— Вот прямо вот так?
— А вы как думали? Ну представьте, что вы редактор, а пиар-агент приходит к вам и говорит: «Я тут вообще-то занимаюсь группой «Три поросенка». Они, конечно, полное говно, но господин Кушнир просил меня вам это показать». Александр брал редакции в осаду. Если бы не он, никто бы не знал о существовании Лагутенко и «троллей».
— Денежные споры между участниками предприятия не возникали?
— С 1997 года я вел в тетрадке всю нашу бухгалтерию. Смотрите. «Мумий Тролль» на 18 сентября 1997 года — минус 188 тысяч долларов. Это наш долг. Real Records и Первому каналу мы должны были 55 тысяч долларов на тот момент. Да еще на Земфиру надо было тратиться. Я вытаскивал из нашей общей зарплаты, сколько мог. Что-то давал мой музыкальный магазин во Владивостоке, но немного. 99-й год... Мы не ездим с концертами, и долг растет. Деньги нужны на квартплату, на ремонт машины, акустическая гитара Ильи стоила 1000 долларов. Плюс реклама: надо было, чтобы группу не забыли.
— В итоге «Мумий Тролль» заработал несколько миллионов. А Земфира?
— «МТ» — три с половиной. Проект «Земфира» принес миллион. Ее прилет в Москву 8 октября 1998 года — начало расходов. Все расписывалось. Вот ее автограф: ознакомлена, согласна. Заметьте, никто из этих людей меня никогда не обвинял в нечестности по материальной части. Потому что я каждый доллар записывал. Соответственно, когда ко мне приходят люди с предложениями, я хорошо знаю, сколько стоят мои услуги как музыкального продюсера.
— Это не отразилось на отношениях?
— Если сейчас Илья скажет: «Леня, помоги мне», я приду и помогу. Ни Земфире, ни «Братьям Грим» я такого не скажу. У меня есть запись Нового, 1998 года. Таких счастливых людей, какие мы там, я никогда больше не видел. Полное единение душ, сердец.
— А летом вам уже звонила мама Ильи и упрекала: «Леня, ты же его совсем забросил!»
— Да. Особенно большое напряжение возникло в 99-м, когда я начал записывать альбом с Земфирой и все деньги тратил на ее проект. Это позволило Земфире подняться.
— Когда вы поняли, что перед вами потенциальная мегазвезда?
— Мне передали ее кассету на «Максидроме» 1998 года Ира и Юля, журналистки из Санкт-Петербурга. Я послушал и все про нее понял. Вот смотрите, демо (звучит «Небо Лондона» в непривычной обработке). Это 97-й, кажется. Узнаете песню? Она любила такой трип-хоп. Но с такой музыкой, конечно, никто ее слушать не стал бы в этой стране. Пришлось все перелопатить... А тогда, послушав кассету, я сразу позвонил ей домой, чтобы пригласить в Москву. Трубку взяла мама. Передала Земфире. У меня было ощущение, что девушке лет сорок, а внешне она должна напоминать Ольгу Кормухину. Она сказала, что едет в Москву записываться в какой-то радиопрограмме. И мы договорились встретиться — это был август. Я назначил встречу на Пушкинской площади возле памятника. Тогда еще рядом, на Пушке, находилось радио «Максимум». И вот я ждал женщину сорока лет, а подошел ко мне подросток. В кепке. Вся ощетинившаяся, такой нахохленный воробышек. Я этот образ очень люблю и храню в себе.
— Вы первый человек, который ее по-настоящему оценил?
— Думаю, и Дмитрий Гройсман (продюсер группы «Чайф». — «Итоги») понимал, какой у нее потенциал. Но его на всех не хватало. Кстати, про Гройсмана я узнал года через два-три. Она мне ни слова не сказала, что прослушивалась у него.
— Как вы убедили Земфиру в том, что сможете сделать из нее звезду?
— Настоящий продюсер свои амбиции ставит ниже желания помочь артисту. Земфира, скорее всего, это почувствовала — вот и все. К тому же наш альбом «Икра» стал для нее стимулом. У нее было четкое понимание: надо работать с нами. Потому что вокруг кризис, все за голову хватаются, а мы, безумные, тратим деньги на музыку, на записи.
— Вас не смущал Земфирин стиль общения?
— Когда я встретил ее на Пушкинской и спросил: «Почему ты решила заняться музыкой?», в ответ услышал: «Не твое собачье дело!» Но я же из Владивостока. Владивосток, как Петербург, вполне себе такой бандитский городок. И Земфиру с ее сленгом я сразу определил как человека, который пытается просто как-то оградиться и защитить себя. На самом деле это маленький ребенок, который пишет гениальные песни. Все остальное напускное. Говоря с ней, я всегда обращался именно к автору песен, а не к цинику. Все потом концентрировались на цинике и на коммерсанте, которые в ней тоже есть. Ребенок же мало кому был нужен.
— Образ Земфиры менялся. Это происходило спонтанно или вы его лепили?
— Сначала она напоминала мне Эдит Пиаф. Когда я смотрел фильм про нее, чуть не плакал, потому что видел Земфиру. Она не хиппи, она Воробышек, как называли саму Эдит. Но Земфира — как губка. Она впитывает людей, которые находятся рядом и могут ей что-то дать, кто выше интеллектуально. Вот Шабтай фон Калманович (авторитетный бизнесмен, разведчик, меценат, продюсер. — «Итоги»), с которым она имела дело после меня, был глыбой. И очень интересным человеком. Все-таки разведчики не могут быть дураками, правильно?
— А почему вы расстались? Говорят, что Леонид Бурлаков — человек, который может раскрутить, поднять артиста, а потом его все бросают.
— История с Ильей — дело почти семейное, там все тоньше. А если речь о Земфире, то я ей действительно дал все, что мог. Ей надо было развиваться. Появился Шабтай — это, я считаю, только в плюс. Хотя ей многие на мозги капали, начиная с директора MTV: «На фиг тебе Бурлаков?..» Докапали, она ушла. Расставались мы профессионально и холодно. Она пришла с братом и сказала: «Мы больше не хотим работать». И все. Если бы она со мной осталась, больше простых людей любили бы Земфиру. Но все равно это самый яркий артист в рок-эстетике, и никто ее не переплюнул.
— Не обидно?
— Да нет. Я счастлив, что наши судьбы пересеклись. Я у нее тоже многому научился. Последний раз она мне звонила в час ночи, когда вышел альбом группы The Last Shadow Puppets, и спросила: «Лень, ты слушал эту пластинку?» Ни здравствуй, ничего. Я говорю: «Да, месяц назад. Отличная пластинка». — «Все, пока».
— Почему вы долго отказывались называть себя продюсером?
— Дело в том, что Илье Лагутенко я просто, как бы это сказать... помогал. С «МТ» и Земфирой я учился ремеслу. Продюсером являюсь последние 6—7 лет, начиная с «Братьев Грим». Вот как выглядит процесс. Приходит ко мне человек и говорит: «Я сочиняю песни и хотел бы их записать». Слушаем. У меня музыкального образования нет, я разговариваю на предельно простом языке. Говорю, например: «Хочу, чтобы в этом пассаже вместе с гитарой звучали колокольчики». Или: «Хочу, чтобы была пронзительность в голосе». «Братьям» я подсказывал: со словами «мокрая курица» рифмуется слово «Кустурица», и оно цепляет. Дописывайте строчку. Они это спели и...
— ...прославились. И вы поняли, что они способны перевернуть сознание публики?
— Если б я так думал, я бы ничем не занимался. Потому что логика всегда подсказывает: у тебя ничего не получится, кругом взяточники и коррупционеры, у всех плохой вкус, зачем заниматься хорошей музыкой, если никто ее не любит? Самому-то хочется слушать хорошую музыку! Впервые я услышал «Братьев» на их диске 2004 года. Я попросил своего менеджера оставить им сообщение. Они перезвонили... Расставались тоже вполне обыденно. На Кутузовском проспекте у Бори была квартира, они вдвоем пригласили меня и наговорили всяких приятностей. Жаловались на то, что их на радио крутить перестали.
— Почему «Братья» так быстро сдулись?
— Потому что мало быть музыкантом, надо еще быть сильной личностью. В том бешеном темпе, в котором я заставляю людей работать, невозможно жить с помощью допингов. Только с помощью идей. Хочешь добиться успеха — работай как папа Карло. Еще «на берегу» я предлагаю артисту не только договор, но и дополнение к нему, в котором описаны мои методы работы. Так что все знают, на что идут.
— И вы не заставляли, как говорят, Земфиру петь с температурой?
— Между нами были определенные денежные расчеты, она хотела подвести баланс. Но я ее не торопил. Земфира сама меня теребила: давай отыграю больше. Ладно, поставили на сентябрь 22 концерта. Летом можно было еще что-то отменить. Пришел к Земфире и говорю: «22 — это много. Ты можешь отыграть реально 15». Она отвечает: «Нет, буду играть все, хочу быстрее отдать деньги». И она сломалась на 19-м, который отыграла с отитом и температурой 39. После случая с Земфирой, как бы меня люди ни просили, я больше 15 концертов в месяц не ставлю. Никогда!
— Какие выводы вы сделали из провала «Сегодня ночью»?
— Я зарекся работать с артистами старше 22 лет. С 17—18-летними иметь дело бесполезно, у них мозгов нет, это будет лондонский вариант с затопленным номером. В 25 — уже бесполезно, потому что человек потерял веру в себя. 21—22 — идеальный возраст. Человек и ума набрался, и верит в себя. Все ловит на лету.
