венца Спасителя, а капля крови Иисуса навсегда окрасила пёрышки щегла в пунцовый цвет. С тех пор щегол – символ жертвенности, символ души и верности.
Говорят, Леонардо долго не мог закончить картину – медлил, и медлил, и медлил… Сохранились записи Леонардо, он очень строго приказывает себе, будто обращается к рабу: «Прикажи показать себе!» или «Ты должен показать на своей картине, прикажи!». Он мечтал о возможности нарисовать воздух, вернее, сделать так, чтобы можно было почувствовать воздух, ощутить влажность тумана. Сфумато – особый приём, особенное умение владеть красками – едва заметные, рассеянные оттенки: «Ты рисуешь воздух, который окутывает лица, фигуры, деревья… Прикажи себе!» Однажды герцог Литта, заказавший мастеру работу, пришёл в мастерскую и насмешливо сказал:
– Вы работаете уже три месяца, но нет никакого движения. Где же результат?
– Не тревожьтесь, – ответил Леонардо, – я просто стремлюсь к совершенству.
В 1864 году миланский герцог Антонио Литта написал письмо императору Александру II с предложением купить четыре работы великих мастеров, которые несколько веков принадлежали его семье: «К сожалению, семейство оказалось на грани разорения и, зная о любви императора к прекрасному, я готов отдать шедевры в хорошие руки». «Мадонна кормящая» («Мадонна с младенцем») стала называться «Мадонна Литта».
По поводу «Мадонны Литты» бытуют различные мнения, ведутся дискуссии. Некоторые авторы предполагают, что в работе принял участие один из учеников Леонардо. Споры продолжаются, но никто не сомневается в том, что это – величайшее произведение искусства. Даже самые жёсткие критики сходятся на том, что только Леонардо мог осмелиться найти новаторские приёмы, которые в картине имеются. В Эрмитаже никто не сомневается в авторстве Леонардо.
Жизнь музея – таинственная, бурная, странная, великолепная… Гедеонов понимал, как важно беречь эту жизнь, чувствовать её пульс и не стареть, не устаревать. Он оставил нам много заветов, много вопросов и много тем для размышления. Иногда я иду по Эрмитажу – смотрю, какие великие шедевры он смог привезти и сохранить, и знаете – я испытываю к этому человеку чувство глубокого почтения и уважения, и мне кажется, что гедеоновская энергия продолжает тревожить и будоражить нас, сегодняшних.
Александр Алексеевич Васильчиков – директор Императорского Эрмитажа с 1879 по 1888 год – достойный продолжатель и полная противоположность Степану Александровичу Гедеонову: интереснейшая личность – он возглавлял Эрмитаж десять насыщенных, славных лет. Его директорство началось с довольно резкого, смелого и важного поступка: он вернул в Эрмитаж статую Вольтера работы великого Жана Антуана Гудона.
В России у этой скульптуры сложилась бурная жизнь. Екатерина Великая в бытность великой княгиней прочла сочинение Вольтера «Опыт о нравах и духе народов». Некоторые идеи особенно понравились Екатерине – например, размышления о воле великих людей, монархов, правителей: «Абсолютный монарх, желающий блага, может без труда достигнуть своих целей. Осмельтесь мыслить самостоятельно». Екатерина признавалась: «Именно его труды сформировали мой разум и мои убеждения». Жить – значит действовать. Екатерина активно переписывалась с философом, советовалась с ним по важнейшим вопросам государственной политики, а великий французский мыслитель восхищался щедростью, умом и любознательностью Северной Семирамиды. После смерти «великого человека» императрица заказала знаменитому французскому скульптору Жану Антуану Гудону скульптурный образ мудреца Вольтера, и через два года «Вольтер» прибыл в Петербург с почестями. «Какая чудесная вещь! Это воплощённая насмешка!» – скажет в XX веке другой великий скульптор, Огюст Роден. Действительно, «Вольтер, сидящий в кресле» – одна из лучших работ Гудона. Статую поставили в галерее, выходящей окнами на Неву, рядом с великолепным Аполлоном Бельведерским. Екатерина считала: философ должен быть рядом с прекрасным, видеть только равных себе.
Прошло время… Екатерина, испугавшись революционных веяний после событий во Франции, отправила скульптуру в ссылку – подальше от глаз, она даже запретила подданным смотреть на «Вольтера». Любимый внук Екатерины – Александр I – вернул статую в Зимний дворец и вновь открыл библиотеку «Вольтеру», которую купила его великая бабушка. Николай I после известных событий на Сенатской площади с негодованием распорядился: «Уберите эту старую хихикающую обезьяну!» Александр II вновь вернул статую в свет, а с Александром III и вовсе произошёл страшный случай. Говорят, император страдал бессонницей: однажды ночью он прогуливался по дворцу и в зале, где находился «Вольтер», упал в обморок. Императора привели в чувство, и его первыми словами были: «Он, “Вольтер”, встал…» Статую спрятали.
Бедного «Вольтера» то уносили, то возвращали, то вновь закрывали, прятали, убирали прочь с глаз. Васильчиков принял резкое решение – «Вольтера» вернули на почётное место. Васильчиков дал понять – он будет поступать так, как считает нужным: «Советы – прекрасны, к ним нужно, конечно, внимательно прислушиваться. Но принимать решения должен один человек, директор Эрмитажа». Я считаю – он прав. «Пользуйтесь, но не злоупотребляйте. Я не разделяю ваших убеждений, но я отдам жизнь за то, чтобы вы могли их высказывать», – говорят, это высказывание, приписанное Вольтеру, особенно нравилось Васильчикову.
Васильчиковы – древний княжеский род, очень знаменитый: к нему принадлежала одна из невенчанных жён Ивана Грозного – Анна – и один из фаворитов Екатерины Великой, Александр. Его брат, Василий Семёнович, был женат на дочери гетмана Кирилла Разумовского. У них было четверо сыновей, наиболее известный – Алексей Васильевич Васильчиков, действительный тайный советник, сенатор, «человек самый обыкновенный, но добрый и честный, и предприимчивый». Ему удалось «пробить» в Цензурном комитете разрешение на издание первого в России «Педагогического журнала». Он вышел в отставку в 1833 году и увёз троих детей в Киевскую губернию – «уберечь от развращённого влияния большого света». В 1841 году Васильчиковы уехали в Европу, а по возвращении обосновались в Москве. Об Алексее Васильевиче вспоминают с уважением, но равнодушно: «Князь необщителен, холоден в обхождении, придерживается идей славянофилов и живёт на старинный манер, с детьми – строг».
Каждую среду в доме Васильчиковых устраивались великолепные вечера, на которые съезжался весь цвет московского общества и где «с большим изяществом убирал буфет дворецкий итальянец Пилети, приехавший из Парижа». Сохранился портрет князя кисти Василия Андреевича Тропинина: «…красивый человек, уверенная осанка, надменное выражение лица, холодный взгляд, руки – изящные, тонкие, длинные пальцы». Его жена – умная, властная Александра Ивановна Архарова, дочь московского военного губернатора Ивана Петровича Архарова. О ней вспоминают: «Женщина высокой добродетели, постоянно озабоченная воспитанием своих семерых детей – самые лучшие педагоги, самые лучшие книги, знакомства, путешествия». Одно время воспитателем в доме служил молодой Николай Гоголь. Александр Алексеевич Васильчиков, по его словам, «рос в атмосфере любви, заботы и поощрения умным увлечениям». Он поступил в университет, блестяще окончил историко-филологический факультет, работал в Министерстве иностранных дел при Российской миссии в Риме, потом – в Русском посольстве в Германии, в Карлсруэ.
Иван Сергеевич Тургенев дружил с ним и всегда с удовольствием вспоминал «встречи, обаятельные беседы». Тургенев называл князя «Длинным Васильчиковым»: милый, спокойный, любезный, но в некоторых вопросах, особенно в вопросах чести – человек решительный. В доме Васильчиковых в Карлсруэ всегда собиралось в высшей степени превосходное общество: писатели, учёные, музыканты. Антон Рубинштейн – один из любезнейших друзей князя, а Полина Виардо – «божественная Полина» – возлюбленный друг. Тургеневу нравилось бывать у Васильчиковых и «с большим удовольствием читать чудесному собранию свои новые сочинения». Тургенев вспоминал, как написал рассказ «Собака»: «Вдруг на меня нашёл какой-то стих, и я, как говорится, не пимши, не емши, сидел над небольшим рассказом, который сегодня кончил и сегодня же прочёл в маленьком русском обществе, причём получил необыкновенный успех… Название ему довольно странное, а именно – “Собака”». Этюд мистического в человеке и в жизни.
Странное, таинственное в жизни очень волновало и возбуждало людей XIX столетия. Интерес князя Васильчикова к сверхъестественному удивительным образом уживался с его чётким, вполне материальным отношением к жизни. Его считали талантливым дипломатом,
