— И все-таки: вы не ответили на вопрос о степени своего влияния на, напишем с маленькой буквы, семью президента России.
— Не считаю, что обладаю хоть каким-нибудь влиянием на Бориса Ельцина и его домашних. Да, у меня хорошие, добрые отношения с Татьяной Дьяченко. Думаю, и Татьяне Борисовне интересно мое мнение по тому или иному вопросу, но можно ли изложение своих взглядов рассматривать как влияние на собеседника? Не думаю. Разумеется, я никогда не вторгался в жизнь чужой семьи с советами, рекомендациями. Не намерен делать этого и впредь.
— А как же статус советника главы администрации президента? Разве этот пост не обязывает вас только тем и заниматься, что без конца генерировать идеи, предложения?
— Этим и занимаюсь по мере возможности, но право выбора решения целиком остается за президентом. Надо знать Бориса Николаевича, чтобы понимать, сколь бесплодны попытки оказать на него давление.
Конечно, очень многое зависит от того, что и как говорить. Я придаю большое значение словам. Стремлюсь к тому, чтобы быть убедительным. О том, насколько это удается, лучше судить со стороны. Во всяком случае, стараюсь не врать. Ложь — оружие слабых, она появляется, когда не хватает аргументов, чтобы сказать правду. Иногда помехой оказывается дефицит времени. Скажем, ребенку7 брякнешь что-нибудь запредельное, лишь бы поскорее отстал.
— Вы верите в судьбу, в рок? Не стали законченным фаталистом после того, как несколько лет назад на вас совершили покушение?
— Знаете, не стал. Хотя, безусловно, у каждого человека есть Богом предначертанный путь. Три случайности предопределили то, что я остался жив после взрыва на Новокузнецкой. Во-первых, я сел в салоне не с той стороны, с которой сажусь обычно, а взрывчатка в поджидавшем нас «опеле» как раз и закладывалась из расчета, что я поеду на привычном месте. Во-вторых, при выезде из двора нам пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться в идущую впереди машину. Человек, запускавший по радио адскую машинку, не успел среагировать на действия моего шофера, и основной удар пришелся по первому ряду кресел. И третье: дверцы нашего автомобиля не были заблокированы, поэтому я успел быстро выскочить из салона после взрыва. Водитель Миша своей жизнью заплатил за мою, он словно все чувствовал заранее, поэтому в тот раз и не стал запирать двери. Когда я начал гореть, то моментально выпрыгнул из машины.
Заранее смоделировать свое поведение в экстремальной обстановке невозможно. Я пережил этот момент, поэтому могу твердо сказать, что мне страшно не было ни на секунду. Причем я не отно-
шу себя к числу очень смелых людей, но в тот миг испуга не было. Не знаю, может, просто я не до конца понимал, что происходит. Иногда кажется, что и сейчас этого не понимаю. Но помню все до мельчайших подробностей, за исключением звука взрыва. Я ничего не слышал, только увидел: вспышка, пламя, посыпавшееся стекло, загоревшаяся обшивка салона и одежда… А страха не было.
В первое мгновение промелькнуло удивление: почему бездействует охрана? Потом я увидел Диму и все понял. В следующую секунду почувствовал, что у меня горят волосы, дымится одежда, и подумал: можно ли выходить из машины, не будут ли там стрелять? Понимаете, времени на то, чтобы испугаться, не оставалось, нужно было выживать. Я выпрыгнул из автомобиля и вдруг ощутил, что стал хуже видеть. Позже выяснилось, что у меня неопасно поврежден один глаз, а тогда я предполагал самое дурное. Первым делом я спросил: что с водителем и охраной? Мне сказали, что с Мишей и Димой не очень. Масштабов случившегося я тогда еще не представлял. Правда, я увидел очень много крови на своей одежде и удивился: откуда? Потом я подошел к зеркалу выяснять, что у меня с правым глазом, вижу им или нет. Только после этого меня повезли в больницу, наложили швы, прочистили раны. Больнее всего было рукам. Палец кипятком ошпаришь — и то на стену готов лезть, а тут все руки обожжены оказались…
— Помню, после неудачного покушения прессой рассматривалось несколько вариантов вашего поведения. Один из них: поменять суровый российский климат на мягкий заокеанский.
— Мне кажется, вопрос решился сам собой. Я никуда не уехал тогда и уж, конечно, не уеду теперь…
То, чем все закончилось для меня, нельзя назвать иначе, как Провидением, счастливым случаем. Я решил, что мне подарена еще одна жизнь, к которой можно относиться значительно более безалаберно, нежели к тому, что подарком не является. В этом смысле я опасный человек.
— Вот как?
— Конечно! Я теперь готов на риск, на который не решаются идти люди, не испытавшие того, что пришлось пережить мне.
— Например?
— Ой, устану перечислять! Скажем, могу наплевать на гнусные публикации обо мне в прессе или пропускать мимо ушей постоянно циркулирующие слухи о новых покушениях, которые якобы готовятся на меня, — писем с угрозами убить немедленно или чуть попозже полу-
чаю в достаточном количестве. Можно вспомнить и опасности, с которыми постоянно приходилось сталкиваться в Чечне. К сожалению, чувство страха, кажется, атрофировалось напрочь. Последний случай со снегоходом, когда я потерял контроль над машиной, только и можно объяснить отсутствием грани страха. Признаться, когда я вылетел из снегохода и ушибся, то даже обрадовался. Чувствовал: мое безрассудство обязательно закончится чем-нибудь подобным, и слава Богу, что сравнительно легко отделался.
— И все равно ведь, вероятно, тяжело жить, постоянно ощущая дамоклов меч над темечком?
— Непросто. Но и к этому постепенно привыкаешь.
— Ради чего привыкать? Ведь вы весьма богатый человек — не только по российским, но и по мировым меркам. Заработанного хватит и вашим детям, и внукам. Зачем же и дальше балансировать на лезвии ножа?
— Вы опять пытаетесь поставить меня в положение, в котором я вынужден был бы оправдываться, доказывать что-то. Я живу в согласии со своими принципами и правилами, а уж как это выглядит со стороны… Российская жизнь последних тринадцати лет — с начала перестройки — круто изменила всех нас. Вне зависимости от того, стал ли человек материально жить лучше или хуже, — он стал жить по-иному. Разорвана связь времен. Все, что было до 85-го года, словно относится к другой жизни. Человек так устроен, что даже изменения к лучшему — тяжелая нагрузка. А уж перемены к худшему… И поверьте, в психологическом смысле не имеет принципиального значения, богат ты или беден. Посмотрите вокруг. Вам нравится дача, на которой мы беседуем?
— Риторический вопрос. Да на каждом километре Рублевки таких дач, как эта, что дырок в швейцарском сыре! Ничего особенного в вашем доме нет.
— Он не мой.
— Инвентарные бирки вас не раздражают?
— Стараюсь не замечать их. Нет, неправильно сказал: я их не замечаю. Чувствую себя здесь вполне комфортно. Кстати, в доме, за исключением мебели, нет ни одной вещи или картины, купленной мной. Все подарено.
— Включая тигриную шкуру, которую мы сейчас так безжалостно топчем?
— Да, это презент приморского губернатора Наздратенко.
— А от Бориса Николаевича тут что-нибудь есть?
— Письменная благодарность. Могу показать. Видите, «Благодарность Президента Российской Федерации № 396».
— Честно говоря, не самая маленькая цифра. Не скоро очередь до вас дошла.
— Как говорится, не подарок дорог, а внимание. Если же серьезно, я заметил, что в какой-то момент во мне произошли определенные перемены: материальные, бытовые проблемы занимают меня столь мало, что о них и говорить совестно.
— А молва приписывает вам другое: мол, вы и роскоши не чужды, и недвижимости у вас по всему миру раскидано сверх всякой меры. Мол, специально гостей на казенной даче принимаете, а собственные хоромы от посторонних глаз прячете.
— Нет своей дачи, не построил.
— Заметил каталоги аукциона Сотби у вас в гостиной.
— Лена, жена, сделала одно приобретение. Купила на Сотби ожерелье. Жемчужное. С тех пор компания, проводящая аукционы, регулярно шлет нам каталоги в огромном количестве. Мне даже неудобно, что ввожу людей в расходы — почтовые услуги тоже, наверное, влетают в копеечку.
— А вы помните самую дорогую покупку, которую совершили в жизни?
— Вы заставляете меня напрягать память… В личную собственность мне не приходилось приобретать каких-то совсем уж заоблачных вещей. Ни островов, ни пароходов, ни самолетов для своих нужд я не покупал. Наверное, максимальная сумма, которую мне приходилось выкладывать за раз, — несколько десятков тысяч долларов. Из автомобилей признаю только «мерседес».
— Сами за руль садитесь?
— Крайне редко. Причин этому несколько. Соображения личной безопасности играют не последнюю роль.
— Недавно в прессе ваших дочерей назвали в числе наиболее престижных невест России. Мол, раз у папы такое состояние, то о приданом девушек можно не беспокоиться.
