чуть ли не мануала, без которого не обходится ни одна выставка. Хочешь воспринимать, приобщаться? – будь готов получить на входе многостраничное глянцевое творение копирайтеров и дизайнеров. Тебе подробно расскажут, что именно ты будешь иметь честь лицезреть на протяжении ближайшего часа. Обычно те, кто погружен в такой буклет, лишь коротают время в ожидании начала фуршета…
Искусство живет веками лишь потому, что содержит в себе крупицы бессмертной истины. Культура лишь показывает отношение к ней ныне живущих. Но даже искусство древнее хранит в себе искру Творца, как даже опустевшая сеть хранит в себе запах рыбы. А искра чего в произведениях, выдаваемых за искусство сегодня? И на кого оно ориентировано?
Мне крайне жаль, что в моем родном и любимом городе не стало мест, сходить в которые – праздник. Ведь сегодня вы можете появиться практически в любом из них не в костюме, при галстуке и в соответствующей обуви, а выбрав то, что удобно лично вам. Вопрос даже не в том, что в чем попало пропускают. Проблема в головах людей, позволяющих себе в этом «чем попало» приходить. И в то же время, на концерте Филармонического оркестра, состоявшегося этим летом в резиденции принца Монако, дресс-код даже не был объявлен официально! Однако гвардейцы бдительно следили за стилем одежды входящих во внутренний двор и «нарушителей, поправших святое» рубашками поло и клубными пиджаками, не пропускали. Это – концерт. Это – мероприятие. Это – событие. И никакие регалии, статусы и прочая атрибутика здесь просто не работают.
Что важно по-настоящему, когда рассуждаешь об искусстве и культуре, их взаимосвязи и противоречиях? Видеть за яркой вывеской реальную ценность. За фотографической точностью – символизм. За внешними проявлениями – стержень. Культура может быть сколь угодно яркой. Но лишь искусство – по-настоящему многогранно. Культура – это зрительное, акустическое, тактильное восприятие. Искусство же затрагивает глубинные струны, душу, жизнь.
Можно и нужно восхищаться коллекцией музея BMW в Мюнхене. Но хранящиеся в нем ценные произведения науки и техники никто не называет искусством. Им никогда не встать в один ряд с работами Альбрехта Дюрера в галерее буквально по соседству. Можно раскачиваться и кричать со всем залом на концерте Карлоса Сантаны, забыв себя от обрушившейся на вас энергетики. Лишь только войдя в Даремский кафедральный собор Христа и Святой Девы Марии в Великобритании, я понял, как много я пропустил и сколько потерял, не успев посетить дававшийся в нем в 2009 году концерт Стинга… Но не уйти из зала, где давал представление (не могу сказать «концерт») Лени Кравиц, я тоже не мог. Что это? Это понимание разницы. Разницы уровней культуры, на которых строится современность. Разницы в том, строится ли она на базе незыблемого искусства, или же преходяща, как полезный, но безликий гаджет.
Большой театр не перестает быть Большим, когда от него остается остов, а внутрь ставят высокотехнологичную сцену вместо исторической. Большим он перестает быть, когда в его кресла садятся в свитерах и джинсах вместо костюмов и вечерних платьев. Это происходит из-за отсутствия внутренних рамок, воспитания, впитанного с молоком, из-за подмены понятий. Поэтому за современным искусством я лично вижу искусство подлинное, мать и отца, историю, предпосылки и архетипы. Но за актуальными проявлениями культуры – отсутствие памяти и уважения к былому, глубокому, истинному.
А что видите вы?
Априори: Я не люблю ресторанных критиков.
Вопрос: Может, я просто не умею их готовить?
Ответ: Нет, готовить я, как раз, умею. Но не их.
Наивный, я вдруг решил, что эпоха гламура осталась в недалеком прошлом. Что журналы стали читать как положено, слева направо, начиная со статьи главного редактора, а не задом наперед, жадно впиваясь взглядом в светскую хронику, расположенную на привычном месте в ж…
Странно, в том же фэйсбуке хроника относится к твоим событиям, ну, или, к действиям твоих друзей, и если кто-то из них оказался на каком-нибудь юбилее, презентации, выставке или премьере, хотя бы понятен и оправдан интерес. Но рассматривать чужие картинки с чужого праздника жизни… Странно и ни чуточку не весело!
Вот и получается, что одни где-то присутствуют, другие описывают, как там было весело, третьи – как было вкусно, а четвертым остается лишь прочитать, что написали вторые и третьи, и немного позавидовать первым.
О вкусах, конечно, не спорят, особенно, если их можно обмануть.
Если национальная кухня является частью национальной культуры, то приготовление блюд, их подача и, отчасти, потребление – уже относится к области искусства. Проживая локально на здешней территории, мы привыкли делить эпоху до 1991 года и после, не задумываясь о том, что независимо от учебников сначала наши прадеды бились в Первой мировой, потом деды – во Второй, родители строили ракеты назло идейным врагам, ну а нас судьба швырнула прямо в котел глобализации, хотя поначалу мы и не слышали такого слова.
