Ромашкино, на котором добыча началась в 1950 году), уже три года спустя быстрые темпы открытия месторождений в начале 1950-х годов убедили планировщиков удвоить предполагаемую мощность нефтеперерабатывающего завода. Строительство велось в 1950-х годах – отчасти благодаря труду множества политзаключенных из системы ГУЛАГа в Пермском крае [Гладышев и др. 2002: 8–9], а позже добровольцев-комсомольцев из Перми и со всего Советского Союза [Курбатова, Сафрошенко 2006: 288–289]. Первая нефть из Татарской АССР была поставлена по вновь построенному трубопроводу осенью 1958 года, и вскоре на новом нефтеперерабатывающем заводе в Перми начали выпускать керосин и дизельное топливо, а также топливо для автомобилей и самолетов [Сверкальцева 1998: 3–6]. По мере увеличения добычи нефти во «Втором Баку» в 1950-е и 1960-е годы нефтеперерабатывающий завод увеличивался в размерах, а технологическая сложность и количество продуктов, на которых он специализировался, росли [64]. Он стал не только центром переработки нефти в топливные продукты, но и центром всей нефтехимической промышленности Урала.
В 1976 году в результате еще одной ведомственной реорганизации была создана всесоюзная промышленная ассоциация «Союзнеф-теоргсинтез», объединившая переработку нефти с производством всевозможных синтетических органических материалов. Пермский нефтеперерабатывающий завод был переименован в «Пермнефтеоргсинтез», или сокращенно ПНОС, – это название он сохранил и в первые постсоветские годы. Он входил в структуру Министерства нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности – ведомства, отдельного от Министерства нефтяной промышленности. После этой реорганизации количество отделов ПНОС и выполняемых ими операций все росло, и в конечном итоге в их число попало даже производство бутанола и других промышленных растворителей и минеральных удобрений. Вплоть до 1980-х годов основным топливом для советских отопительных котлов оставался мазут, и потому он составлял около трети от общего объема продуктов нефтепереработки [Sagers, Tretyakova 1985:2]. Несмотря на то что нефтяные месторождения Волго-Уральского бассейна достигли своего пика добычи в 1976 году, ПНОС продолжал работать на полную мощность, перерабатывая нефть, поступавшую по трубопроводу с месторождений Западной Сибири. Если в 1959 году на заводе работало 2583 человека [Курбатова, Сафрошенко 2006: 289], то к концу советского периода количество работников увеличилось до 15 000, а его деятельность стала связующим звеном для сельскохозяйственного, оборонного и промышленного секторов хозяйства Пермского края.
Общей тенденцией советского периода в целом было разделение ведомств, занятых добычей и переработкой нефти; при этом координация между двумя отраслями осуществлялась, по крайней мере официально, в основном на самых высоких уровнях планирования и межведомственного сотрудничества, за счет чего уменьшалось взаимодействие руководителей и работников региональных нефтедобывающих и нефтеперерабатывающих предприятий. И «Пермнефть», и ПНОС получали планы добычи и переработки от своих вышестоящих ведомств, которые зачастую вступали друг с другом в противоречия и вели споры о том, куда и как должна течь советская нефть. Предложение таких перерабатывающих предприятий, как ПНОС, конечно, было ограничено непредсказуемыми советскими циклами производства и нехваткой нефти в месторождениях, служивших источниками сырья, а также зависимостью от тяжелой промышленности в вопросе обеспечения производственным оборудованием. Но их способность превращать сырую нефть во все большее количество продуктов переработки, необходимых в местной промышленности и сельском хозяйстве, в производстве тепла и электроэнергии, в грузоперевозках на дальние расстояния, в армии и в авиации, не просто сделала их производственными объединениями регионального уровня, а изменила расстановку сил в борьбе за накопление распределительной власти.
Системы сбыта и потребления
Система сбыта бензина, мазута и других нефтепродуктов, предназначенных для потребления, с самых первых дней существования Советского Союза была отделена от производства и переработки и находилась под контролем других органов государственно-партийного аппарата. Первые советские нефтяные тресты на Кавказе, как я уже отмечал, объединяли добычу и переработку. Но когда период НЭПа сменился полноценным строительством социализма, транспортировка и продажа нефтепродуктов – с сопутствующими им возможностями буржуазной спекуляции – были поделены между другими организациями, находившимися под более жестким контролем партийно-государственной бюрократии [Brinegar 2014: 248–250]. Эта система сохранилась до конца советского периода.
В поздние годы советской эпохи движением товаров от производителей к потребителям, как по железной дороге и трубопроводам, так и с помощью автоцистерн-нефтевозов, занимался Государственный комитет по распределению нефтепродуктов – «Госкомнефтепродукт». Он был разделен по географическому принципу на дочерние предприятия (например, «Пермнефтепродукт» в Пермском крае), у каждого из которых имелись собственные нефтебазы, а также, особенно когда в поздний советский период увеличилось число владельцев автомобилей, автозаправочные станции (АЗС) [Юзифович 2008: 3–4] [65]. Поскольку в советской экономике сферы производства, распределения и потребления связывала воедино система планирования, на добывающих и перерабатывающих предприятиях вряд ли знали, как нефтепродукты попадали из ПНОС к потребителям по государственным распределительным сетям, и не особенно этим интересовались. Более того, многие нефтепродукты по неофициальным каналам утекали из ПНОС еще до попадания в казенные распределительные сети.
Поскольку народное потребление оказалось в иерархии распределения на последнем месте, нехватка топлива была актуальна и здесь. Количество автовладельцев продолжало расти, а с ним развивалась и «автокультура» [Сигельбаум 2011], но вот количество казенных автозаправочных станций было явно недостаточным. В отличие от сырой нефти, которую было довольно трудно сбывать с рук, бензин оставался одним из самых распространенных товаров теневой экономики поздней советской эпохи: его повсюду сливали из топливных баков государственного автотранспорта в баки частных машин, а потом точно так же в баки машин соседей и друзей. Проведя исследование о бензине в поздний советский период, М. В. Алексеев выявил множество способов работы бензиновой теневой экономики: трудившиеся в государственном секторе водители завышали в своих отчетах показатели пробега и веса (тем самым перевыполняя план и оставляя себе неиспользованные талоны на бензин), работники АЗС смотрели сквозь пальцы на казенные талоны на бензин, которые предоставляли им частные автовладельцы, а также широко использовались поддельные или украденные документы. По его оценке, к середине 1980-х годов 68 % от общего потребления топлива частными автовладельцами (или 7,5 миллиарда литров бензина в год), по сути, потреблялись нелегально [Alexeev 1987:18]. Хотя у нас нет точных данных, мы можем предположить, что бензин и другие нефтепродукты также пользовались высоким спросом и в развитой системе теневых обменов между предприятиями. Ведь фактически то, что большое количество бензина попадало с государственных предприятий в частные бензобаки, означает, что предприятия – от совхозов до заводов – всегда стремились заполучить больше бензина, чем им полагалось по официальному плану.
Эти аспекты сбыта и потребления указывают на важнейшую характерную черту советского нефтяного комплекса: ни такие производственные объединения, как «Пермнефть», ни такие нефтеперерабатывающие предприятия, как ПНОС, не получали напрямую тех денег, которые платили за потребление произведенных ими сырой нефти или нефтепродуктов. Несмотря на то что в описанный мной общий цикл время от времени
