Способности первого были более чем убедительно продемонстрированы потом, во время его губернаторства в Курской области. Помнится, там практически исчезло малое предпринимательство; границу области было сразу видно на шоссе, потому что при пересечении этой границы пропадал придорожный бизнес – кафешки, ремонтные мастерские, – вся эта мелочевка, которая греет душу человека.
Что касается Хасбулатова, то при нем Россия могла бы прийти к прямой этнической диктатуре. Чеченских войн в их историческом виде, наверное, не было бы – ни первой, ни тем более второй, – но совершенно не факт, что этническая диктатура, которая могла возникнуть, была бы лучше.
Скорее, хуже.
Потому, к сожалению, поражение защитников Белого дома с исторической точки зрения было предопределено качеством самого Верховного Совета и тех, кто его возглавил.
Очень важно для понимания тех дней, что незаконность действий Ельцина тогда, в разгар иллюзий относительно правового государства, переживалась весьма остро. Это сейчас люди привычно говорят, что власть принадлежит бандитам и потому понятно и естественно, что ее представители ведут себя как бандиты.
Но тогда недавние советские люди еще верили в демократию, в правовое государство, в закон. Обратите внимание: армия не поддержала Ельцина. Помнится, Грачев не раз и не два говорил, что воинские части в Москву уже идут и уже практически пришли, а ни один танк в тот момент из расположения воинских частей даже не двинулся. Насколько могу судить, Белый дом расстреливали сборные офицерские экипажи, но это были наемники.
Даже ближайшие советники Ельцина, за исключением некоторых особо фанатичных демократов, расстрела Белого дома в явной форме не поддержали. Этих советников отлавливали по личному распоряжению Ельцина специальные съемочные группы российского телевидения. Причина опалы С. Б. Станкевича, например, насколько можно судить с высоты прошедшего времени, заключается в том, что он сбежал в командировку, но его поймали в аэропорту, – и, будучи буквально прижат к стене камерой, он бесконечно долго, бестрепетно глядя в ее объектив, нес околесицу, из которой нельзя было понять ничего вообще. И Ельцин эту позицию понял правильно.
А патриарх Алексий Второй практически достиг компромисса и начал переговоры, которые вполне бы привели к мирному урегулированию. 1 октября представители конфликтующих сторон даже договорились, что не будут осуществлять эскалации конфликта, и подписали соответствующую бумагу, но для организаторов-то конфликта мирный исход был недопустим, потому что тогда кризис переносился на весну, когда у Бориса Николаевича шансов уже не оставалось!
Нужно понимать суть дела – с формальной точки зрения действия Ельцина действительно были государственным переворотом. Вся дискуссия ведется (в той степени, когда она прерывает гнетущее эту тему стыдливое молчание) относительно того, оправдан он был или не оправдан, и сейчас уже ясно, что он не имел никакого юридического и морального оправдания.
С политической точки зрения можно говорить о его оправданности исключительно в случае наличия однозначного выбора между Ельциным – с одной стороны, и Руцким и Хасбулатовым – с другой. Но если бы Алексию Второму удалось примирить стороны и привести их к взаимоприемлемому решению, столь жесткого выбора не было бы – появились бы новые возможности и расстрел Белого дома не был бы оправдан не только с юридической и моральной, но и с сугубо политической точки зрения!
Политика реформаторов, либералов, демократов была тогда – впрочем, как и в настоящее время, насколько можно судить, – настолько антинародной, антиобщественной, что, как мы сейчас видим, оказывалась несовместима с нормальным существованием российского общества.
Двадцать лет национальной катастрофы продолжаются именно потому, что тогда, в 1993 году, возобладал этот подход. Косвенным признанием нелегитимности действий реформаторов является то, что государство так и не посмело снести стихийный мемориал у Белого дома.
То самое государство, которое мы вполне заслуженно ругаем последними словами, которое сложилось благодаря расстрелу Белого дома и во многом состоит из идейных наследников тогдашних палачей, – это самое государство стесняется! Неоднократно обсуждался вопрос, как бы «зачистить» эту территорию, но всегда в конце концов возникали стыд и страх…
И, конечно, нужно помнить о жертвах.
Указание на 159 человек, о которых до сих пор официально говорится по инерции 1993 года[14], сегодня производит впечатление откровенной насмешки над людьми, над их памятью, над их горем. Насколько я могу судить после бесед с довольно значительным количеством очевидцев и участников тех событий, после расстрела Белого дома проводилось сознательное уничтожение людей для того, чтобы частью ликвидировать, а главным образом запугать наиболее активный слой общества, который собрался у Белого дома с обеих сторон.
Реформаторам нужно было отбить у народа саму мысль о его возможности влиять на свою судьбу, естественную в условиях только что произошедших титанических катаклизмов.
И, в общем-то, им это удалось.
По оценкам (наиболее тщательным представляется сбор заявлений официальных лиц и свидетельств очевидцев, осуществленный В. А. Шевченко в работе «Забытые жертвы октября 1993 года»[15]), погибло не менее тысячи человек.
Испуг, пережитый в те дни реформаторами, был невероятно глубок: перед ними впервые встал призрак ответственности за то, что они натворили в ходе так называемого реформирования экономики.
И поддержка их со стороны общества и даже самих государственных структур – если не брать во внимание экзальтированную интеллигенцию, и по сей день не устающую камлать на костях Сталина, – была минимальной.
Простой пример: штурм телецентра «Останкино». Это классическое «отвлечение на негодный объект», потому что если бы после взятия мэрии сторонники Верховного Совета пошли в Кремль, всего-навсего на другой конец Нового Арбата, – и попытались взять вместо телеэфира реальную власть, – я совершенно не уверен, что кто-то в тот момент стал бы защищать Кремль.
Я там был вечером в субботу 2 октября и, уходя с работы, видел, какая зияющая пустота там медленно воцарялась. Защищать его – я, конечно, могу ошибаться – в те дни было просто некому. Можно было взять Кремль, как в 1917 году Зимний дворец, без всякого штурма, – и то, что они этого не сделали, лишний раз свидетельствует: настоящих руководителей у Верховного Совета просто не имелось.
* * *
Противопоставляя Ельцина и Верховный Совет, нельзя забывать о том, что руководители последнего, Руцкой и Хасбулатов, длительное время были в команде Ельцина на ключевых позициях: они были слабы еще и потому, что их конфликт с Ельциным был внутренним расколом одной команды. Никто никогда не вспомнил бы о Хасбулатове и даже Руцком без Ельцина, он их вытащил в политику из ниоткуда, из безвестности.
По сути дела, расстрел Белого дома и сопутствующие события – например, те зверства, что происходили в прилегающих дворах, – были маленькой гражданской войной.
Она не переросла в большую лишь из-за измученности общества реформами, а возникла именно из-за политики Ельцина по безумной либерализации всего и вся, по уничтожению «проклятого коммунистического прошлого» без замены его приемлемым настоящим. Либерализовать цены в условиях сверхмонополизированной экономики – это примерно то же самое, что выстрелить в висок из гранатомета.
Да, в условиях кризиса удалось избежать большой гражданской войны. Но с высоты современного исторического опыта возникает устойчивое ощущение, что ее опасность сознательно и в корыстных целях преувеличивалась той самой интеллигенцией, которая призывала истреблять всех несогласных, и теми самыми реформаторами, которые эту угрозу на самом деле создали и до сих пор просто заметают следы. А наследили они так, что, заметая более 17 лет, так и не преуспели в этом.
События 4 октября 1993 года до сих пор во многом окутаны тайной. Например, непонятно, кем на самом деле были таинственные снайперы, стрелявшие по обеим сторонам и по окнам, а еще в нескольких местах города – просто по прохожим. В частности, если по правой стороне Тверской от центра пройти чуть дальше памятника Маяковскому – окажетесь на месте, где люди попадали под прицельный огонь.
Я хорошо помню события того дня, потому что девушка, за которой тогда ухаживал, пошла посмотреть, «как стреляют», я об этом узнал с некоторым опозданием и бросился ее оттуда вытаскивать. Не мог тогда себе представить зверств, которые там потом происходили, но все же понимал, что там совсем не надо находиться. У нее хватило ума уйти минут через двадцать, когда рядом с ней в толпе убили человека, а я там бегал где-то часа два с половиной, разыскивая ее. И могу сказать, что там много чего происходило, а потом я много перемещался по центру Москвы и много чего видел, в том числе и на Триумфальной площади.
