* * *
По какой причине автор этих заметок стал нередко появляться в “Псковском тюремном замке” - так официально зовется здание изолятора - сюжет для отдельного небольшого рассказа. Главное, что по своей воле и даже, можно сказать, как добрый гость у добрых хозяев.
Да и то сказать: всю свою сознательную жизнь знаю эту мрачно-могучую мини-крепость, а внутри ни разу не бывал. Меж тем, сей “почтенный замок был построен”, говоря строкой Пушкина (который сам чуть в нем не оказался в начале северной ссылки) еще в 1804 году. И к середине текущего десятилетия, несмотря на многие былые ремонты и перестройки, а также вследствие “перестройки” политической с отсутствием финансирования как главным ее результатом, он сильно обветшал и прохудился. Настолько, что некоторые особо вольнолюбивые заключенные смогли проникать на свободу через дырявые потолки камер и крышу (да, был такой случай в 90-х, правда, безуспешный для беглецов: изловили всех сразу). Но, помимо вольнолюбия, у сидельцев СИЗО были и другие весомые причины для нелюбви к темнице: в камерах можно было хоть “Записки из Мертвого дома” экранизировать, теснотища, духотища, многоярусные нары, вши стали заедать, ибо подавалась лишь холодная вода по трубам, зато в тюремном супчике, кроме нее, почти ничего не обнаруживалось, случались перебои даже с хлебом. Но очень хотелось кушать не только заключенным: личный состав изолятора тоже страдал этим желанием, трудноосуществимым при наличии отсутствия регулярных выплат жалованья. Так что и среди людей в погонах и без оных, служивших в этом учреждении, особого порядка тоже не наблюдалось…
Вот над таким-то хозяйством и стал начальствовать три с небольшим года назад подполковник Борис Федотов. Ныне о первых днях и неделях своей новой службы он отзывается чаще всего одним глаголом: “побирался”. Где можно и где нельзя побирался, просил, умолял и требовал: и в обладминистрации, и в мэрии, и на хлебозаводе, и во всех прочих конторах и фирмах, от коих зависит обеспечение СИЗО. И не в том дело, что офицеру с немалым стажем службы во внутренних войсках, побывавшему во многих крутых “переплетах”, побираться стало невмочь - в те же первые дни и недели начальствования ему стало ясно, что такими “паллиативами” положение не исправишь, рано или поздно опять грянет какой-либо гром и креститься будет поздно…
…Вообще-то Борис Иванович своим сугубо воинским обличьем мало напоминает человека, способного к предпринимательству. Таких крепких ребят немало встречалось мне и среди “афганцев”, и среди “чеченцев” - что называется, “боевая кость”. Когда же с ним чуть ближе познакомился, вспомнился и фольклорно-воинский персонаж: солдат, способный сварить кашу из топора. И щедринский герой, мужичок, двух генералов прокормивший, тоже вспомнился. Вот и начальник псковского “тюремного замка” из таких… “Предприятий”, “проектов” и начинаний, им осуществленных за минувшие три года и осуществляемых, - считать не пересчитать. Иначе бы (при нулевом по-прежнему финансировании из федерального бюджета, что вообще-то, прямо скажем, чудовищно - разве что зарплату стали регулярно давать, “пробил”) не появились бы в изоляторе ни великолепно оборудованные кабинеты психолога и других служб, с компьютерами и прочей техникой, ни сверкающие керамической облицовкой комнаты и кабинеты для работы следователей и адвокатов, ни душевые и парилка, - да, тюрьма в нашем городе стала одним из немногих “мест общественного призрения”, где нет ни педикулеза, ни прочих подобных напастей. А главное - не только камеры, но и карцеры, где заключенные пребывают в человеческих условиях. Пусть еще и не совсем по международным нормам “прав человека”,.. однако, походив по этим новым камерам и вспомнив клятвенные обещания одного областного начальника “засудить” меня, я несколько успокоился: тут сидеть можно…
Свои “слесарка” и “столярка”, и прочие хозслужбы, где часть “спецконтингента”, как уже сказано, и трудится на благо реконструкции родного СИЗО. Своя хлебопекарня с невероятно аппетитной продукцией. Автостоянка с внешней стороны тюремной стены тоже доход дает… Однако главный источник средств для происходящего многогранного преображения изолятора - вот эти самые пельмени! Предприятие, их производящее, Федотов основал в начале 1995 года, и уже к концу того года его изделия стали продаваться по всему городу. В сущности, множество раз, вскрывая полиэтиленовые пакеты с пельменями, автор этих заметок видел там шматок бумаги с названием производящей фирмы - ООО “Маяк-СИД”, но и в голову не приходило, что сия аббревиатура означает “служба исправительных дел”. “Смешно вспоминать, - говорит подполковник, - с чего начинали: пельменницу самую первую арендовали, а в качестве “уставного капитала” внести стоимость трех холодильников, подаренных благодетелями”. Теперь разжились: целый автоматизированный цех, два своих “фирменных” магазинчика. Мясо администрация изолятора покупает у окрестных бывших совхозов и колхозов, ставших различными “АО”, но страдающих от того, что некуда сбывать своих буренок и бычков… Не хочу давить читателей цифрами, но без одной не обойтись: в прошлом году СИЗО продал своей пельменной продукции более чем на 2,5 миллиарда рублей (“старых”, конечно). Правда, из них изолятору самому досталось лишь 120 миллионов, остальное “съели” налоги, коими государство душит “тюремный замок”, как какую-либо “перекупочную фирму”…
Но дело идет… Псков - город небольшой, и в нем знают “все про всех”, даже про служащих столь закрытых заведений, как следственный изолятор. И добрая репутация его начальника растет в местном обществе вместе со славой его пельменей. Но - не только благодаря им, отнюдь нет… И я не для того написал эти заметки, чтобы возвестить миру: вот какой мировой мужик в моем родном городе тюрьмой руководит (хотя, видит Бог, на фоне всей нынешней общероссийской - сверху донизу - “кошмаризация” и такая задача была бы не лишней). Другое хотелось высказать: и в наши дни человек может оставаться человеком - честно делающим свое дело. В том числе и на посту начальника тюрьмы. И даже, может быть, в первую очередь на таких постах, где суровость и жесткость сами по себе ничего доброго не сделают без милосердия и сострадания к “осУжденным”. К людям вообще…
* * *
…Даже к таким людям, кто уже оказался за последней гранью не только человеческого образа жизни, но, можно сказать, уже и за гранью самой жизни. Как этот меднокожий, с угольночерными глазами и некогда смолисто-жгучей, а нынче словно пеплом покрытой шевелюрой, - с м е р т н и к. …Чего только не было в жизни моей, но в камере, где пребывает преступник, приговоренный к расстрелу, я оказался впервые. Впрочем, сама эта камера сразу же потрясла меня своим “интерьером” - скорее, келья монашеская, вся в иконах (некоторые мастерски написаны, старой работы) и образках, и даже занавеска на зарешеченном окне - в узорах, изображающих храмы и лики святых. Глубоко, истово верующий человек сидит за самой крепкой из всех дверей СИЗО… Таким он, по его признанию, стал именно здесь за последние семь лет: два года следствия - и пять лет после приговора. Пять лет ежедневного ожидания расстрела…
А до того - 20 лет (фактически - с самой ранней юности) по лагерям, колониям строгого режима и прочим “зонам”. Выходил на волю - и самое большое через полгода вновь оказывался в неволе, даже убегая от бывших “подельников” на другой край страны: они доставали и там. “Просто чувствовал - обречен я туда вернуться”, - говорит он. И вот что примечательно, вот что (и по его словам, и по материалам следственного дела) получается: за колючей проволокой, соблюдая законы тамошнего мира, он лишил жизни не одного из “блатных”, из таких же уголовников-рецидивистов, как и он сам, и - ничего, в крайнем случае, лишь срок добавляли. Смертный же приговор получил за убийство, которого н е с о в е р ш а л, но “подельник”, чью вину он взял на себя, к началу суда уже тоже был на том свете, доказать правду было уже невозможно…
“Да и никому эта правда не нужна!” - убежденно говорит Граф. Это - не кличка, но имя “смертника”, оно - привилегия лишь очень высокородных людей “племени ром”. (Один из московских тёзок этого заключенного - известнейший автор-исполнитель цыганских романсов). Да и по внешнему облику Граф отличается от большинства соплеменников: античный профиль, тонкие (хоть и донельзя истрепанные лагерным бытием) черты лица, довольно-таки правильная речь. Его старшие родственники выращивали элитные породы лошадей на одном из псковских конезаводов, и самому ему “светила” ипподромная карьера - да рок решил иначе… “Страшно ли, спрашиваете, каждый день смерти ожидать? Да в тыщу раз страшней будет мне и всем хуже, если меня не расстреляют, если мораторий на казнь подтвердят. Вернусь в лагерь - опять будет то же самое, и добро еще, если меня там вскоре прирежут. Поймите, я хочу ко Господу: пусть Он меня в ад направит, я это заслужил. Но пожизненное заключение для меня хуже будет любых адовых мук!”
