Я была настолько впечатлена творчеством Мосгорсуда, что написала потенциальному прототипу Леонида Аркадьевича Хазаровского сочувственное письмо с подробным разбором его дела.
И он мне ответил.
Узкий конверт с изображением Читинского Драматического театра. Судя по штемпелю, письмо шло двенадцать дней. Отрываю край. Вынимаю полностью исписанный двойной листок из тетради в клеточку. На полях вертикально моя фамилия и адрес. Видимо, чтобы тюремный цензор не перепутал письма.
Читаю:
«Уважаемая Наталья!
Огромное спасибо за письмо, за рассказ о себе и за попытку разобраться в сути приговора.
Я в суде до самого конца хотел защищаться и защищался от сути обвинений, не ссылаясь на их политическую мотивированность и свое неучастие в событиях, т. к. считал важным публично отстоять не только свою репутацию, но и репутацию людей, реально и честно осуществляющих бизнес-процессы.
Об институте (НИУИФ), да и об «Апатите» даже говорить смешно — суд подтвердил, что продавцу (гос-ву) все заплачено, а инвестиции направлялись частному предприятию («Апатит», НИУИФ) соответственно.
Более того, в суде директора подтвердили и что предприятия работают и работают успешно (а ведь прошло 10 лет) и программы выполнены, по мере готовности проектов (реальных, а не придуманных впопыхах). Недаром по этим эпизодам нет пострадавшей стороны! Нет иска!
Что касается хищения у собственного предприятия «Апатит» (по версии следствия), то они так и не смогли не только доказать факт самого хищения т. к. предприятие было прибыльным, но и не смогли найти мотива!
Зачем мне похищать то, что мне и так принадлежит (ведь по их схеме я становился владельцем 50 % похищенной выручки, а доля акций, которая по их версии принадлежала мне на «Апатите» ~ 70 %) В общем, бред.
Про налоги еще хуже, обвинение не смогло предъявить ни единого! неоплаченного векселя! Векселя-то были векселями ЮКОСа, а не какой-то подставной компании. И осудили меня (по версии кассации) за предоставление ложных сведений о наличии льгот, при этом суд сам установил, что льготы были предоставлены. Смешно и горько, и вдвойне горько, что в России пока люди, даже грамотные, в этот бред верят, сочувствуют мне, что адвокаты не справились, говорят, что «все нарушали, а осудили одного»…
Меня это категорически не устраивает!
Если бы я нарушал закон, то не стал бы прятаться за политику, а очень быстро договорился «по-хорошему».
А так — не согласен. Я никому никогда не обещал, что не буду участвовать в общественной жизни, в политике. Это моя страна и мое право, так же как и право каждого гражданина. А что происходит с качеством решений власти в отсутствие реальных, влиятельных оппонентов — легко увидеть в последние 2–3 года, когда на фоне экстремальных цен на нефть — экономика топчется на месте.
Да, стабильность есть, но движения нет. Мы отстаем все больше, и страшно подумать, чем все это может кончиться в ближайшие годы. Сводки Госкомстата специалистов пугают.
А в «зоне» действительно обычные люди, разные, но абсолютно обычные, наши, россияне.
Жизнь идет. Желаю Вам успехов.
И не бойтесь, все совсем не так плохо в нашей России.
С уважением <подпись>».
Он еще меня утешает!
Там архитрудно писать. Сто человек в отряде, право тратить на продукты 1800 рублей в месяц, голод, недосып, бессмысленная и монотонная работа.
Не так плохо…
Иногда мне кажется, а не стоит ли жить в этом мире, том, который описывает наше телевидение, рапортуя, как все хорошо. Какое мне, в конце концов, дело до того, что кого-то осудили по сфабрикованным обвинениям, запретили какую-то там общественную организацию, избили демонстрантов, превратив Марш Несогласных в «фарш из несогласных» или разгромили независимый телеканал? И не умру я, в конце концов, от того, что больше не имею права в очередной раз проголосовать за Лужкова, не голосуя за список «Единой России», составленный из неизвестно кого.
Но я боюсь лжи. Слишком опасно, когда тебе лгут. Лгут — значит, ограбят, прокинут или подставят. Если не убьют.
Лгать любили фашисты. Разовая камера — душ. Газенваген — машина для перевозки людей, замаскированная гильотина — прибор для измерения роста.
31 января 2006 года. Пресс-конференция Путина. Больше получаса я не выдерживаю, выключаю. Потому что он говорит одно, а делает другое. Говорит, что в стране не идет национализация, и национализирует путем продажи «Газпрому» или «Роснефти» сначала телевидение, теперь нефтедобывающие компании. Говорит, что не будет пересмотра итогов приватизации, когда, по крайней мере, два человека уже сидят по приватизационному делу: один в Краснокаменске [7 — Михаил Ходорковский], другой — в поселке Харп [8 — Платон Лебедев.]. Говорит о поддержке неправительственных общественных организаций и лишает их источников финансирования. Ложь.
Ложь.
Ложь.
Он слишком много врет!
Мне страшно.
Этот человек оброс множеством мифов: он сидит за налоговые преступления, он заявлял, что собирается стать премьером, он убийца и вор, он политзаключенный, репрессированный за финансирование оппозиционных партий, он зиц-председатель, который ничем не владел и не управлял. Одни мифы имеют очень слабое отношение к действительности, другие не имеют вообще. Но дело ЮКОСа покрыто таким слоем клеветы, лжи, выдумок и заблуждений, что мне понадобились годы и очень глубокое погружение в проблему, чтобы отделить мифы от реальности.
Итак…
26 июня 1963 года в семье заместителя главного конструктора завода «Калибр» Бориса Моисеевича Ходорковского и его жены инженера-технолога Марины Филипповны, работавшей на том же заводе, родился мальчик, которого назвали Мишей.
Марина Филипповна в девичестве Петрова, из русских дворян. Ее дед — Михаил Александрович — инженер с двумя высшими образованиями, получил в приданое за своей женой Верой имение под Харьковом и пивоваренный завод «Новая Бавария».
Завод был в упадке, но дед быстро сделал его процветающим предприятием. И отложил миллион рублей на образование детей за границей.
Революция отняла все — и имение, и завод. Но Петровы не эмигрировали, как спустя восемьдесят с лишним лет откажется эмигрировать их правнук.
Отец Бориса Моисеевича погиб в 1941 году, и они с малолетней сестрой остались с матерью, которая работала на авиационном заводе и неделями не бывала дома.
Дети в полной мере познали голод и холод. Может быть, поэтому Борис Моисеевич согласился возглавить лицей-интернат для детей-сирот, который создал его сын.
В Интернете много информации, но она противоречива и сомнительна. Чтобы писать, нужно все увидеть собственными глазами и пропустить через себя.
В мае 2008 года я написала родителям Ходорковского и попросила об интервью. Вскоре мне позвонила Марина Филипповна и пригласила на празднование Последнего звонка в лицей-интернат «Подмосковный» в поселке Коралово. Странное, слишком красивое название: то ли от кораллов, то ли от караулов, которые когда-то стояли в этих местах.
«Одевайтесь потеплее, — сказала она. — У нас холодно, и весь день льет дождь. И на ноги что-нибудь. Лучше всего резиновые сапоги».
Лицей расположен на территории бывшего имения князей Васильчиковых. Когда
Михаил Ходорковский купил эту землю, павильоны восемнадцатого века стояли в развалинах, на крышах росли деревья, и нельзя было пройти без сапог. Теперь все отреставрировано: прячутся в зелени желто-белые особняки, и выложены плиткой дорожки.
Здесь хорошо. Спокойно и уютно.
— Первоначальный облик усадьбы восстановить было невозможно, — объяснила мне потом Марина Филипповна. — Только внешний вид, остальное додумал наш архитектор. А теперь перестраивать нельзя, потому что имение объявлено памятником архитектуры, и когда лицей расширялся, нам пришлось построить новые корпуса немного в стороне отсюда.
Пасмурно, дождь, я открываю зонтик. Спускаюсь к одноэтажному дому, где находится кабинет Бориса Моисеевича Ходорковского.
В маленькой комнате — компьютер, на стене портрет Михаила Ходорковского, в руках у Михаила Борисовича металлический земной шар, из которого бьет фонтан нефти.
За компьютером Зоя Алексеевна Болдырева, помощница Бориса Моисеевича.
На другой стене — календарь с изображением Михаила Ходорковского. Культ личности? Но он не облечен властью.
Он сидит в тюрьме.
— Какой у вас замечательный календарь, — говорю я.
— Да, календарь замечательный. Ой! Надо же числа переставить.
— У вас пятое мая, — замечаю я.
На самом деле 24-е.
— Для меня теперь всегда 25 октября, — говорит Зоя Алексеевна, сдвигая пластиковую ленту на правильное число.
