Я не хочу, чтобы слово «интеллигенция» было ругательным. Оно имеет общепризнанный смысл, но, чтобы определиться, для меня интеллигент — это и плотник из Кижей, и лесной обходчик, и спортсмен, и художник, а вовсе не каста или секта, о которой некогда говорил Бердяев. Но сегодня, рядясь в тогу интеллигента, люди часто забывают о том, кому и чему они должны служить. Право на просветительство должно быть знаменем в руках интеллигента, но обладать этим правом может только человек, являющийся патриотом своего Отечества. Я не люблю декларативных заявлений, но преклоняюсь перед фразой Некрасова: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!»
Ошибочно считается, что в России интеллигенция стала появляться в петровские времена, когда прорубили пресловутое «окно в Европу» и люди стали одеваться на европейский манер. Знаток истории русских княжеств академик Валентин Янин считает, что новгородцы гораздо раньше распахнули дверь в Европу. И почему мы не можем отнести к русской интеллигенции, скажем, Сергия Радонежского или автора «Слова»? Скорее всего, с Петром связывают появление в России европейской моды, камзолов и ассамблей. Я не против. Сам по возможности старался следовать моде, особенно в молодые годы, и брюки узкие носил, но считать умение хорошо одеваться признаком интеллигентности — ошибка.
Особенно ярко проявила себя наша интеллигенция в конце XIX — начале XX века, что позволило Бердяеву, а затем Льву Гумилеву и другим задуматься о роли в трагических революционных событиях нашей страны творческой её части — деятелей культуры, литераторов. Роль Ленина, Троцкого, Парвуса понятна, но, положив на чашу весов их влияние на умы народа и влияние русской интеллигенции, удивляешься, насколько сильным было деструктивное воздействие последней. Читая историческую литературу, поражаешься, сколько по-настоящему талантливых людей Серебряного века (среди них Сомов, Бенуа, Гиппиус, Мережковский, Вячеслав Иванов) приняли участие в разрушении русской культуры, веры. Я ещё понимаю, когда дворянские девочки, затюканные революционной литературой, идут в террористки. Им, засидевшимся в провинциальных усадьбах, хочется свободы. Они не понимают, что происходит разрыв с самым главным — верой. Им надоела вера!
А люди Серебряного века, начинавшие ломать строй, разрушали не просто веру, но и производную от неё культуру. Разрушая, они забывали, сколько хорошего создано на Руси, сколько было великих людей, забывали Иосифа Волоцкого, протопопа Аввакума, Никона. И в итоге оказались под влиянием Бакуниных. Говорю об этом, потому что Бакунин — первый интеллигент-крикун из тех, про которых Достоевский говорил, что они ради революции будут топить детей в нужнике. Я называю сборища «серебряновековцев» во всяких «ивановских башнях» камланием. Они не предполагали, что их действия, в конце концов, приведут к одинокой могиле на парижском кладбище. Они искали Антихриста, не понимая, что он рядом с ними, что Бог дал им таланты делать добро, а они клюнули на соблазнительную наживку.
Когда Ленин называл интеллигенцию дерьмом, у него были основания так именовать высокообразованных людей, потому что он понимал: в ответственный момент они сдадут.
Что взять с крестьянина или рабочего, одурманенного лозунгами о лучшей жизни? Но ведь эти-то жили в таком достатке! Дягилев, например, для своих Русских сезонов получал дотацию от императора. Даже такой удивительно талантливый человек, как Блок, с такими устоями, родословной, женатый на дочери патриота из патриотов Дмитрия Менделеева, сам не заметил, как попал в воронку. Но Блок — пассионарий и расплатился страшно. Его последними словами были: «Люба, мы все экземпляры «Двенадцати» сожгли? Там один у Брюсова остался, забери и уничтожь!»
Недавно была годовщина Цусимского сражения. Это поражение русского оружия, как и сто лет назад, вызвало в определённой среде насмешки, даже восторг. А Менделеев в своё время плакал, узнав о Цусимской трагедии. Как и все великие люди, Лев Николаевич Толстой, который искал свои пути, не мыслил топтать родину.
Для меня символами стойкости того времени остаются два человека: Константин Сергеевич Алексеев (Станиславский), новатор и потрясающий патриот своего Отечества, и Ефим Васильевич Честняков (Самуилов), ныне несправедливо забытый гениальный художник (ученик Репина, однокашник Кардовского и Ционглинского), который, отучившись в академии, мечтал вернуться в родной Кологрив, создать там театр, писать картины для детей.
Но что бы о них ни говорили, эти интеллигенты, скажем, художники Серов, Поленов, Коровин, страдали, когда в 1905 году расстреливали невинных.
А сегодня думаешь: плакали ли наши «творческие интеллигенты», когда на их глазах уничтожали Белый дом? Нет, они праздновали победу в «Метрополе», устраивали концерты, ниспровергали идею революций. Им не «Капитал» изучать, а «Бесов» Достоевского перечитывать надо. Какая же это интеллигенция? Сегодня интеллигенция предаёт свой народ, активно сотрудничая со структурами, обворовывающими страну. Материальную поддержку интеллигенция должна получать не от них, а от государства, и её материальный уровень должен быть соответствующим.
Но есть и те, кто в этой вакханалии сохранил себя, например, писатели Владимир Богомолов, Евгений Носов, Валентин Распутин, Василий Белов, художник Гелий Коржев.
Говоря о недавнем времени, хотел бы отметить ещё один феномен — интеллигенцию, возникшую на волне хрущёвской оттепели в середине 50-х и практически уничтоженную в конце прошлого века. Впрочем, ростки этого пласта нашей интеллигенции начали проявляться значительно раньше, в 40-е и даже 30-е годы. Эти люди, происходившие из самых разных слоёв общества, получившие высшее, в основной массе своей техническое, образование, проявляли огромный интерес к культуре, поднимая её на небывалую до тех пор в стране высоту. Своей жаждой культуры они подвигли людей творческих, гуманитариев к созданию многих отечественных шедевров.
Я вспоминаю, например, 60-е годы, когда так называемые толстые литературные журналы приобрести было просто невозможно и целые отделы НИИ или конструкторских бюро подписывались на единственный выделенный им на год, скажем «Новый мир», и по очереди читали все номера. Тогда, чтобы называться интеллигентным, культурным человеком, необходимо было посещать новые спектакли, кинофильмы, музеи. На выставки художников в любую погоду стояли очереди, причём независимо, выставлялись Матисс или Пикассо, Гурий Захаров или Виктор Попков, Гоген или Леже, Нико Пиросмани или Анри Руссо. Несмотря на невысокий по нынешним меркам уровень гостиничного сервиса, десятки тысяч людей колесили по стране маршрутами Золотого кольца России, посещали древние города (Новгород, Псков, Изборск и многие другие), отправлялись в походы по памятным местам, бескорыстно помогали археологам, реставраторам, топонимам. Книги по искусству, древнерусской архитектуре, поэтические сборники мгновенно раскупались.
Естественно, имея зрителя, слушателя, почитателя, деятели культуры, даже в условиях существовавших тогда идеологических рамок, стремились создавать произведения высокого художественного уровня. Вспоминаю, как в те годы меня регулярно приглашали рассказывать о работе реставратора в Дубненский институт ядерных исследований, причём и я, и мои слушатели ждали этих встреч с нетерпением. Очень интересовались нашими работами, например, академики Аркадий Мигдал и Бруно Понтекорво.
Большинство из этих людей, в одночасье обкраденные, оставшиеся не у дел, вынуждены влачить жалкое существование, искать себе работу на вещевых рынках. Естественно, ни о какой культуре думать они уже не могут.
Хочу особенно подчеркнуть, что зрители и слушатели, уважая западную и восточную культуру, отличали, ценили отечественную во всём многообразии её проявлений. А писатели и художники, музыканты и артисты, изучая и принимая мировой опыт, ориентировались именно на советского слушателя, зрителя, ценителя.
Сегодня же многие деятели культуры, востребованные и признанные в те годы, к сожалению, оказались нестойкими. Зачем художникам, выдающим себя за патриотов, на фоне нынешней абсолютной музейной нищеты устраивать себе галереи в центре Москвы, издавать собственные биографии в сафьяновых переплётах?
А зачем нашим патриотам нужно каждый день воздвигать памятник за памятником?
Можно по пальцам сосчитать, сколько в прежней России ставилось монументов. «Медный всадник», памятники Минину и Пожарскому, Пушкину, Тысячелетию России — вот основные наши монументальные маяки. А сегодня то одному царю, то другому, причём Александра II с Александром III путают. И всё это поделки. Зачем к 1100-летию Пскова в один день поставили два памятника княгине Ольге? Мог ли позволить себе Мартос, скажем, с Опекушиным или Микешиным открыть в Новгороде одновременно два-три памятника Тысячелетию России? Об этом, прежде всего, должны думать те, кто даёт деньги. Зачем же издеваться над историей России? Разве это интеллигентно?
