Знать не велено оно:
Слышать Слово, что — случайно ль? —
От огласки спасено:
Вновь у ветхого корыта
Я сижу — скрижаль разбита.
Знать, не знать мне тайны сей:
Рылом, знать, не Моисей,
Знать, не знатен я умишком…
Сколь разумное ни сей —
Все нам, Господи, едино:
Где ж слуге до господина!
***
Тускнеет умирающая сталь,
Кровят предсмертной ржавчиною поры
Мечей… Скажи, кому теперь нужна
Вся нежность ножен?.. Плоть пуста: хрусталь —
Душа клинков — ей впредь не даст опоры.
Как жаль —
так быстро кончилась война…
Ветер — флейтою в ножнах пустых —
Атональный мотив.
И — стих…
***
В смерти, Мария,
мера смирения мира.
Время мессии,
в мирте и мареве миро,
Минуло… Смрадно.
Да мертвые сраму не имут…
Вот — Семеро, Трубы…
Смотри — вот знаменье Риму.
ВЛАДИМИР МИШИН
Родился в Башкирии в конце 50-х гг. прошлого века. В Екатеринбурге оказался по приказу Родины (в лице Министерства обороны) в конце 70-х гг. того же века. Писать стихи, как и все, начал еще в раннем детстве. Но дописывать их до конца наловчился только в последние лет десять-двенадцать. Для этого ему пришлось закончить среднюю школу и не доучиться в художественной, отслужить в армии, получить высшее образование в стенах Свердловского (тогда еще) архитектурного института, потрудиться на различных поприщах и даже обзавестись собственной дочерью.
За последнюю пятилетку ничего нового не написал и ничего старого не опубликовал. (Псевдоюмористические подборки в соответствующих разделах екатеринбургских газет просьба считать недействительными.)
ВЕСЕННЯЯ ОХОТНИЧЬЯ
Безродная трава пробилась и окрепла,
вдруг стала ночь скромней — и все наглее день,
калеки дерева, восставшие из пепла,
все гуще и черней отбрасывают тень.
Ну, вот и дождались летального исхода —
зима почила всё ж на сотый день весны,
ужо теперь держись, распутница погода, —
уж лето точит нож на наждаке луны.
И каждый выбирай — с какою тварью в паре
станцуешь первый вальс,немного погодя, —
когда повеса май сыграет на гитаре
и задрожит асфальт под струями дождя.
Признания весны обманчивы и хрупки
как многолюдье льдов, растаявших как сон.
На свет извлечены коротенькие юбки —
открыт до холодов Охотничий Сезон!
СТРАШНЫЕ СКАЗКИ
Ну, здравствуй, дочь, я выпил — но пришел.
К тебе пришел — кому еще я нужен?..
На ручки к папе хочешь? — хорошо.
Пусть стынет без того остывший ужин.
Рассказывай: как у тебя дела,
как ты спала — и кто тебе приснился,
Ты не спала — ты все меня ждала?
Прости, малыш, я малость припозднился.
Я шел к тебе через дремучий лес,
в котором волки, совы и лягушки.
Я заплутал без компаса и без
последних сил — но выбрался к избушке.
А там в гостях меня держал медведь,
Его жена и косолапый мишка…
Прости мне ложь бессовестную — ведь
мне некому покаяться, малышка.
Потом я плыл по морю на бревне,
кишащему голодной барракудой
с громадным зубом. Но не страшно мне
по морю было плыть к тебе — покуда
все не сгубил зеленый крокодил
со змеем-другом родственного цвета…
Прости мне, что не я тебя родил.
Что грудью не кормил — прости и это.
Потом к тебе я по небу летел
средь туч лохматых — как воздушный шарик.
Но с курса сбился в темной темноте —
ведь я забыл из дому взять фонарик.
И потому, что не было огня,
я далеко от дома приземлился…
Прости — что ты похожа на меня.
Прости и то, что я вообще родился.
Прости мне все что было и что есть,
а, главное — прости за то, что будет.
Что, дочь,
на шею папе хочешь сесть?
Садись, дружок, от папы не убудет.
Я для тебя не жаден и не зол,
не занят, не устал и не простужен…
Ну, здравствуй, дочь! Я наконец пришел —
Пришел к тебе. Кому я еще нужен?
НЕТРЕЗВОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ Н.РУБЦОВУ
За окном крещенский вечер.
И, с цепи сорвавшись, ветер
снег с деревьев рвет и мечет
поздним путникам в лицо,
будто спелые початки
или белые перчатки.
И до лестничной площадки
запорошило крыльцо.
Хорош
о в такую стужу
из окна глядеть наружу
и хлебать за лужей лужу
чай из чашки с голубой,
золотистой ли каймою
с добрым кумом иль кумою,
дуя в блюдечко немою
оттопыренной губой.
Хорошо в такую вьюгу
отлететь душою к югу,
к закадычному ли другу,
к записному ли врагу, —
и на сахарном песочке
греть простуженные почки,
нежа пятки и носочки
на кисельном берегу.
Хорошо в такую темень
обращаться к вечной теме
смысла сущего — и с теми,
кто не верит в таковой,
в сотый раз не согласиться;
а душой переместиться
в край березового ситца
или липы вековой.
Хорошо в такую пору
напиваться до упору,
находя себе опору
в теплой плоскости стены
рядом с газовой горелкой,
также — в скорописи мелкой;
и — летающей тарелкой
плыть над плоскостью страны.
НОЧНОЙ ЭКСПРЕСС
В скором поезде, в пятом вагоне
едешь ты и считаешь в окне
редких белых ворон — и того не
знаешь даже, что едешь ко мне;
что всего-то каких-нибудь сорок
нас часов разделяют с тобой.
И гора апельсиновых корок
в полумраке купе голубой,
непривычный имеет оттенок —
как твои же, должно быть, глаза.
И глядят друг на друга со стенок
неумытых зеркал образа,
раздвигая пространство настолько,
что становится не по себе.
И пакетного чая настойка
В нефамильном стоит серебре
(да к тому же фальшивом) и стынет
на салфетке — намек на уют.
А в соседнем купе керосинят
и гогочут, и спать не дают…
В скором поезде, в пятом вагоне
едешь ты и считаешь во сне
многоточия звезд — и того не
знаешь даже, что едешь ко мне.
РОСТИСЛАВ СОКОЛОВ
Родился в 1966 г. в Кировской области. Образование лесотехническое. Основал вместе с Александром Сальниковым одно из наиболее ярких неформальных рок-объединений конца 1980-х — "Бит-бардак" в которое входили группы "Смысловые галлюцинации", "Панки по пьянке". Автор текстов групп "Бит-бардак", "Взрослые игры". Участвовал в работе свердловского рок-клуба. Публиковался в самиздате.
