…Только для того, чтобы быть разрушенным событием, избавившим нас от последних иллюзий. Что Бэтмен выдумка, нам известно давным-давно. Осталось узнать о том, что Джокер — реальность.
Пани графиня / Искусство и культура / Спецпроект
Пани графиня
/ Искусство и культура / Спецпроект
Беата Тышкевич — о родовом замке под Варшавой и дворянском гнезде на Николиной Горе, о пельменях от Феллини и коньяке от Фурцевой, о сионизме, разбившем дружбу с Любовью Орловой, о том, как Горбачев и Ярузельский не поделили звезду, а также об Анджее Вайде, кольце Кончаловского и романе с Наполеоном
В этом году исполняется 55 лет, как Беата Тышкевич впервые появилась на съемочной площадке. Судьба распорядилась так, что польская актриса, сыгравшая в нескольких культовых советских и российских фильмах, была популярна в СССР не менее, чем у себя на родине. В кино за ней закрепилось амплуа аристократки, ведь Тышкевич — потомственная графиня. Говорят, что вживаться в образ и быть предельно натуральной, играя светских дам, ей помогала, скорее всего, генетическая память. Да и режиссеры видели в этой статной блондинке типаж отнюдь не социалистической эпохи и часто приглашали на главные роли в исторических фильмах.
В последнее время Беата Тышкевич крайне редко дает интервью, но рассказать «Итогам» свою историю она все же согласилась. Мы встретились с «первой дамой польского кино» в итальянском кафе недалеко от ее дома в центре Варшавы. Пани Беата явилась точно в назначенное время и присела за первый попавшийся столик. «Не волнуйтесь, не волнуйтесь, любой столик для меня удобен», — начала она беседу, совершенно случайно оказавшись рядом с собственным портретом, вписанным в интерьер кафе. Те же черты, та же королевская осанка, образ, который помнят еще и у нас...
— Пани Беата, вы довольно рано начали сниматься в кино. Как впервые оказались на съемочной площадке?
— Случайно в варшавский лицей, где я училась, заглянул ассистент одного известного польского режиссера, искавший девушку на роль паненки из дворянской семьи. Я училась тогда в девятом классе — еще даже 17 лет не исполнилось: этакая конопатая сорвиголова. Меня пригласили на киностудию художественных фильмов в Лодзи для проб, сделали прическу с тугими локонами а-ля XIX век и дали прочитать небольшой текст. От софитов было нестерпимо жарко, я была смущена присутствием очень известных актеров, и мне казалось, что вместо слов выпускаю мыльные пузыри. Через какое-то время мне позвонили и сказали, что увы... А я-то уже привыкла к мысли, что буду играть в кино. Впрочем, вскоре меня снова пригласили на пробы — на этот раз с другим актером в главной роли. Я уже не так волновалась, так что роль паненки все-таки досталась мне. Не скрою, было приятно увидеть свою фамилию в титрах.
— Откуда пошли Тышкевичи, знаете?
— Мне надлежало бы представляться Беата Мария Хелена графиня Тышкевичувна-Каленицкая, как написано в моей метрике. Первое упоминание о Тышкевичах относится к XV веку. Я не очень ориентируюсь во всех фамильных связях и наследствах, богатстве нажитом и растраченном, но могу сказать, что свой графский титул Тышкевичи получили из рук польского короля Сигизмунда II Августа в XVI веке. Среди моих предков были представители киевской и польской шляхты, воевода подляский и смоленский... Одно из имений Тышкевичей с великолепным старинным замком и музейными коллекциями оружия и гобеленов было под Каунасом, однако во время Первой мировой войны практически все было уничтожено литовскими войсками, бывшими там на постое.
— Как жилось вашей семье до Второй мировой?
— Мои родители познакомились в Кракове, когда учились в Ягеллонском университете на сельскохозяйственном факультете. Мама, семья которой жила во Львове, была не только очень красива: с прекрасной фигурой, безупречным вкусом, умением одеваться с изяществом родовитой польки, — но и отличалась легким, жизнерадостным характером, чего не скажешь о моем отце Кшиштофе Тышкевиче, человеке скрытном и замкнутом. Он родился в очень состоятельной, набожной семье, продолжавшей жить устоями XIX века: распорядок дня, отношения с прислугой, домашние молебны в строго обозначенное время... Тышкевичи жили в большом, даже по столичным меркам роскошном особняке. Это было легкое, беззаботное время, как игра солнечного света на траве.
— Но в годы нацистской оккупации детские игры закончились... Где пережили войну?
— Говорят, маленький ребенок ничего не помнит, но и сейчас в моих ушах стоит рокот немецких самолетов, приближающихся к Варшаве, рев сирен... Мне до сих пор иногда снится паника на улицах во время облав...
В то время мы вместе с братом часто бывали в гостях у родителей отца. Когда все дома в районе вокруг особняка Тышкевичей были уже заняты немцами, моих дедушку и бабушку какое-то время не трогали. Однажды к бабушке явился генерал гестапо с адъютантом. Их поразило богатство особняка Тышкевичей. Коллекция старинного оружия и седел из известных польских походов, дорогие картины и гобелены, большие запасы столь дефицитных в войну продуктов в огромном подвале под домом... Немцы предложили купить у Ба этот небольшой дворец, но она отказалась, не оценив опасность, нависшую над домом. Через некоторое время визит генерала повторился. Бабушка приняла его в оружейной палате нашего особняка. «Не волнуйтесь, солдаты перевезут всю вашу обстановку, библиотеку, дорогие коллекции», — пообещал генерал. Но Ба заявила, что предпочитает не возвращаться к этой теме. Третий визит в августе 1944 года был коротким и трагичным. Мужчин — дедушку, повара, дворецкого Казимира и мужа горничной — вывели во двор и расстреляли, остальным обитателям дома гитлеровцы дали пять минут на сборы. Бабушка помолилась, благословила прислугу и покинула фамильный особняк. Больше мы туда уже не вернулись. После войны Ба ушла в монастырь, а дом Тышкевичей отошел государству.
— Но вы остались в Варшаве?
— Отец, воевавший в Армии Крайовой (польская национальная военная организация, действовавшая в 1942—1945 годах в оккупированной немецко-фашистскими войсками Польше. — «Итоги»), осел в Великобритании. У него была там другая семья, и я встретилась с ним только 35 лет спустя. Мама воспитывала нас с братом сама. После войны мы поехали в Нижний Шленск, где мама стала директором небольшого пансиона в горах. В школу я тогда ездила на лыжах, впрочем, не очень утруждая себя уроками. Когда мне исполнилось четырнадцать, мы вернулись в Варшаву. Поселились втроем за городом в маленькой 12-метровой комнате без ванны, туалета и воды. Выживали на более чем скромную мамину зарплату — она была сотрудником редакции в одном варшавском журнале.
— После дебюта в кино вам, наверное, завидовали в школе?
— Ой, не спрашивайте. В моем дневнике появилось одиннадцать двоек, причем даже по поведению, потому что во время съемок на уроках меня не было. Мама посоветовала перейти в гимназию сестер-непоколянок — это польский женский монашеский орден. Сестра Альма, принимавшая меня в роли завуча, довольно холодно спросила: «Так сколько у тебя двоек, дитя мое? Одна?» Я молчала. «Две?» Я молчу. «Три?» «Одиннадцать», — наконец выдавливаю я. «Ну, так все в порядке, я думала две, но зато безнадежные», — вздыхает с облегчением сестра Альма. В школе был свой театр, в котором я играла роль Богоматери. Перед спектаклем мне всегда повышали отметку по поведению: не может же Богоматерь иметь четверку! Но аттестат зрелости я не получила. Не сдала экзамены и была крайне разочарована, ведь собиралась в Краков учиться на ветеринара! Знакомые посоветовали поступить в Высшую театральную школу в Варшаве. Мне пошли навстречу, но обязали принести свидетельство в течение учебного года. Кончилось тем, что необходимые корочки я получила в... центральном штабе милиции. Экзамены были очень простые. Мы не только знали вопросы, но и получили готовые ответы, так что оставалось это только переписать.
— На этом злоключения закончились?
— Если бы... Я была уже первокурсницей, когда выпускники поставили пьесу Теннесси Уильямса «Трамвай «Желание». Во время перерыва в фойе я встретила известного театрального критика Яна Котта. Его жена не пришла, и он предложил мне ее билет. Когда мы наконец нашли свои места, на одном из них уже сидела какая-то дама. Тут подняли занавес, и я, недолго думая, села на колени к Котту. Судьбе было угодно, чтобы прямо перед нами сидел ректор нашей театральной школы, так что на следующий день меня вызвали на ковер. Беседа была короткой: «Не тем путем идете, моя дорогая, так карьеру в театре не делают! Чтобы чего-то добиться, надо много работать. Нам следует расстаться». «Конечно», — ответила я самоуверенно. Я никогда в жизни не оставалась и пяти минут там, где меня не хотели.
