Но в основном Гойтисоло в этом романе следует принципу объективного, безоценочного изображения событий, предоставляя читателю возможность самому делать выводы. Он показывает людей, уставших от голода и смерти; женщин, готовящихся торжественно вручить знамя националистам (так назывались войска франкистов). Но как жалки и нелепы эти готовые подраться «патриотки», и сцена, задуманная ими как возвышенно-героическая, становится смешной, казалось бы, без всякого участия автора. Точно подобранными деталями, расставленными акцентами создается у читателя нужное отношение к описываемым событиям. Вот Дора рассказывает о бессмысленном убийстве дяди 18 июля 1936 года, в день, когда вспыхнул военный мятеж, — а фоном рассказа становится разразившаяся гроза; в здании интерната, покинутом отступившими республиканцами, течет кран, и «сверкающие капли… мигают от солнца, как заплаканные глаза»; смятение в душе Авеля, не дождавшегося своего друга, как бы проецируется на природу — поднимается настоящая буря. Ранние произведения сыграли большую роль в творческой судьбе Гойтисоло: именно в них опробуются те художественные приемы, что, совершенствуясь и усложняясь, определят впоследствии своеобразие его писательского почерка.
После «Печали в раю» один за другим следуют романы «Праздники», «Цирк», «Прибой», книги очерков «Чанка», «Поля Нихара», «Чтобы жить здесь». Романы «Цирк», «Праздники» и «Прибой» образуют трилогию «Призрачное завтра», название которой взято из одноименного стихотворения Антонио Мачадо. Есть в нем такие строки:
От Вчера пустого Завтра зря родится —
дай нам. Боже, чтоб оно коротким было![4]
Это франкистское завтра, пустое и бессмысленное, родившееся из ужаса кровавой гражданской войны, станет главным объектом внимания писателя. Оно не будет коротким, это пустое завтра, — его разоблачению, демифологизации фашизма отдаст Гойтисоло годы напряженных и мучительных поисков.
К концу 50-х годов Гойтисоло — автор многих книг, признанный лидер «объективной прозы», имя его знают не только на родине, но и за рубежом: произведения его переведены во Франции, США. В Париже, где писатель живет с 1956 года, он известен своими острыми статьями о положении в Испании, появляющимися в «Леттр Франсез», в «Экспресс», кипучей деятельностью по пропаганде молодой испанской литературы. Из ежегодника ЮНЕСКО за 1963 год Гойтисодо узнает, что он занимает второе после Сервантеса место как наиболее читаемый в мире испанский писатель. Сравнение это приводит его в ужас несоизмеримостью художественных величин и подталкивает к переоценке своего искусства. В это же время приходит ощущение, что узкие рамки «объективной прозы» перестали его удовлетворять. Нужно подчеркнуть одно несомненное качество дарования Гойтисоло: это писатель, обладающий творческим динамизмом, способностью к развитию, мужеством резко изменить творческие принципы. При этом он с присущим ему достоинством никогда не отказывался от того, что написано им ранее. Найдя себя в новой творческой манере, — а это был процесс непростой и небыстрый, — писатель остается ей верен, не боясь утерять понимание читателей и доброжелательность критики.
Конечно, изменение художественных установок обусловлено многими причинами, и в первую очередь общественно-политической ситуацией в Испании. Она изменилась, но не так, как это мечталось молодым, прогрессивных убеждений интеллигентам. Осознав к концу 50-х годов бесперспективность автаркии, режим сделал ставку на иностранные капиталовложения, развитие туризма и массовую эмиграцию рабочих как наиболее эффективные способы оживления застойной экономики. Это действительно дает свои результаты, и довольно быстро. Стало меняться лицо страны — создавалась индустрия туризма с роскошными гостиницами, отлаженной и четко работающей сферой обслуживания, режим был вынужден пойти на внешнюю либерализацию. Позже, в романе «Особые приметы», Хуан Гойтисоло напишет: «Модернизация пришла вне всякой связи с принципами справедливости и морали, и расцвет экономики грозил навсегда отбить у народа способность думать, ибо народ еще не очнулся от двадцатипятилетней летаргии, в которую его погрузил разгром Республики. А между тем статистика не лгала, и а представлении людей, столько лет живших в гнетущей атмосфере преследований и страха, терпевших голод и лишения, ездивших из Мадрида в Хетафе по пропуску и дрожавших над своей тощей продуктовой карточкой, — в представлении этих людей экономический сдвиг к лучшему и даже просто возможность получить заграничный паспорт являлись чем-то качественно новым, им казалось, что они дожили до счастливых времен, что настал конец всеобщему оцепенению и безмолвию».[5]
Гойтисоло очень болезненно, личностно переживает перемены, не ведущие к желанным политическим преобразованиям. В 60-е годы он публикует ряд статей и эссе, изданных впоследствии отдельной книгой, — «Хвостовой вагон», название которой восходит к фразе Мачадо, сравнивавшего Испанию с хвостовым вагоном Европы. Но вот «после двадцати с лишним лет оцепенения поезд двинулся, — пишет Гойтисоло в эссе „Испытание совести“, — а они остались на перроне, захваченные врасплох». «Они» — это испанская прогрессивная интеллигенция, еще десять лет назад мечтавшая о революционных сдвигах в испанском обществе. Книга содержит глубокий и честный анализ сложившейся в стране ситуации и задач, стоящих в новых условиях перед литературой.
Истинные интересы страны Гойтисоло видит в индустриализации, в отказе от ценностей традиционалистского общества, пусть даже в новом обществе, контуры которого уже складывались в Испании, литература и искусство не будут играть той роли, что раньше. Нужно отметить историчность подхода Гойтисоло к такому сложному понятию, как национальный характер, он рассматривает его не как неизменную совокупность устоявшихся черт, а признает, что «достоинства и недостатки народа не есть безусловные и неизменные атрибуты его бытия; они возникают, развиваются и исчезают в соответствии с поворотами истории». Гойтисоло говорит о народе сурово, трезво. Вспомним, что Чернышевский в свое время сказал о русском народе: «Жалкая нация — нация рабов, сверху донизу — все рабы». И Ленин расценивая это как «слова настоящей любви к родине, любви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения».[6] Такова же и природа отношения Гойтисоло к испанцам: «Идеализировать народ, скрывать его недостатки означало бы сослужить ему плохую службу. Наша цель — разрушить мифы Святой Испании (термин франкистской пропаганды. — Н. М.), один из которых и есть „славный народ“», — пишет он в том же эссе. В арсенале франкистской пропаганды немало красивых мифов, развенчивание которых Гойтисоло и считает первоочередной задачей литературы на данном историческом этапе.
Первой книгой, где была художественно воплощена установка на демифологизацию фашизма, стал роман «Особые приметы», опубликованный в Мексике в 1966 году (испанское издание появится лишь десять лет спустя). Роман во многом автобиографичен: документальный фильм, упоминаемый на самых первых страницах, это фильм, с которым связан миланский скандал, о чем писатель подробно рассказывает в воспоминаниях «Частное владение». Перевернув несколько страниц, мы застаем героя Апьваро Мендиолу за разборкой семейного архива и обнаруживаем, что его предки — это предки самого Гойтисоло, владельцы сахарного завода на Кубе (их саркастический портрет будет дан в романе «Хуан Безземельный»); воспоминания Альваро Мендиолы о посещении на Кубе дома, некогда принадлежавшего его семье, — это воспоминания самого писателя, который действительно побывал в этом доме в 1962 году, когда, узнав о Карибском кризисе, с первым после снятия блокады рейсом прилетел на Кубу, чтобы быть полезным. В романе легко узнаются детали и мелочи из жизни самого Гойтисоло — в нем, как и во всех книгах писателя, много автобиографического. Но, конечно, главное, в чем совпадают, как бы накладываясь друг на друга, образы героя и автора, — это отношение к Испании, ощущение своей чужеродности, которое не покидает героя, когда он приезжает сюда. Как и Гойтисоло, он принадлежит «к поколению, которому выпало пережить один из самых длительных в истории Испании периодов кладбищенского мира, к поколению, испытавшему противоестественную ситуацию; оно постарело, так и не познав молодости и ответственности».[7]
Роман фиксирует состояние Альваро Мендиолы, когда он после десятилетнего отсутствия попадает в Испанию и видит, что за прошедшие годы она стала совсем другой. «Такая страна, как эта, не может быть моей», — фраза, вынесенная писателем X. Габриэль-и-Галаном в название поэтического сборника, как нельзя лучше отражает мироощущение героя Гойтисоло. Он не идентифицирует себя ни с Испанией, ни с родной Барселоной, поэтому с горьким удивлением спрашивает, наблюдая туристов на смотровой площадке дворца Монжуик: «на чей город они глазели? на твой?» Нет, он решительно отрекается от этого родства, от особых примет, выдающих его связь со страной, которая приняла «беззаконие, навязанное силой оружия», пустила на продажу, на потребу индустрии туризма все, даже память о пролитой крови. Об этом думает он на той же возвышающейся над городом горе Монжуик, но уже не у дворца, а у крепости, глядя на толпы иностранцев, разгуливающих там, где в былые времена расстреливали людей, у стены, на которой, кажется, еще и сегодня проступают пятна крови погибшего здесь президента каталонского правительства Луиса Компаниса. Но невозможность принять не означает бездействии, и, обращаясь к самому себе, Альваро говорит: «попытайся хотя бы запечатлеть свое время, не предавай забвению того, чему оно было свидетелем».
