Хрущев, Маленков, Булганин и другие члены Политбюро отлично понимали, с каким опасным противником в лице Лаврентия они имеют дело. Вместе с тем для проведения заседания с целью ареста Берии им потребовалось бы привлечь недопустимо широкий круг людей.
В качестве сотрудника аппаратов федеральных и высших органов власти России мне неоднократно доводилось участвовать в подготовке официальных государственных мероприятий. Их особенность заключается в том, что сотрудники аппарата всегда информированы о деталях, тонкостях и даже скрытом смысле предстоящего заседания как минимум не хуже принимающих в нем участие первых лиц. Это вполне естественно, ведь именно сотрудниками аппарата каждый вопрос тщательно готовится, отрабатывается и согласуется. Высококвалифицированные и опытные работники секретариата Президиума ЦК КПСС или Совета Министров СССР по малейшим деталям сразу усекли бы, что вопросы, подготавливаемые для предстоящего заседания, – «лажа».
При этом можно категорически утверждать, что среди работников аппарата ЦК, в частности секретариатов Хрущева и Маленкова, были агенты Лаврентия Павловича Берии. Любая странность, несообразность, малейшее подозрение стали бы для них поводом, чтобы довести соответствующую информацию до своего негласного шефа.
Надо иметь в виду, что агентура в те сложные годы не просто дилетантски «постукивала», а серьезно и систематически поставляла сведения, которые подвергались вполне профессиональной сводно-аналитической обработке.
Еще одна явная «фантастика», сопровождающая историю ареста Берии – это замена кремлевской охраны внутри корпуса на офицеров Штаба противовоздушной обороны Московского военного округа.
Дело в том, что уже к 1945 году в СССР была выработана вполне четкая система государственной охраны, основным столпом которой служило строгое регламентирование порядка и режима охраны объектов и лиц в тех или иных конкретных условиях. Любое нарушение установленных правил рассматривалось как ЧП.
Трудно поверить, что об изменении режима охраны Кремля не стало известно Берии – министру внутренних дел СССР, в подчинение которого входила государственная охрана. В то же время некоторые участники «ареста» утверждали, что охрана в Кремле была заменена чуть ли не за двое суток до проведения заседания! Даже если допустить, что все руководство МВД и Управления коменданта Московского Кремля в полном составе находилось в соглашении с заговорщиками, как могли охранники из состава офицерского батальона УКМК объяснить товарищам тот факт, что они вместо несения службы болтаются в казарме? Можно не сомневаться, что среди этих офицеров были десятки информаторов Берии, которые не поленились бы снять трубку, заподозрив что-то неладное.
Помимо этого, новые лица охранников тут же заметили бы все работники корпуса. Прежде всего это касается служащих обеспечивающих подразделений – сотрудников экспедиции, работниц буфетов и техничек, среди которых в то время агентами были все поголовно. Охранники ведь тоже не роботы и не истуканы – переброситься парой фраз с молоденькой буфетчицей им не мог запретить никакой устав. Все они, разумеется, были между собой хорошо знакомы.
Еще неправдоподобнее выглядит привлечение к участию в аресте Берии маршала Жукова, несколько лет практически не появлявшегося в столице. Известно, что после опалы за Жуковым во все глаза смотрело целое подразделение шпионов Берии, чутко реагировавших на любые изменения в поведении маршала. К тому же не секрет, что после Победы появление Жукова где-либо вызывало страшный ажиотаж и никогда не проходило незамеченным. В этой ситуации задействовать Жукова было все равно, что привлечь к заговору Ансамбль песни и пляски Советской Армии, Любовь Орлову и Михаила Шолохова.
Ясно, что члены Политбюро при таких обстоятельствах не решились бы на сговор с целью ареста Берии. То, что в действительности произошло с «лучшим другом советской пионерии», скорее всего наиболее верно предполагал Сергей Берия, вспоминавший:
...
26 июня 1953 года отец находился на даче. Я уехал раньше, где-то около восьми, и через час был в Кремле… Часов в двенадцать ко мне подходит сотрудник секретариата Ванникова и приглашает к телефону: звонил дважды Герой Советского Союза Амет-Хан, испытывавший самолеты с моим оборудованием. «Серго, – кричал он в трубку, – я тебе одну страшную весть сообщу, но держись! Ваш дом окружен войсками, а твой отец, по всей вероятности, убит».
После Сталина в стране осталась очень жесткая, профессиональная, честолюбивая и требовательная элита, возглавить которую мог только незаурядный человек. Таких людей было двое – Берия и Хрущев. Между ними и решался вопрос – кто станет новым вожаком. Хрущев оказался хитрее и решительнее, убив Берию первым и легализовав эту акцию через вымышленную историю ареста министра внутренних дел героями войны.
При этом речь идет, заметьте, о Берии, которого, скажем по совести, мало кто в нашей стране сильно любил. Можно ли было обеспечить тайну и избежать утечки информации при попытке организовать заговор и спланировать покушение на Сталина, которого многие люди обожали и ради спасения которого сочли бы за честь пожертвовать жизнью?
Нет сомнения, что о готовящемся на него покушении, о любом недружественном чихе и вздохе Генералиссимусу тут же доложили бы, если не от страха и не из личного интереса, то из любви и уважения. Любая попытка поднять или обсудить «вопрос Сталина», пошутить на «тему Сталина» была бы разоблачена и пресечена.
К тому же, как мы убедились, члены Политбюро являлись вельможами, административная функция которых заключалась только в том, чтобы думать и договариваться. Буквально все их мысли и решения воплощали в реальные дела сотрудники аппарата, госбезопасности и обслуживающий персонал. В этой ситуации заговор членов Политбюро автоматически предполагал наличие широкого заговора, основанного на недовольстве своим положением, в высших офицерских и чиновных кругах. Мог такой заговор сложиться против Сталина?
Ответ очевиден.
Учитывая это, можно однозначно и четко заявить: заговора против Сталина в высших эшелонах власти СССР – не было!
Правильнее говорить о том, что с того момента, как члены Политбюро перестали понимать вождя и осознали необходимость его ухода, они, не сговариваясь, прекратили оберегать жизнь Сталина, оставив вождя один на один с жестокими реалиями высшей власти, с холодной и безжалостной системой, которая вскоре и нанесла по Сталину первый удар.
Полы паркетные, врачи анкетные…
На Старом Арбате, по адресу: переулок Сивцев Вражек, 26/28, стоит знаменитый в определенных кругах дом с башенкой, в котором располагается Поликлиника № 1 Управления делами Президента России. В «застойные» времена она именовалась Первой поликлиникой Четвертого Главного управления Минздрава СССР, а еще ранее – Лечебно-Санитарного управления Кремля.
Так случилось, что по роду службы своего отца я был «прикреплен» к этому учреждению еще в юности, а затем спустя много лет пришел на Сивцев Вражек уже в качестве «основного прикрепленного».
Несмотря на глобальные изменения, произошедшие за эти годы со страной, здесь, в тихом уголке Старого Арбата все осталось по-прежнему: те же картины на стенах, та же отделка панелями из дуба, а главное – те самые порядки, что сложились и обрели силу правил писаных и неписаных еще в далекие сталинские времена.
Даже и в наши дни в коридорах этого здания можно встретить постаревших «аппаратных волков» начала пятидесятых, которые, как и все старики, любят ходить по врачам.
Основной спецификой в работе кремлевской медицины была и остается особая ответственность, связанная с обслуживанием взыскательного и искушенного «контингента», за промахи и небрежности в лечении которого со стопроцентной вероятностью последуют соответствующие оргвыводы.
Отчетность столь строгая, что «кремлевский» терапевт после приема пациента не просто вписывает корявым почерком несколько слов в его «историю», но и обязан надиктовать в аудиоархив рапорт о результатах осмотра и принятых решениях. Уже почти сорок лет истории болезни пациентов в «кремлевской поликлинике» при помощи пневматической почты передаются из регистратуры непосредственно врачу, чтобы данные медицинских исследований паче чаяния не попадали в руки санитарок, практиканток и иного «не ответственного», праздно любопытного контингента.
Вполне естественно, что присущая всем врачам осторожность, извечная медицинская палочка-выручалочка, выраженная в хитром принципе «не навреди», приобрели в стенах кремлевского Лечсанупра особое значение.
До революции регулярного медицинского обслуживания в России не существовало. Царскую семью от всего, начиная с женских болезней и заканчивая выводом из запоя, лечил придворный лейб-медик. Военных пользовали полковые врачи, чиновников – частнопрактикующие, а всех прочих – врачи земские или вообще никто.
