В то же время отечественная история знает немало примеров бескомпромиссной идейной борьбы. И ныне российское общество тоже расколото. Однако большинство россиян, внешне столь различных по своим политическим взглядам и пристрастиям, объединяет все же глубинное родство. На его источник в свое время точно указал Александр Герцен, характеризуя спор славянофилов и русских западников. Такое родство, писал он, происходит из “чувства безграничной, охватывающей все существование, любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума”.
Именно это пламенное чувство и сегодня переполняет наши сердца. Пусть мы разные, пусть непохожие друг на друга. Любовь к Отечеству дает нам твердую уверенность в том, что мы, патриоты России, сумеем объединить все лучшее, что произвела на свет пытливая мысль, великая культура, в дееспособную и эффективную формулу современной “русской идеи”. Сумеем воплотить эту формулу в слово и дело, в чертежи и металл великих строек, в дерзновенные проекты научных лабораторий, во вдохновенные творения талантливых художников, писателей и композиторов...
Жизнь показала: без ясного образа будущего, без четких мировоззренческих ориентиров, без возрождения национальной культуры и самосознания мы обречены на дальнейшее прозябание и вырождение.
Сегодня Россия снова стала ареной самой ожесточенной исторической схватки. Либеральный эксперимент, направленный на искусственную мутацию великого народа, уже принес свои ужасные плоды и грозит новыми потрясениями.
История повторяется. В свое время Троцкий видел в России лишь “кучу хвороста для разжигания мирового пожара”. Сегодня утверждения о необходимости продолжить самобытный путь нашего исторического развития, являющиеся основой нынешнего народно-патриотического мировоззрения, сталкиваются с не менее ожесточенными нападками современных либерал-глобалистов. Только и разницы, что теперь они прикрываются не ультрареволюционной фразой, а либерально-космополитической терминологией. Кричат не о “невозможности построения coциализма в отдельной стране”, а о “невозможности существования России вне рамок “глобальной мировой цивилизации”.
Впрочем, суть от этого не меняется: и старые, и новые “сокрушители” России отрицают саму возможность самостоятельного “русского пути” в рамках многополярного мира. И те, и другие видят в России лишь плацдарм для достижения целей, совершенно чуждых интересам нашей страны и нашего народа. Меняются лишь методы их достижения. “Перманентная революция” с ее “органами внесудебной расправы” уступает место “новому мировому порядку” с ядерной дубинкой США, танковыми армадами НАТО и беззаконным трибуналом в Гааге.
История, впрочем, однажды уже показала, кто оказался прав в споре Ленина и Сталина с Троцким. Сегодня, на новом витке исторического противоборства, мы сделаем все, чтобы результат был таким же. Чтобы “русский путь” вывел наш народ из смертельной западни либеральной глобализации, помог одолеть нынешнюю разруху и направил нашу державу к новым свершениям и процветанию.
Александр ПАНАРИН • О "новом курсе" два года спустя (Наш современник N2 2002)
Александр ПАНАРИН
О “НОВОМ КУРСЕ”
ДВА ГОДА СПУСТЯ
Концепция избирательной кампании, в результате которой В. Путин стал президентом, имела в своей основе миф нового курса. Это понятно: ни прежний ельцинский курс, и сам Б. Ельцин ничего, кроме отвращения, в народе уже не вызывали. Наблюдатель со стороны мог бы спросить: о каком новом курсе может идти речь, если самим Б. Ельциным В. Путин был объявлен своим преемником и продолжателем? Мало того, абсолютно все понимали, что для Семьи и ее окружения на карту было поставлено столь много, что, только получив сверхнадежные гарантии преемственности и лояльности В. Путина, его сделали “преемником”.
Налицо острейшее противоречие: претендент, с одной стороны, не мог победить, не эксплуатируя идею нового курса, а с другой — сам статус его в качестве реального претендента куплен ценой недвусмысленных обязательств продолжать старый курс и платить по прежним векселям. Парадокс состоит в том, что вопреки этому очевидному для избирателей противоречию В. Путин действительно победил на выборах. Объяснений этому парадоксу два, одно из которых требует подхода реалистического, относящегося к оценке политической системы и ее институтов, а другое затрагивает сферы мистические, относящиеся к архетипам национального сознания.
Политический реализм состоит в том, что вопреки всем разговорам о демократии, плюрализме и свободе постсоветский режим на деле является абсолютистским, исключающим какие бы то ни было возможности передачи реальной власти иным силам, не принадлежащим к партийно-гэбистской номенклатуре. Постсоветский режим является реально новым лишь в том смысле, что сама эта номенклатура приняла новую модель власти-собственности, крайне ей выгодную, но вовсе не в смысле действительной реорганизации системы власти на принципах демократической ротации, определяемой волей избирателей. Реальные политики, в том числе и принадлежащие к коммунистической оппозиции, прекрасно отдают себе отчет в том, что при любых итогах выборов реальной смены власти не допустят. Мы, следовательно, должны быть благодарны политтехнологам за то, что в результате их манипуляций над нашим сознанием мы своими голосами на выборах добровольно отдаем власть “тем, кому следует”. Не будь этой добровольности, последние вынуждены были бы отказаться от всяких выборов и установить открытую полицейскую диктатуру.
Все это в свое время — в период попытки импичмента — доступно разъяснял думской фракции КПРФ осведомленный человек — В. Жириновский. Он прямо заявил коммунистам, что если бы им в самом деле удалось собрать конституционно необходимое большинство голосов для импичмента, то не Б. Ельцин бы отправился в отставку, а они — за решетку вместе со всем оппозиционным думским большинством. Вот она тайна нашей демократии: мы добровольно играем в предложенные властью демократические игры, дабы не вынуждать эту власть поступать с нами в слишком хорошо нам известных тоталитарных традициях.
Здесь — настоящая подоплека “демократического консенсуса”, здесь же — объяснение того, что все наши свободные выборы неизменно давали угодный власти результат. Западные консультанты Б. Ельцина примерно за год до его перевыборов в 1996-м отмечали убийственный рейтинг, дающий всего 6—7% избирательной поддержки. Тем не менее Б. Ельцин выиграл выборы. Одни говорят о прямой подтасовке результатов, другие — об искусстве пиарщиков, умело шантажирующих избирателей угрозой коммунистической реставрации. Было, разумеется, и то, и другое. И подтасовка результатов и умелый шантаж.
Но главным было другое: в сознании или подсознании народа содержалось истинное знание о режиме, вызывающее глубоко спрятанный ужас перед возможным тоталитарным насилием власти. Никто не хотел по-настоящему дразнить власть, понимая, что в случае необходимости она ни перед чем не остановится. Так демократический карнавал улыбчивых масок скрывал реальные лица, искаженные страхом. Ибо никто не сомневался, что номенклатурно-гэбистский альянс станет защищать свою новую собственность отнюдь с не меньшей решительностью, чем он некогда защищал “завоевания социализма”. Скорее всего — с большей!
Обратимся теперь к другой, мистической стороне. Народная мистика, традиционно сопутствующая российской государственности, основана на архетипе грозного царя-заступника. Народное сознание знает два сакральных полюса: святого царя и святого народа, между которыми лежит препятствием слой срединный, греховный — олигархическо-боярская свора. Между священными полюсами образуется особое поле притяжения: царь желает соединиться со своим народом, народ — с царем. Когда верховная власть демонстрирует черты, далекие от народолюбия, от правды-справедливости, это означает, что царь пребывает в боярском плену, явном или неявном. Заветный итог истории — освобождение царя из плена и воссоединение его со своим народом.
Именно этот архетип объяснял загадку высокого рейтинга В. Путина. Народ прекрасно отдавал себе отчет в том, что В. Путин связан обязательствами перед Семьей — олицетворением боярско-олигархической коррумпированности и предательства — и что сам его статус преемника куплен ценой этих обязательств. Политическая гипотеза народа была связана с предположением, что В. Путин страстно стремится вырваться из плена Семьи; само его пресловутое молчание (помните вопрос: почему молчит В. Путин?) есть конспирация, едва скрывающая народническую страстность пленника.
