Вот и Бондаренко вроде как сразу начинает задевать за живое, эпатировать Проханова. Критик Бондаренко прозаику Проханову, хоть они и ходят в друзьях-соратниках, сразу по своему обыкновению лепит не в бровь, а в глаз: "Я помню, как искал встречи с тобой тот же Вознесенский. Но он тебе чужд и враждебен политически. С другой стороны, тебе тесно и душно в рядах кондовых реалистов, тебе становится скучно на пространстве почвенничества. Ты не воспринимаешь академизм Академии художеств, и с писателями-деревенщиками тебя сближает лишь русское государственничество, борьба за Россию, любовь к Державе. Ты авангардист, но 99% авангардистов — в лагере радикальных разрушителей государства и откровенно презирают Россию. И потому среди них тебе нечего делать. Они тебе ненавистны. Ты государственник и консерватор, но 99% государственников консервативны и в своих литературных и художественных пристрастиях всегда предпочтут Шишкина и Репина Филонову и Татлину. Ты им непонятен как художник, их пугают твои взгляды на искусство. В круге Валентина Распутина ты не свой по художническим взглядам. В круге Владимира Маканина ты не свой по политическим и державным взглядам. Чувствуешь ли ты свое трагическое одиночество? Ощущаешь ли это драматическое, шекспировское раздирающее раздвоение?"
Добавлю к декламации Бондаренко от себя: если бы 60-70-х годах ушедшего советского века в Высокопетровском монастыре в элитарных духоподъемных "Русских клубах" мы могли только представить, что будем передавать "русскую эстафету" Александру Проханову с Владимиром Бондаренко на пару, то мы бы сожгли себя в монастыре, как протопоп Аввакум. Нет, не то, чтобы мы их так не любили или так ненавидели. Я в своих статьях середины 80-х годов, отстаивая, вместо скомпрометированного "социалистического реализма", идею "реального романтизма", неизменно причислял Проханова к нашим надеждам. Но одно дело красивые теории, а другое дело вдруг увидеть Проханова рядом с нами в заповедном "русском клубе". Это тогда казалось совершенно невозможным. Действительно это было бы нечто из "шекспировских страстей".
Но большой художник тем и выделяется из обычной литературной серости, что у него творческий результат не запрограммирован заранее банальной политической идеей. Дух у него живет сам, собственной сакральной мистической жизнью и выражает дух времени лучше всех нас, политически ангажированных и дико зашоренных.
Мировую известность Проханову несомненно принес его роман "Господин Гексоген". Но мне ближе его "Политолог". Это путешествие в мистическую политическую Закулису, осуществленное несомненно профессиональным конспирологом самой высокой пробы.
Может быть, ставя воздействие писателя на общество выше президентского, Проханов по-своему прав. За последние годы ни об одном из писателей любого направления и любой известности не было столько споров. Обнаружилось явно магическое воздействие прохановских заклинаний, подтвердился массовый гипноз журналистов из "Московских новостей", "Коммерсанта", "Трибуны", "Труда", "Комсомольской правды", "Литературной России", "Литературной газеты". "Известия" в пяти номерах подряд обсуждают Проханова и вполне доброжелательно называют Проханова фаворитом премии "Национальный бестселлер". Да нет издания, в котором бы не перемывали косточки Проханову?! Бондаренко обращает особое внимание на колонку Аллы Латыниной "Проханов как авангардист", в которой видный критик либерального толка старается чуть ли не защитить Проханова от объятий губительных литературных радикалов: "Чего не отнимешь у Проханова, так это кричащей, скандальной злободневности. Все персонажи современной светско-политической хроники бродят на его страницах, все знаковые и скандальные события последних лет получают объяснения и толкование в свете проповедуемой Прохановым "теории заговора". Это эффектный авангардистский трюк. Последний солдат империи, единственный наследник "большого стиля", Проханов пишет так, что Сорокин с его посмодернистским передразниванием может отдыхать… почему так подставился Александр Проханов… кто втянул его в губительный для репутации пламенного трибуна проект?"
Но кто же мог Проханова куда-то втянуть, кроме его собственной писательской обнаженной, как нерв, совести?!
Даже для меня, все-таки так уж случилось, больше конспиролога, чем литературного критика, романы Проханова одинаково любимы не только как политические шедевры, но, прежде всего, именно как крупное и неповторимое, совершенно самобытное, современное русское художественное явление мировой литературы, доказывающее наглядно, что не только критический реализм, который снова входит в моду (южноафриканский автор недавно получил Нобелевскую премию за роман в абсолютных традициях критического реализма), но и литературный авангард в руках одаренного художника по-прежнему остается острейшим скальпелем в исследованиях человеческой души.
Так что вовсе не сам по себе авангард, благодаря провокации разрушительной литературной критики из гнусного клана Натальи Ивановой (Ароновой) легший на полки наших магазинов мертвым грузом, разрушает современную русскую литературу. А то, что это приваживается именно разрушительный, "потребительский", "ширпотребный" авангард, рассчитанный на удовлетворение самых низменных вкусов. Есть авангард светоносных Юрия Кузнецова, Бродского, Проханова. А есть гнусных, темных Пелевина и Владимира Сорокина — это диаметральные противоположности. Вот в чем суть.
О вдохновенном благородном авангарде лучше всего написал сам Александр Проханов: "Если оглядываться назад, я вижу ту чашу культуры, из которой я пил. Это культура двадцатых годов ХХ века. Русская культура двадцатых годов. Это и поэзия, это и живопись, это и архитектура, это и философия, это и социальность, увлеченность утопиями. Там я находил вдохновение. Я страшно любил Кузьму Петрова-Водкина с его красными конями, с его ярко-голубым цветом. Я любил и увлекался архитектором Константином Мельниковым. Мне нравилась его футурология, его смелый конструктивизм, его дома-линкоры, его архитектура, которая была готова улететь в космос. Я очень любил прозу Андрея Платонова. Он работал и с социальной машиной общества, и с машинным миром электрическим. Велимир Хлебников с его как бы архаичностью, с его праязыком, пралингвистикой, а на самом деле его "пра…" оказывались сверхфутурологическими. Настоящий русский авангард как бы нырял в самые глубины традиции, в самые праосновы, в самые глубины языка и цвета. Хлебников доныривал до той глубины традиции русской, где вообще понятие традиции сливалось с понятием первородства. Первородства жизни, земли, слова. Вот что такое настоящий русский авангард. Этот авангард меня питал. Русские народные песни, которые я собирал в молодости, песни шестнадцатого-семнадцатого веков. Это была моя русскость".
Парадоксально, что все мы пришли в "русские клубы" похожим путем. Студент "западного" романо-германского отделения, в первые же свои студенческие каникулы я отправился в диалектологическую экспедицию — записывать русские народные говоры и старые песни. Я любил Джойса, Пруста, Кафку и Брехта, а из своих тоже Велимира Хлебникова — авангардистов, но поехал в русскую глубинку. Без своей глубиной "русскости" авангард умирает, как беспочвенный эксперимент, как сухая ветка на дереве.
И Юрий Кузнецов, и Иосиф Бродский, и Александр Проханов никогда не стали бы великими авангардистами без крепкой опоры на русскую почву.
4.
Все критики книги "Живи опасно" — Казначеев, Колодяжный, Ямщиков указывают пальцем на Александра Потемкина, о котором Бондаренко написал в числе прочих четырнадцати разбираемых им авторов. Указывают пальцем, наверняка, самого Потёмкина не читая. Чисто по-советски: я не читал, но я скажу… Пожимаю плечами. Почему Потемкин фигура non grata? Имеет за плечами два уникальных университетских образования: Московский университет и университет в Гамбурге; доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН и профессора кафедры мировой экономики в МГУ. Выступил в "Известиях" на целой полосе с "Открытым письмом Грефу", которое широко было перепечатано по всему миру, так как Потемкин доказательно обвинил Грефа в провалах нынешней российской экономики. Или с политическим лицом Потемкина все в порядке, а вот Потемкин как литератор — графоман? Но бывший популярный очеркист "Комсомольской правды" по определению уж никак не может скатиться в графоманию. А сугубо литературная позиция его нашим патриотам вроде уже совсем близка. Вот что в интервью недавно сказал сам Потемкин о нынешней "либеральной" литературе:
"Начинаю с Ерофеева. Матерщина спло
