В любом случае, даже если это и был израильский спецназ, как иногда говорят до сих пор, он прилетел не по своей воле. Согласитесь: вряд ли в 1993 году у нас были гражданские снайперы, которые никому не подчинялись и не входили в состав спецподразделений.
Вероятно, это была осознанная работа на разжигание напряженности, на то, чтобы сделать кризис более полным, глубоким, пугающим, страшным, чтобы парализовать людей ужасом, отбить у них саму мысль о возможности защиты своих прав. Думаю, что это была часть государственной политики. И эта государственная политика была чрезмерно, невыносимо жестока даже для сотрудников правоохранительных органов: они далеко не всегда были готовы к тем нарушениям закона и к тем зверствам, которые от них потребовались.
Армия не шевельнулась. «Альфа» и «Вымпел» вели себя очень корректно. Московский ОМОН просто саботировал указания руководства, так что пришлось нагнать в Москву ОМОН из регионов, который вел себя по тем временам дико и чудовищно, а по нынешним – почти пристойно. Кто убивал людей во дворах, непонятно до сих пор. Да, это делали люди в милицейской форме, и уголовников из тюрем не выпускали, как в Молдавии через год, но какой-то такой внегосударственный вариант реализован был совершенно явно.
Даже милиция, обычная, рядовая милиция спасала защитников Белого дома. Мне не один человек рассказывал, что, когда их везли после ареста, им милиционеры объясняли: мол, мы вас везем и должны сдать вас на руки людям, которые вас, скорее всего, убьют. А убивать людей просто так, без суда, пусть даже и такую коммунистическую сволочь, как вы, нельзя. Поэтому давайте мы изобразим, что у нас колесо шина спустила, или двигатель заглох, или еще что-то, но вы нас не выдавайте. И задержанные остались жить.
Ведь одно дело – убить инспирированным самосудом или в горячке при аресте, и совсем другое – по приговору. Совершенно разные вещи, разный имидж. Убийство, закамуфлированное под самосуд, – это способ запугать, в том числе и демонстрацией глубины угрозы гражданской войны.
А вот убить арестованных открыто уже нельзя, уже страшно: это значит взять ответственность на себя. Ведь не забудем: в 1993 году еще существовала независимая пресса, и ее читали люди.
Судить же задержанных – значит выслушать их показания и признать перед всем миром самих себя преступниками, по крайней мере с юридической точки зрения. Кроме того, на суде неминуемо всплыл бы вопрос о том, что происходило в Белом доме и что делали там с его рядовыми защитниками после захвата, после того, как «Альфа» и «Вымпел» вывели оттуда депутатов.
И потом, главный вопрос – о власти – был решен. Перед победителями стояла следующая задача: создать новые политические стандарты. Среди них еще были умные или просто чуткие люди; думаю, они понимали: расстрелять побежденных сейчас – значит на следующем историческом витке быть расстрелянными самим.
В силу особого цинизма, происходившего на всех этапах кризиса вокруг Верховного Совета, значительная часть связанных с ним фактов сознательно умалчивается. Это ведь позорная страница в истории не просто российского государства, но и в истории российских реформ, а у власти у нас, – по крайней мере, у экономической власти – по-прежнему находятся либеральные реформаторы, для которых Гайдар и другие люди, запятнавшие себя в те дни призывами к крови, являются иконами.
Насчет реакции российского общества могу сказать, что после 4 октября 1993 года даже самые либеральные, самые демократичные, самые безумно любящие Ельцина газеты Российской Федерации стали писать в словосочетании «президент Российской Федерации» слово «президент» с маленькой буквы. До этого все писали с большой, даже критикуя его.
Это была абсолютно стихийная и, вероятно, во многом бессознательная реакция на чудовищное зверство, которое имело место. Большинство журналистов не верили в его масштабы, считая, что погибли действительно объявленные тогда 157 человек, но их рука сама собой, непроизвольно выводила слово «президент» – даже в хвалебных статьях! – с маленькой буквы. Я на себе это ощутил: писал официальные документы и понял вдруг, что теперь нужно сделать большое усилие, чтобы это слово в официальном документе, по бюрократическому канону, написать как положено.
Мы до сих пор живем в реальности, созданной расстрелом Белого дома. Потому что нелегитимность и вседозволенность именно в результате этого расстрела стали нормой власти и нормой жизни.
Например, чеченская война была бы невозможна без сложившегося в 1993 году режима. Реформаторы продолжали абсолютно неадекватную, самоубийственную, уничтожающую страну социально-экономическую политику, и нужно было как-то повысить авторитет власти, который падал из-за обнищания людей, из-за полной безысходности, из-за возникновения и разгула бандитизма. В таких ситуациях у безответственных руководителей естественно появление идеи «маленькой победоносной войны» – вроде Русско-японской.
Без расстрела Белого дома, уничтожения демократии и формирования связанной с этим политической культуры было бы невозможным, немыслимым и превращение этой «маленькой победоносной войны» в крупнейшую коммерческую операцию девяностых годов, да и двухтысячных тоже. Ведь именно поэтому она была такой безумной и такой кровавой, такой чудовищной, и именно поэтому России не удалось в итоге одержать в ней победу.
Превращение чеченской войны в коммерческую операцию по разграблению бюджета, по нелегальной торговле неизвестно чем, с моей точки зрения, было прямо вызвано характером режима, который сложился в 1993 году, когда реформаторы и их обслуга очень четко поняли, что народа нет, а есть «быдло» – в лучшем случае «население». И, если что, недовольных можно арестовать, а то и еще раз расстрелять.
Полное отсутствие контроля за деятельностью государства было заложено расстрелом Белого дома и, с моей точки зрения, закреплено Конституцией Российской Федерации 1993 года, де– факто закрепляющей концентрацию всей реальной власти в руках президента. Именно тогда сформировалась стратегия уничтожения России ради обогащения кучки коррупционеров и олигархов. Именно расстрел стал переломным моментом, потому что народ был окончательно лишен реального влияния на власть, и продолжающаяся и по сей день наша русская катастрофа стала, по сути дела, необратимой.
Именно 4 октября 1993 года российская государственность окончательно сформировалась в виде того, что тогда оппозиция называла «оккупационным режимом», ну а сейчас, насколько могу судить, называется представителями этой государственности «суверенной демократией». Это внешне демократический авторитаризм, по сути дела, самодержавие.
Причем этот режим опирался на глобальные корпорации, с одной стороны, и на российскую медиакратию, с другой. Именно отсюда столь возбуждающая журналистов трогательная любовь Ельцина к СМИ: он понимал, что к власти его привела именно либеральная часть журналистов.
Ну и, наконец, третья опора – это антироссийская часть интеллигенции. Та самая, которая подписала письмо с призывом «раздавить гадину». Исторически российская интеллигенция всегда призывала милость к падшим, всегда и везде. Она бывала иногда неправа, бывала неправа и именно в этом, но практически всегда говорила: не надо крови, давайте пожалеем людей. В этом ее социальная функция, на то она и интеллигенция.
Когда она начинает говорить «раздави гадину», она перестает быть русской и перестает быть интеллигенцией. И вот эта часть так называемой интеллигенции стала третьей опорой режима. Единственно, из списка подписантов следует убрать Б. Ш. Окуджаву, потому что ему было просто уже очень много лет и он, по– видимому, жил в то время в несколько иной реальности, чем все остальные.
* * *
Очень важно и то, что в результате расстрела Белого дома и последующих событий политическая деятельность стала восприниматься обществом, по сути, как предательство, чтобы не сказать проституция.
Классический пример: насколько можно судить сегодня, Зюганов стал единоличным лидером КПРФ именно благодаря своей публичной поддержке Ельцина в той ситуации. Советники Ельцина, которые были с ним с самого начала, некоторые еще даже из Свердловска, публично поддерживать расстрел не стали – им было стыдно. А в Коммунистической партии РФ тогда было много лидеров, было коллегиальное руководство. И вот господин Зюганов, насколько могу вспомнить и судить сегодня, смог вырваться из этого коллегиального руководства и растолкать всех, опершись на администрацию президента, которая была ему страшно благодарна за поддержку.
Это очень важно: именно с того момента политикой в России стало заниматься стыдно. Хотя политика – это необходимый и полезный вид деятельности, что-то вроде гнойной хирургии.
Очень показательно сравнение расстрела Белого дома с ГКЧП. Путчисты, которые имели, образно выражаясь, не только ружье, но и палец на спусковом крючке, предпочли идти в тюрьму, но не стрелять, хотя могли, по крайней мере, надеяться мгновенно смести с лица земли сравнительно небольшое количество людей, вышедших защищать от них демократию и свои надежды на лучшую жизнь.
