Отвратив от земного сердца:
Ведь по-гречески словом Поэтос
Называют в Писанье Творца.
Твари Бога — в земном подражанье
Мы тревожим словами эфир:
Пусть легко наше смертное знанье.
Пусть, гордясь, презирает нас мир.
Но, на каждом крылатом творенье
Мы — поэты живому окрест,
Замыкая огонь вдохновенья,
Ставим рифму — светящийся крест.
***
Русская тройка с разбегом.
Град в рукавичке зимы.
Белые церкви под снегом.
В мареве сонном — холмы.
Ходит святитель Никола
В лисьем тулупе с каймой.
Днепр, от вьюги тяжелый,
Белой гудит глубиной.
Скрылись в пурге за рекою
Снежные крыши и сад.
Тысячу лет над землею
Тихий плывет снегопад.
Выросли дети и внуки.
Деды почили в земле.
Снова разрезали руки
Хлеб на тяжелом столе.
Вызрела слов потаенность
В чистую веру без лжи.
Вызрела уединенность
В строгую ясность души.
Как занесло нас снегами!
Выше крылечек и крыш.
Может, мы канули сами
В новозаветную тишь?
Может, в пурге изначальной,
В холоде без перемен
Дан колокольчик печальный
Вольному счастью взамен?
Кони — то шагом, то бегом.
Град в рукавичке зимы.
Белые церкви под снегом.
В мареве вьюжном — холмы.
***
Светает... Родители — в школе,
Все крыши — в блескучем снежке.
О небе, о хлебе, о воле
Летает мелок на доске.
Скажите — чего это ради —
Семейного счастья взамен,
Уроки, журналы, тетради
В минутных звонках перемен?
Но русская речь прорастала
Рядами священных имен,
И русская слава пылала
Рейхстагом в разрывах знамен.
Потом ваши нивы скосили
И веру рассыпали в прах,
Забыв, что стояла Россия
Веками — на учителях.
И в нищенской поздней юдоли
В лавине отеческих смут,
Взошел откровением боли
Неправдою попранный труд.
Свой долгий урок отбывая,
Зажжетесь вы духом на миг,
Когда вас узнает в трамвае
Забытый седой ученик,—
И скажете: "Русская лира
Поёт о любви между строк,
И полон небесного мира
Истории русской урок".
ЛИЦА
Свинцовы веки. Рот устал молиться.
Стянуло лоб терновых игл кольцо.
Кровавый пот бежит по плащанице,
Не задевая кроткое лицо.
Скорбит Христос в стоокой тьме соборной.
И вновь — свечами к Господу горят
Глаза святых на небе досок черных —
Прекрасных лиц неповторимый ряд.
И всё, что мы назвали мирозданьем —
Не россыпь звезд с туманною луной,
Но космос лиц, очерченных страданьем,
Сожженных светом, ослепленных тьмой.
Они черны, как древние иконы,
Пока Господь, придя, не снимет с них
Чужую суть ошибок потаенных,
Скрывавших книгу правды лиц живых.
Смотри — в окне обратной перспективы,
Где Божьих царств сияет миру близь,
Все счастливы, все молоды, все живы,
Все в звездный круг сошлись — и обнялись.
ОДИГИТРИЯ СМОЛЕНСКАЯ
То не верстами снежной пустыни
Мчались в облаке лебедь и гусь —
Из далекой земли Византии
Богородица ехала в Русь.
Встали сосны крестами простора.
И пока Тебя кони несли,
Собрала Ты в суму омофора
Все дороги метельной земли.
С долгих кос Ты дала нам Покровом
Расписной среднерусский платок —
Но под небушком — снежным, шелковым,
Нет в России путей и дорог.
Лишь рыдает гармонь на рассвете,
Не нашедши земной колеи.
Только церкви. И вьюги. И ветер.
А дороги — на небо ушли.
Но в свистящей пурге бездорожья
Над свечой Ты раскрыла ладонь.
Путеводная Матушка Божья,
Что Ты шепчешь? Дорога — огонь?
Над Россиею тихо и строго
Ты проходишь — в снегу и лучах,
Человеку родившая Бога.
И дорога горит, как свеча.
РУСАЛОЧКА
О том, что ни в чем никому не помочь,
Грохочет мостами бетонная ночь.
О том, что не нужен никто никому,
Сияют каналы бензином во тьму.
Откуда взялась ты, другая душа?
Ребенок путаны? Дитя алкаша?
Плод вольных, к безумию мчащихся снов?
Неясная весть параллельных миров?
Поманишь — взовьется над пеною хвост.
Нырнет. От испуга забьется под мост.
Окликнешь:"Давай с тобой рыбок стеречь!"
Невнятно мычит. Да нужна ли ей речь?
И надо ль, в себе не поняв ничего,
В другом бесконечно искать своего?
Плывет между мусора, плещет луной,
Консервною банкой играет с волной,
Из радуги нефти соломкой зари
Пускает мгновенных миров пузыри.
— "Потише! Заденем!" — кричат ей с баржи,
И хлебные крошки бросают бомжи.
Григорий Бондаренко АНОНС
В Живом журнале, который я не веду, заполнял тест на политические пристрастия. На заданный вопрос есть пять-шесть заданных ответов, ограда, куда нас удобно загнать, даже либертарианцев. Так вот, спросили про любимое чтение, и одним из возможных ответов был "Священное Писание". Я и нажал там кнопку, потому что св. Иоанна Златоустого читал мало, а Ницше здесь вообще не при чем. Тем более что недавно я приобрел репринтную Острожскую Библию, о которой года четыре мечтал. В итоге меня записали в национал-консерваторы, кем я, наверное, и являюсь.
Вообще, я всегда проще себя чувствовал в мире навешанных ярлыков, в мире, получившем названия, только от меня, конечно, а не от чужого дяди. В таком мире есть место и для леса без названий, но только определенное место. Во множестве мудрости, как на самом деле говорил Соборник, множество разума, но "приложивыися разуму, приложит и болезнь". Оттого-то и "жаль весь мир и человека жаль". Мы могли бы быть чем-то большим, если б знали эти настоящие названия, а так "мира ли, морока ли, стиха ли бледное отражение мы сами". Надеюсь лишь, что когда-нибудь мы узнаем эти названия.
Григорий Бондаренко
Дмитрий Поляков ТОСКА ПО РОДИНЕ
Многие наши люди, оказавшись на Западе, часто путают Тоску по Родине (чувство, несомненно, глубокое и сакральное) с другим чувством, тоже хорошим, но несакральным — внутренним неприятием глубокого уродства западной жизни. Не диво: Запад, особенно Европа,— место действительно глубоко отравленное и невыносимое для любой еще не мертвой души.
