слишком много, чтобы их игнорировать. Но что они означают? Неужели у всех людей есть врожденная тяга к насилию? Неужели группы воюют, потому что получают от этого наслаждение? Врожденный вкус к разрушению, который Зигмунд Фрейд называл инстинктом смерти, должен сужать диапазон переговоров просто потому, что средний член группы получает удовольствие от причинения вреда противнику.
Представление о том, что война – это древнее и естественное состояние человечества, существует довольно давно. Если те, кто так считают, правы, человечеству следует научиться строить общества так, чтобы сдерживать самые худшие порывы толпы. Некоторые предлагают направить этот инстинкт на что-то менее разрушительное типа жестоких видов спорта, страшных зрелищ или выбора козлов отпущения. В частности, об этом пишет Рене Жирар, известный историк, литературовед и философ, По его мнению, у человека есть врожденная склонность к соперничеству, ревности и ссорам, которая толкает нас к войнам и другим кровопролитным конфликтам. К счастью, у нас есть предохранительный клапан. Жирар проанализировал историю и художественную литературу на протяжении веков и выявил повторяющуюся тему: козлы отпущения и ритуальные жертвоприношения. Он задался вопросом: почему многие общества находят, обвиняют и обрекают невинных людей на смерть? Ответ, по мнению Жирара, таков: насилие в отношении невиновных имеет смысл, так как направляет худшие инстинкты на более безвредные действия и восстанавливает гармонию в обществе. Если бы у людей не было такого предохранительного клапана, они бы направляли свои деструктивные инстинкты на гораздо более кровопролитные войны [26].
Мне этот взгляд представляется глубоко ошибочным. Не существует никаких свидетельств неуправляемой тяги к агрессии. Да, иногда люди жаждут крови и наслаждаются убийством. Однако одни из самых удивительных свойств человеческой натуры – способность к эмпатии, совместной деятельности в больших группах, умение договариваться и идти на компромиссы ради сохранения мира. Мы ни в коем случае не бездумные боевые машины.
Это не означает, что всякий человек пацифист по натуре. Мы знаем, что это не так. Большинство из нас получают удовольствие от соперничества и побед. Некоторые люди в определенных обстоятельствах ловят кайф от жестокости и доминирования. Порой люди, объединенные в небольшие группы, также получают наслаждение от коллективных актов агрессии. Футбольные хулиганы Бафорда – один из таких примеров. Уличные войны между молодежными бандами – другой.
Некоторые антропологи также видят параллели в древних формах конфликтов между племенами. Изучая последние остающиеся на планете группы охотников-собирателей, они пришли к выводу, что многое в конфликтах древности имеет отношение к скрытности и внезапности. Зачастую они происходят по ночам. Небольшая группа мужчин, обладающая подавляющей силой, может напасть на соседнее поселение, убить или похитить спящих жертв и убраться восвояси. Некоторые из таких набегов имеют конкретные цели – захватить территории или материальные ценности. Но большинство случаев указывает на нематериальные: желание возмездия, жажду славы, сплочение группы и острые ощущения от убийства. Следовательно, в особых обстоятельствах люди действительно могут быть кровожадными [27].
Однако не ясно, какое отношение все это имеет к современной войне. В примитивных формах агрессивных действий участвуют небольшие, тесно связанные группы, которые нападают внезапно, используя подавляющее преимущество и не подвергая себя существенному риску. Войны – это длительные, изнурительные и истощающие события, связанные с огромным риском и издержками по сравнению с набегами, хулиганскими выходками или мелкими ссорами. Группам также требуется создавать коалиции, готовить вооружение, проводить тщательное планирование на недели и месяцы вперед. Мы просто не можем экстраполировать мелкомасштабные, с низким уровнем риска межличностные насильственные действия на борьбу больших групп.
Но это не означает, что можно игнорировать такие человеческие порывы. Если существует врожденная тенденция, на которую стоит обратить внимание, она заключается в том, что люди, по сути, стремятся к замкнутому образу жизни. Они быстро образуют сообщества или племена, предпочитая иметь дело с членами своей группы, нежели с чужаками. Социальные психологи называют такое поведение местническим альтруизмом. Это означает, что мы более склонны проявлять заботу в отношении других, если эти другие являются частью нашей группы [28].
Местнический альтруизм встроен в модель, определяющую суть книги, которую вы держите в руках. В примерах с дележкой пирога именно поэтому одна сторона учитывает издержки и приобретения войны для своей группы и игнорирует издержки соперника. В некоторых случаях любовь к членам собственной группы может действовать умиротворяюще. Местничество заставляет думать об ущербе, который нанесет война не только противнику, но и членам собственной группы. Если лидеры в состоянии интернализировать потери и издержки группы, они оказываются менее предрасположенными к войне.
Впрочем, более экстремальная версия местничества подсказывает, что люди не только проявляют заботу о своей группе, но еще и получают удовольствие от неудач и страданий противоборствующей стороны. В немецком языке для этого чувства есть слово Schadenfreude, которое можно перевести как «злорадство». Если удовольствие от страданий противника широко распространено, о миролюбии речи уже не идет. Злорадство становится нематериальным стимулом к развязыванию войны, вызывает пренебрежение к военным издержкам и подрывает стимулы к поиску компромисса.
Антипатия к чужим группам может проявляться по-разному. В лабораторных условиях люди демонстрируют зависть к противникам, но неясно, как это влияет на конкуренцию в реальной жизни. Некоторые разногласия между группами оказываются максимально острыми и враждебными. Члены чужой группы демонизируются. В таких жестких обстоятельствах проявляется и упомянутое злорадство [29].
Может показаться, что группы формируют антипатии друг к другу естественным образом. Но на самом деле такое случается редко. Местничество, антипатии, агрессия очень часто оказываются инструментами политических манипуляций. Эти качества культивируются. Лидер, который по каким-то материальным или идеологическим причинам желает развязать войну, может использовать пропаганду и дезинформацию для демонизации и дегуманизации противника – как Геринг использовал их для того, чтобы сформировать в солдатах стремление к повышению статуса. При этом неподотчетные лидеры и местническая природа человека могут образовывать поистине токсичную смесь.
Возвращаясь к футбольным хулиганам, как при многих бунтах, насилие в Турине и Фулхэме не было спонтанным. Его организовывали такие лидеры, как Сэмми, которые продавали билеты для участия в международных побоищах. «Фирмы», подобные его, соревнуются за создание для своих участников наиболее ярких ощущений типа кошмарных круизных пакетов для англичан среднего класса с садистскими наклонностями. Лучшие лидеры становятся богатыми и знаменитыми. Они получают выгоду и повышают свой статус. Теперь представьте Сэмми в виде харизматичного диктатора с личными стимулами к насилию. Смог бы он добиться аналогичного успеха?
Классическая смесь предрасположенности к войне и нематериальных стимулов автократа – режим Адольфа Гитлера с его интересом к европейской экспансии, германизации и ариизации. Изначально Гитлер не имел необходимой поддержки в обществе и элитах. На выборах, которые оказались последними, за его партию
