урезания социальных программ, а не повышения налогов или сокращения оборонных расходов придумал, впрочем, не Фергюсон. Подлинно необычным в его рассуждениях является то, что он отдаёт приоритет повышению военных расходов, а не снижению налогов, наряду с сокращением дефицита бюджета благодаря поступлениям от урезания социальных программ.
Акцент на социальных расходах и бюджетном дефиците переключает внимание с предполагаемых Фергюсоном недостатков американской элиты, которая, скорее, отправится на Уолл-стрит, чем в Ирак, на массы американцев, которые добились якобы расточительных льгот, участвуя в игрищах с избирательной системой. Представление о том, что слишком энергичная американская демократия породила избыточно щедрые социальные льготы, наиболее заметным образом выдвигается Питером Питерсоном, который один за другим занимал посты главы компании Bell & Howell (крупного военного подрядчика), министра торговли в администрации Никсона, главы инвестбанка Lehman Brothers и сооснователя Blackstone Group — фонда частного капитала, специализирующегося на приобретениях компаний с использованием кредитных средств. Кроме того, Питерсон был председателем Совета по международным отношениям [91] и одноимённого фонда, созданного им для привлечения общественного внимания к «кризису дефицита». Фигура Питерсона демонстрировала те особенности, которые приписывал властвующей элите Миллс: меритократический принцип подбора кадров, перемещения из одной организации в другую и использование служебного положения в личных целях. При этом Питерсон был менее известен своей упрямой, длившейся на протяжении десятилетий сосредоточенностью на дефиците федерального бюджета и своим богатством, позволяющим ему нанимать «интеллектуалов» и публицистов, нежели тем уважительным вниманием, которым его выборочные презентации бюджетных данных пользовались у политиков и журналистов. Зацикленность одного богатого человека стала навязчивой идеей большинства в нескольких созывах Конгресса и доминирующей «оптикой», сквозь призму которой рассматривали бюджет и экономику журналисты и экономисты. [92]
Свидетельства антипатии американцев к зарубежной и военной службе незначительны. Кроме того, в последнее время в Соединённых Штатах не происходило увеличения правительственных расходов. Временное резкое увеличение расходов в первые годы администрации Обамы в ответ на финансовый крах 2008 года сошло на нет, и долгосрочное сокращение государственных расходов в эквиваленте доли ВВП возобновилось. Фергюсон, выходец из академического мира, и Питерсон, воплощение бизнесмена-политика, попросту выступают новейшими воплощениями анти-интеллектуальной традиции, которая обосновывает упадок той или иной страны принципиальной слабостью или нарастающим самолюбованием её народа. Какой бы политический резонанс ни имели подобные взгляды и сколь бы много внимания им ни уделяли СМИ, они не подкрепляются фактами. Похоже, что данные аргументы работают лишь в том смысле, что выдёргивают нынешнее состояние Америки из контекста предыдущей истории США и абстрагируют его от тех способов тщательного сравнения с историческими траекториями других стран, которые я попытаюсь представить в этой книге.
Демография и экология
Точно так же, как социальные движения прошлого порождали амбициозные обобщающие теории, самой известной из которых является марксизм, возникший в разгар мобилизации буржуазии и рабочего класса, движение по борьбе за окружающую среду, набиравшее силу с 1970-х годов, привело к появлению исследователей, которые рассматривали эксплуатацию и деградацию природы в качестве главного фактора, объясняющего восхождение и падение обществ. Большинство энвайронменталистов справедливо рассматривают весь земной шар в качестве единой экосистемы и тем самым фокусируют внимание на последствиях для всего человечества перенаселённости, загрязнения, сверхэксплуатации ресурсов, глобального потепления и истребления биологических видов. Другие авторы этого круга, участвующие в локальных баталиях, пишут о непропорционально высоком воздействии загрязнения на сообщества, которые стали мишенью «экологического расизма». Но ни один ни другой тип анализа не в силах помочь пониманию того, каковы отличительные особенности той разновидности крупных политий, которые вели борьбу за глобальное господство.
Выдающуюся попытку вывести из окружающей среды причины упадка отдельных обществ и объяснить, каким образом некоторые социумы оказались в состоянии избежать природной деградации или развернуть её вспять, предпринял Джаред Даймонд. [93] Предметом его внимания стали случаи «коллапса» — катастрофические случаи падения численности населения, происходящие либо когда уничтожение затрагивает каждого, а выжившие вынуждены мигрировать в другую экологическую зону, где можно поддерживать существование, либо когда сократившейся популяции приходится жить с гораздо меньшим уровнем материального комфорта и социальной сложности. Фундаментальной причиной каждого коллапса в исследовании Даймонда предстаёт рост населения, который ведёт к сверхэксплуатации естественной среды и необратимому ущербу для неё. Коллапс происходит лишь в том случае, когда ущерб для окружающей среды обостряется хрупкостью локальной экосистемы, что препятствует её восстановлению, и/или циклическим изменением климата (наподобие Малого ледникового периода 1400–1800 годов), нападениями враждебных соседей и неспособностью рушащегося общества к осознанию случившегося и исправлению своих ошибок. Таким образом, по мнению Даймонда, люди могут исправлять ущерб для окружающей среды точно так же, как и причинять его.
Социальные структуры, о которых пишет Даймонд, по большей части представляли собой изолированные сообщества, неспособные черпать ресурсы извне после того, как они начинали деградировать и истощать свою окружающую среду. Единственный приводимый Даймондом пример крупного передового общества, столкнувшегося с коллапсом — майя в IX веке, которые также не зависели от «торговли с дружественными соседними странами». [94] Поэтому модель Даймонда сложно адаптировать к империям или экономическим гегемонам, которые успешно развиваются, извлекая ресурсы из отдалённых территорий и экспортируя туда продукты собственной эксплуатации окружающей среды.
Такой же интерес, как и к обнаружению общих черт среди обществ, переживших коллапс, Даймонд проявляет к выявлению обществ, которые избежали природной катастрофы, и извлечению уроков из их опыта. Знание об окружающей среде, утверждает Даймонд, потенциально может стимулировать эффективные меры, способные предотвратить или исправить ущерб для неё до того, как этот ущерб приведёт общество к коллапсу, — вне зависимости от того, исходит ли это знание от обычных граждан, наблюдающих последствия роста населения для своей локальной природной среды, или же от лидеров отдельных стран, которые обладают необходимым кругозором для того, чтобы увидеть, как локальные сельское хозяйство, лесозаготовки, добыча полезных ископаемых и промышленность в совокупности подрывают национальные экосистемы. Внимание Даймонда к знанию носит назидательный характер: он хочет воодушевить общества, лидеров, бизнес и обычных людей стать хранителями окружающей среды.
К сожалению, Даймонд не столь убедительно объясняет, почему одни действуют в целях предотвращения ущерба окружающей среде, а другие нет. Единственный приводимый им пример того, как крупное исторически зафиксированное общество занималось восстановлением окружающей среды — Япония эпохи Токугава в XVIII веке, когда на большей части страны восстанавливались леса, а рост населения остановился. Даймонд утверждает, что японские правители берегли леса своей страны, поскольку «ожидали, что род Токугава будет и впредь править Японией… Мир, политическая стабильность и обоснованная уверенность в собственном будущем
