Для простонародья же изобретались все новые поборы, их надо было доводить до сведения общин. Делалось это через «присяжных» — представителей общин, присягнувших говорить правду. Как поясняет далее Британская Энциклопедия, «идея, будто вопросы о налогах требовали согласия общин, очень позднего происхождения. Присяжные, посланные своими соседями, свидетельствовали о наложении на народ Саладиновой десятины [cбор средств на крестовые походы], их согласия никто не спрашивал и оно не требовалось — их ставили в известность». В 1265 году бароны, восстав против короля Генриха III, впервые позвали на «Commune consilium» представителей городов. Тогда и прозвучало слово «парламент» — языком знати продолжал оставаться французский, а во Франции так назывался королевский суд. Впрочем, единичное собрание 1265 года не может быть признано парламентом, даже если его назвали так.
(Слова меняют свое значение в веках. Встретив слово «вратарь» в древнерусском тексте, мы не вправе делать вывод, что во времена Всеволода Большое Гнездо наши предки играли в футбол. Это слово означало на Руси охранника у дверей церкви, не впускавшего в нее нехристей и подозрительных лиц.)
Как бы то ни было, когда 30 лет спустя, в 1295 году, король Эдуард I вернулся к идее сословного органа, он опять назвал его парламентом — слово прижилось. До конца своего правления Эдуард созывал парламенты еще несколько раз, чем (великий король!) заложил основу важнейшего политического института своей страны. «Но институтом, безраздельно ведающим налогами, — продолжает Британская Энциклопедия, — парламенту еще только предстояло стать. Его ждало долгое соперничество в этой сфере с королевским Privy Council82». Вообще короли созывали парламент лишь по какому-то конкретному поводу, после чего его участников отправляли восвояси. В следующий раз их собирали не раньше, чем монарх вновь испытывал нужду в поддержке или совете.
В 1322 г. король Эдуард II, издал важный указ о том, что дела королевства подлежат рассмотрению «в парламенте королем при согласии прелатов, графов, баронов и общинников». Британская энциклопедия пишет об этих общинниках так: «не ведая о своей будущей силе, они смиренно жались в надменном совете королевства… Скромные купцы из маленьких городков немели перед гордыней и важностью своих знатных коллег. Они понимали, что вызваны сюда с единственной целью обложить налогами самих себя и своих земляков. Заседать им было мучительно, их дела страдали; поездки [в Лондон и домой] были сопряжены с лишениями и опасностями. Неудивительно, что они увиливали от столь сомнительной чести, многие пускались в бега, оставив свой неблагодарный пост… Представители городов того времени не могли принести много пользы правам и интересам народа. Города были представлены воле и капризам короны и шерифов, а самих представителей могли исключить когда заблагорассудится. Малейший знак независимости означал удаление из списка… Нет свидетельств, да и не могло быть, чтобы три сословия когда-нибудь голосовали вместе. Подлежащие обсуждению вопросы зачитывались по сословиям, подчеркнуто раздельно, хотя ответ королю давался единый. Поскольку обсуждения были краткими, они могли вестись порознь в той же палате, однако со временем было найдено удобным удалить общинников в отдельное помещение, а именно в часовню Вестминстерского аббатства»83.
После 1343 года хроники начинают говорить о двух палатах — Лордов и Общин. Общинников присылают графства и города, это выборные люди, но решающее слово остается за невыборными лордами и епископами. Положение меняется при Генрихе IV Вшивом (Henry The Lice-ridden, Itchy ‘Enry), созвавшем за 14 лет своего правления несколько парламентов. Он созывал их сугубо ради разверстки новых налогов (чтобы издать новый закон или отрубить голову архиепископу Йоркскому совещаться с парламентом ему не требовалось). В 1407 году этот король провозгласил, что все, связанное с налогами и казначейством, должно сперва получать одобрение Палаты общин — чтобы податное население думало: это не король из нас пьет кровь, а наши же присяжные. Другой очевидной целью Генриха было окоротить лордов. Как бы то ни было, это решение стало выдающейся удачей английской истории. Более того, оно определило дальнейшую судьбу Англии вообще и английского парламентаризма в частности. От нижней палаты стало что-то зависеть и постепенно быть ее членом стало желанным и выгодным. Мало-помалу она наполняется людьми «благородного» происхождения. В Палате лордов заседали большие господа (включая высших духовных лиц), в Палате общин — господа чуть поменьше.
Появление регулярно обновляемой Палаты общин придало, как выяснилось много позже, развитию Англии совершенно особое направление. Случайно (и счастливо!) найденная модель помогла этой стране стать, с течением времени, образцом парламентаризма. К тому же, перейдя в начале XV века с французского языка на английский, парламент сразу осмелел. Весь названный век прошел в Англии в пререканиях между палатами и королевскими чинами о тратах денег из казны. Парламент становился, таким образом, все более реальным орудием ограничения монаршего своеволия. Он стал требовать участия в законодательстве, приучая королей править с согласия парламента, а не одними указами, но… тут на сто с лишним лет пришла династия Тюдоров, которые вообще перестали обращать на парламент внимание.
Давайте посмотрим, что происходило на протяжении тех же пяти веков на Руси.
Начало этого периода отмечено в русских землях торжеством вечевых порядков. В Лаврентьевской летописи говорится об изначальности обычая сходиться на вече: «Новгородци бо изначала, и смолняне, и кыяне, и полочане, и вся власти якоже на думу на веча сходятся; на что же старейшие сдумают, на том же пригороды станут». Речь здесь явно идет о народном собрании старшего города княжества, а пригородами тогда называли все земли, подчиненные старшему городу. Впрочем, много раньше о народных собраниях у наших предков пишут византийские писатели. Так, Прокопий Кесарийский, советник полководца Велизария (VI век н.э.), писал84 о восточных славянах: «славяне и анты не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве» (т.е. в демократии).
Дореволюционный историк В.И. Сергеевич составил список русских вечевых городов. Он насчитал их больше 60. Приведу примерно половину этого списка: Брянск, Владимир, Вятка (в вечевые времена — Хлынов), Галич Дмитровский, Дмитров, Дорогобуж, Изборск, Киев, Козельск, Кострома, Курск, Ладога, Минск, Москва, Муром, Нижний Новгород, Новгород Великий, Переяславль Залесский, Полоцк, Пронск, Псков, Путивль, Ростов Великий, Рязань, Смоленск, Стародуб Владимирский, Суздаль, Тверь, Торжок, Устюг Великий, Чернигов, Ярославль. Вообще на протяжении первых веков своей истории политическая система Руси представляла собой слабо связанную конфедерацию автономных земель, управляемых вечевыми городами.
Сергеевич включал в свой список лишь те города, о вечевом строе которых он нашел прямые упоминания в летописях, но это не значит, что вече не существовало в других городах. Вечевой строй, в чем согласны историки, был явлением всеобщим: он не составлял особенности какой-либо одной из русских земель. Вече призывало и, что особенно важно, изгоняло князей. Случаи таких изгнаний отмечены не только в Новгороде, но и в Киеве, Полоцке, Галиче, Владимире, Суздале и еще в десятке городов.
Под давлением новгородского веча был принят такой важный правовой документ, как «Русская правда», главный закон русских земель на протяжении нескольких веков. Нормы «Русской Правды», регулирующие те или иные стороны жизни, постепенно меняясь, переходили в более поздние своды законов. Историк А.А. Зимин привлекает наше внимание к самой, быть может, важной особенности «Русской правды»: она легла в основу правовых актов, отстоящих от нее на столетия — таких, как Судебник 1497 года и «Литовский статут» (кодекс Западной или Литовской Руси XVI века).
К «Русской правде» примыкали, дополняя ее, княжеские уставы и уставные грамоты. То, что их, как и «Русскую правду», многократно переписывали вплоть до XVII века (до наших дней дошла, естественно, лишь часть списков), говорит о следующем: во-первых, «Русская правда», уставы и уставные грамоты использовались по прямому назначению — в качестве руководств по вопросам государственного управления, судопроизводства, налогообложения, наследства и т.д, а во-вторых, на протяжении столетий никому не приходило в голову начать с чистого листа, преемственность законов подразумевалась сама собой.
Судебник 1497 года, первый кодекс, обнародованный для всего Русского централизованного государства от имени верховной власти, в свою очередь, лег в основу Судебника 1550 года. Конечно, нормы XI века к тому времени безнадежно устарели, но выкинуть предшествующие законы и без оглядки на них написать новые — такое явно противоречило миропониманию людей средневековой Руси. Это говорит об их уважении к силе и к букве закона, это говорит о том, что историческая Россия — страна стойкой правовой традиции.
