Потемнело до черных глубин
И зависло, как туча в эфире,
И сплотилось вдруг в образ один:
Брови — хмурые, взгляды — опасны,
Лоб — землистый, и голос лукав.
На экранах всех теликов ясно
Он предстал, передачи прервав…
И попадали в обморок тыщи,
И заплакали тысячи враз.
На других он уставил глазищи,
Те — с ума посходили, смеясь.
Только дети и чистые девы
Равнодушно туманили взгляд,
Просто — слышали ветра напевы,
Просто — видели белый квадрат.
***
Россия потеряла путь и стремя,
И загнан конь горячий, молодой.
Как назовут малиновое время,
В котором бродим злобно по кривой?
Судить-рядить Историю нелепо.
Быть может, рок. Иль отвернулся Бог.
Воруют: из казны, души и склепа!
На флаги вновь изрезали весь шелк.
Кричим, как рыбы, — слышат только сети.
У нас к сетям, наверное, любовь.
И наркота, как дьявольские плети,
По венам хлещет, растлевая кровь:
Куда вы, девы, ангелы, младенцы?
Полет ваш ложен, погибает плоть:
Когда замрет загубленное сердце,
Убитых душ не призовет Господь.
И вот тогда об истинном полете
И о блаженстве — ввек вам не узнать.
Вы жизнь засветную — не обретёте,
Вам даже этой жизни не видать.
***
Сгорай, печаль, в огне шиповника,
Мне сумрак в сердце не швыряй.
Глазами Божьего угодника
Глядит синеющая даль.
Земля от зноя, трав и ярника —
Томится, млеет и зовет.
Подол мне рвут шипы кустарника,
И марь обманная плывет.
Паду на россыпи цветочные,
На малахитную траву.
Незагорелая, молочная,
Проникну взором в синеву.
Две сини — взгляда и небесная! —
Как будто бы глаза в глаза.
И словно стану бестелесная,
Как на шиповнике роса.
Земля, земля, зачем так мучаешь?
Не отпускаешь в скорбный час.
Хоть в небесах растаем душами,
Мы — из тебя, а ты — из нас.
Но через гриву солнца слышится:
Эй, жаркая, живи, чаруй!
И нежно бабочка-малинница
Коснулась лба, как поцелуй.
***
Окатный жемчуг, розовый, речной,
Русалочьим дыханьем замолила,
Прополоскала млечною росой
И под подушкой семь ночей таила.
Потом вонзила в смоль своих волос
И по лугам бродила средь тумана.
И мне пригрезился жемчужный гость,
Легко жемчужная открылась тайна.
И я плыла в прозрачной пустоте,
Изгибами жемчужными белея…
Я пленница жемчужины, а те,
Что в черных волосах зовут, бледнея,
Вам будут сниться, словно вербный шелк,
Который позабыть никто не смог.
***
Вся в бронзе, словно вечна, осень.
Дожди занудны и слепы.
И на вокзале бабка просит
На пропитанье у толпы.
В мощах скамейки спит девица.
Сплошная серость, сырость, грязь.
Бомжей бессмысленные лица,
Ларек сгоревший, ветра власть.
Мое пальто, перчатки, шляпка —
Всё ветром низано насквозь.
Платформа тянется, что грядка,
Где вместо роз — плывет мороз.
Сажусь печально в электричку,
Повсюду ругань, толкотня.
Всё так тоскливо и привычно,
И всё несется на меня.
Моя вуаль над бровью тонко
Дрожит и пропускает свет.
— Эй ты, Крамского "незнакомка",
Чего глядишь? давай билет! —
Протягиваю — смотрят долго.
Я взгляд свой отвожу к окну.
Скользнуть бы соболем по ёлкам —
В леса, в святую белизну…
***
Уйду, босая, в темень голой рощи,
Чело косою черной обвяжу.
Мой певчий голос среди елок тощих
Архангелов рисует полуночных,
Но я уже судьбой не дорожу.
Я только жду прекрасного мгновенья,
Когда душа взлетит сквозной парчой!
А этих мраков злые завихренья
Лишь вызывают боль и сожаленья…
Я не вписалась в карнавал людской.
В осеннем омуте осоки стон
Сквозь песнь мою — до неба вознесен!
Я вся изрезалась о жизнь и сон.
***
Быстрей, быстрей — в сорочьи дали!
Чтоб там вздохнуть, чтоб там побыть.
Быстрей, быстрей — в овал эмали,
Чтоб там свой профиль наклонить.
Потом — на сцену, чтоб зардеться,
Прочесть свой стих и розу взять.
Быстрей, быстрей — в меха одеться
И в декадентский век слетать.
Вернуться в омут камышовый —
Коснуться лилий серебра.
Потом — светёлку на засовы,
И замереть: "Как жизнь быстра!"
Диана Кан ОБРЕЧЕННЫЕ НА СЛАВУ
***
Зачем я вновь бумагу мучаю?
Что слезы женские? Вода!
Ты не читал стихов "по случаю"
и не писал их никогда.
Ко съездам, датам, погребениям
не приурочивал стихов.
И то сказать — хватало рвения
на то у прочих дураков.
Мне, чахшей над словесным золотом,
да вдруг понять, что рифмы — ложь!
Пусть будут скомканы, растоптаны,
раз ты их больше не прочтешь...
...Терзая алый, как пожарище,
букет кровоточащих роз,
"Где Троекуровское кладбище?" —
задам прохожему вопрос.
Нахмурится: вопрос нешуточный.
И на сторону взгляд скосит.
Пожмет плечами — мол, нетутошний.
Вздохнет и — дальше побежит.
Среди блуждающих и сутолочных
бреду с поникшей головой...
Как много на Москве нетутошних!
А Кузнецов всегда был свой.
***
Ты им кричишь: "Глядите же, глядите
(напоминая им об их позоре)
на звезды, отраженные в корыте
и гаснущие в вашем хищном взоре!.."
Заплыли телом их пустые души.
Но сытно-пойло не дается даром:
заместо платы Сатане послужат,
борясь с чужим талантом — Божьим даром.
Ссылаясь на библейские законы,
как прежде — на партийные уставы,
они поэта скопом в гроб загонят,
а в гроб загнавши, в дружбе клясться станут.
Что проку проклинать судьбу-судьбину
и заодно завистников упертых?
Они стрелять умеют только в спину.
Они любить умеют только мертвых.
