И это еще одно сходство между ним и папой.
Глава 5
Ботинки покойника
Когда я начинаю чувствовать себя более уверенно в общении с мамой, она тут же меня осаживает. Она чувствует, когда я отстраняюсь, и знает, что моя слабость заключается в заботе о том, что с ней происходит. Сегодня ее письмо о том, как одиноко она чувствовала себя в отношениях с папой. Она говорит, что все ее мужчины были из тех, кого нужно было одолеть, чтобы получить удовольствие, и такого она бы не пожелала самому дьяволу. Она чувствовала себя одинокой, а как насчет нас, ее детей? Кто любил нас? Кто вообще проявлял любовь по отношению к нам?
Королевская даремская тюрьма
…единственными людьми, кому я могла верить, с кем у меня был хотя бы шанс получить любовь и помощь, быть понятой, были вы, дети! И конечно, я понимаю, как неправильно это, сейчас – но тогда это было от отчаяния…
Я никогда не узнаю, как на мою жизнь повлияло то, что меня изнасиловал дядя Джон, особенно потому, что большая часть моей жизни прошла уже после того, как это случилось. Наверное, как и большинство жертв изнасилования, я справилась с этим, разместив воспоминания об этом в каком-то отдельном отсеке своей головы. Я была маленькой и еще не понимала происходящего, что в каком-то смысле помогло мне забыть о происшествии. Если бы я была старше, у меня уже не было бы возможности так легко отделаться. Не думаю, что до конца осознавала, что именно Джона нужно винить в том, что его поступок стал ужасным ударом по моей невинности и доверию к людям. Я только знала, что не могу рассказать об этом никому, особенно маме – помимо всего прочего, Джон мог узнать о моем рассказе, и мне было страшно представить, что в этом случае он мог сделать. Единственным моим способом справиться с эмоциями было заглушить их и жить дальше так, как будто ничего не произошло.
Вскоре после этого, в декабре 1977 года, родилась Тара. Не могу вспомнить, чтобы мама рассказывала мне, что была ей беременна, но помню ее радость, когда срок родов уже подходил. Мысль о том, что у нее будет ребенок, казалась мне нереальной. Но однажды она отвела меня наверх, открыла гардероб и показала детскую одежду, которую подбирала в ожидании младенца. Там были крошечные распашонки, кофточки и пара комбинезонов. Она сама была словно ребенок, когда передавала мне одну за одной эти вещи, чтобы я подержала их в руках. Я тоже очень обрадовалась.
Когда Тара родилась, я была в восторге от того, что у меня будет младшая сестренка, а чуть позже, к шести годам, я была достаточно взрослая, чтобы заинтересоваться тем, как мама ухаживает за малышкой. Похоже, мама была очарована новорожденной, и хотя не переставала раздражаться и вести себя жестоко по отношению к более взрослым детям, но она окружила Тару заботой. Она вела себя точно так же и с остальными четырьмя детьми, которых родила в следующие несколько лет: Луиз, моего младшего брата и двух сестер.
Она поощряла меня помогать ей с маленькими детьми во всем, что я была способна делать. Я нянчила их, говорила с ними, успокаивала, когда они плакали, готовила для них смесь и кормила их. Это было тяжело, особенно с Тарой – с ней мама не пользовалась одноразовыми пеленками, а старомодные полиэстеровые нужно было кипятить и развешивать на просушку. Но я любила все это – любила помогать маме и всегда любила детей.
Как только мама и папа принесли Тару домой, то Хезер, Стив и я заметили, что у нее темная кожа и черные кудрявые волосики. Мы спросили у мамы с папой, почему она так выглядит. Похоже, вопрос их никак не смутил, и поначалу они даже не поняли, что такого удивительного во внешнем виде Тары, притом что остальная семья была белокожей.
– Она маленькая, как и все вы были маленькими, все дети выглядят по-разному, – ответил папа.
Поначалу нас устраивал такой ответ, но прошли годы, и еще двое из четырех детей, которые появились на свет после Тары, имели тот же темный цвет кожи, так что мы снова стали задавать об этом вопросы. Тогда папа рассказал по-другому.
– Это все гены, понимаете? – сказал он.
– А что такое гены? – сказала я, когда он впервые упомянул об этом.
– Ну, это когда у тебя есть предок, который выглядит как-то по-другому.
– Что такое предок?
– Кто-то, кто был у тебя в семье раньше. Какой-нибудь прапрапрадедушка или типа того. Он выглядел как-то по-другому, потом прошло много лет, и когда в той же семье появляется ребенок, он выглядит, как тот предок, его гены передались ребенку через поколения.
Мы были маленькими, и этот ответ показался нам разумным.
– Так один из наших предков был темнокожим? – спросила я.
– Наверняка был, – кивнул папа. – Наверное, кто-то из цыган или с Ямайки.
Ни мама, ни папа не признались нам, что папа не был отцом Тары и еще двух моих младших сестер. Зато они очень интересовались семейным сходством. Часто они обсуждали, на какую часть семьи похожи их двое других белокожих детей, Луиз и ее младший брат.
– Луиз – это Уэст, это очевидно, – говорил папа.
Точно так же мама говорила, что наш младший братик выглядит как Леттс:
– У него и правда
