— На этом злоключения закончились?
— Если бы... Я была уже первокурсницей, когда выпускники поставили пьесу Теннесси Уильямса «Трамвай «Желание». Во время перерыва в фойе я встретила известного театрального критика Яна Котта. Его жена не пришла, и он предложил мне ее билет. Когда мы наконец нашли свои места, на одном из них уже сидела какая-то дама. Тут подняли занавес, и я, недолго думая, села на колени к Котту. Судьбе было угодно, чтобы прямо перед нами сидел ректор нашей театральной школы, так что на следующий день меня вызвали на ковер. Беседа была короткой: «Не тем путем идете, моя дорогая, так карьеру в театре не делают! Чтобы чего-то добиться, надо много работать. Нам следует расстаться». «Конечно», — ответила я самоуверенно. Я никогда в жизни не оставалась и пяти минут там, где меня не хотели.
После непродолжительной работы на телевидении мне предложили роль в одном польском фильме, потом в другом, третьем... На свой первый Московский кинофестиваль я приехала уже достаточно известной актрисой.
— Вы были довольны своими гонорарами?
— Нам, актерам из стран восточного блока, за приезд на кинофестивали платили в разы меньше, чем западным звездам. Отличались и наши гонорары. Например, за очень популярный во Франции телефильм о великой любви Бальзака я получила в несколько раз меньше, чем актер Пьер Мейран, игравший великого писателя. Его суточные, наверное, были больше, чем вся моя актерская ставка, поэтому, пока снимался фильм, Пьер всегда щедро угощал нас. Польские власти не баловали и когда мы отправлялись в командировки. Скажем, на фестивале в Канне наши суточные, по-польски dieta, составляли 7 долларов. Сидя на такой «диете», было страшно, когда подходил официант налить воды, — этой суммы не хватало, чтобы расплатиться. Из своих денег с собой нельзя было брать больше 100 долларов — по-моему, такие правила были обязательными для всех в Восточной Европе, так что не одни мы возили с собой продукты из дома и экономили на всем.
— Как в Советском Союзе принимали зарубежных звезд?
— Не только мы — близкие соседи, но и многие западные звезды первой величины очень хотели побывать в Советском Союзе — хрущевская оттепель продолжалась, и интерес к вашей стране был огромный. На Московском фестивале я познакомилась с Федерико Феллини, Джульеттой Мазиной, Микеланджело Антониони, Симоной Синьоре, Ивом Монтаном, который, между прочим, хотел стать гражданином СССР, и многими другими, а из советских звезд там всегда присутствовали Любовь Орлова и ее муж — режиссер Григорий Александров.
Помню, гости кинофорума остановились в гостинице «Москва», ставшей моей любимой на долгие годы. Западные звезды, конечно, были несколько обескуражены приемом, но старались не подавать виду. Я, например, видела, как Феллини и Джульетта Мазина четыре часа ждали на этаже свой номер, безрезультатно пытаясь узнать, когда их поселят. За обедом представители социалистических стран оказывались за одним столом, Западной Европы — за другим, американцы — за третьим, а за самым дальним располагались наши советские коллеги. Рассаживая нас по географическому принципу, организаторы фестиваля, очевидно, не хотели, чтобы мы общались, но мы встречались на просмотрах или в пресс-баре, где шумно обсуждались последние новости и где мы по знакомству доставали черную икру — лучший подарок домой из Москвы...
В один из последующих приездов, когда я была в кинотеатре «Россия» на просмотре «Маленького большого человека» с Дастином Хоффманом в главной роли, ко мне подошла Любовь Орлова. «Беата, что думаешь об этой картине?» — легко начала беседу Орлова. Мы не были знакомы, и ее внимание было приятно. Один из самых известных вестернов начала 70-х годов считался по тем временам весьма прогрессивной картиной. Я сказала, что фильм отличный. На что Орлова заметила: «Какой сионистский фильм!» Я поняла, что мы по-разному смотрим на эту картину, но возражать не стала. Наш короткий разговор оборвался, и больше мы с ней не общались...
Припоминаю разговор с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой, которая принимала нас однажды в Кремле по случаю открытия кинофестиваля. Эффектная женщина, всегда одетая от «Диор», Фурцева на приеме предостерегла меня: «Не пей пиво, пей только коньяк!» Она объяснила, что любители коньяка пьяницами не становятся. А однажды Фурцева приехала в Варшаву на встречу с творческой интеллигенцией в Лазенковском дворце. Тогда министр произнесла, обращаясь к полякам: «Я знаю, что вы нас не любите. Но мы будем любить вас так долго, пока наконец вы нас не полюбите».
Во время фестиваля было много разных встреч и знакомств: с кем-то складывались приятельские отношения, а с кем-то и более близкие, по-настоящему дружеские, как, например, с семьей Михалковых.
— Вы на фестивале познакомились?
— Нет, раньше. С Сергеем Владимировичем я впервые увиделась Варшаве, наверное, в середине 60-х, когда он приехал на встречу с юными читателями и знакомил их с переводом книги про Дядю Степу. Отличники гордо поднимались на сцену, и Михалков надписывал каждому дарственный экземпляр. «Дядя Степа» просто стал хитом того дня! Меня организаторы встречи — общество польско-советской дружбы — пригласили поприветствовать известного детского писателя. Позднее, когда я стала регулярно ездить на кинофестивали в Москву, а Михалков-старший по своим писательским делам в Варшаву, мы очень подружились. Бывая в Варшаве, Михалков всегда мне звонил, привозил коробку шоколадных конфет фабрики «Большевик», и мы шли куда-нибудь пообедать.
С Андреем Кончаловским я познакомилась в один из своих первых фестивальных приездов. Его тогда еще звали Андроном, потом он менял фамилию на Михалков-Кончаловский в зависимости, наверное, от видов на премии. На одном из фуршетов Андрон вдруг ко мне подошел и галантно поклонился: «Вы очень красивы. Вам это, конечно, уже говорили? Слышал, вас называют в Польше звездой». Вроде бы ничего особенного, но мне было приятно. Высокий, плечистый, с обезоруживающей улыбкой, он обращал на себя внимание. Беседа завязалась, и я узнала, что он только окончил ВГИК и что его вторая страсть после кино — музыка. Андрон учился в Московской консерватории по классу фортепьяно, но не закончил. Ироничный, блестящий в оценках и формулировках, Кончаловский постепенно завоевывал мои симпатии. И однажды я дождалась приглашения на Николину Гору, фамильное гнездо Михалковых: «Едем! Познакомлю тебя с нашими». Дом стоял в лесу. Рядом оказалась небольшая ледяная речка и даже песчаный пляж. Купаться я там наотрез отказалась («Холодно, я лучше вас на берегу подожду»), хотя все остальные плавали. И прозвали меня за это Выродочек: мол, все делает по-своему.
— Тепло же вас приняли...
— Да нет, полюбили. Я это чувствовала. Душой дома была Наталья Петровна, дочь художника Петра Кончаловского и внучка великого Василия Сурикова, переводчица, в частности, песен Эдит Пиаф, писательница, поэтесса, рукодельница — она тогда вышивала платье для невесты Андрона — балерины и актрисы Натальи Аринбасаровой. Но не успела будущая свекровь, образно говоря, закончить свою вышивку, как Андрон уже заинтересовался кем-то другим — любил он беспокойной любовью, которая вспыхивала так же легко, как и гасла. С первой же встречи Наталья Петровна окружила меня такой любовью, что я обращалась к ней «мама»...
На веранде никологорского дома висели клетки с певчими птицами, которые спозаранку давали изумительные концерты. «Певуньи сегодня в хорошем настроении, значит, день будет удачный», — говорила Наталья Петровна, и все у нее действительно складывалось. По дому ей помогала Катя, молчаливая женщина средних лет, но на кухне всегда дирижировала сама хозяйка. Дом Наталья Петровна вела в старом стиле: на столе всегда стояли самовар, варенье, которое она варила сама, печенье — тоже домашнее. Пасху в исполнении Натальи Петровны я и не пыталась повторить: там использовался такой сложный набор пряностей и цукатов, так по-особенному надо было приготовить творог... Обеды в ее исполнении становились центральным событием дня — готовила она вдохновенно, да и гости собирались интересные. Однажды, например, на один из таких обедов были приглашены Федерико Феллини и Джульетта Мазина. Говорили о последних фильмах маэстро («Восемь с половиной», «Джульетта и духи»), но гости, кажется, были больше поглощены кулинарным бенефисом Натальи Петровны. Борщ, пельмени, котлеты, солености-мочености вроде фирменных грибочков, пироги с разной начинкой, кулебяка... Федерико Феллини интересовался, как это все приготовлено, и собирался повторить обед «от Натальи Петровны» у себя в Риме.
— Известно, что дом Михалковых притягивал гостей.. .
— Несмотря на старинный уклад, Николина Гора стала гнездом творческой молодежи. Здесь проходили бесконечные творческие дискуссии: мы делились сюжетами из фильмов, которые только должны были быть сняты (я, например, участвовала в обсуждении «Андрея Рублева»), соревновались в смелых идеях и проектах. Впитывая услышанное и смело вступая в диалог, я учила русский. У Михалковых я познакомилась с Андреем Тарковским, фотографом Валерием Плотниковым, художником театра и кино Колей Двигубским, замечательными операторами и композиторами. В один из таких вечеров Андрон сказал: «Я хочу, чтобы ты сыграла в «Дворянском гнезде». Только представь, Варвара Лаврецкая, русская помещица, красавица, которая возвращается из Парижа и смотрит с любопытством на все вокруг, — роль для тебя». Мне эта идея очень понравилась, но Кончаловский боялся, что будут возражения сверху.
