— Наверное, так же замалчивают нынче Василия Шукшина, Владимира Солоухина, того же Федора Абрамова. Хотят вычеркнуть из списка русскую национальную литературу. Почему-то именно славянская православная культура больше всего раздражает мировую закулису. Как дружно вся Европа налетела на Югославию, которую так любил тот же Дмитрий Балашов. И кого они якобы защищали от сербов? Все тех же исламских фундаменталистов, окопавшихся в Косово? По моему, Европа сама уже давно не понимает, что творит. Аппетиты хищных американцев еще можно понять, но зачем Европе нужны были бомбежки Белграда? И почему наше российское руководство так дружно предало сербов, как бы не заметив эти бомбежки, это раздробление союзной нам Югославии?
— Они готовы были бомбить и Вологду и Москву… Во время одного из визитов своих на Балканы мне подарили стихотворный сборник поэта Дудича. Его биография весьма интересна. И я заразился переводами. Поднапрягшись. Я перевел сначала несколько строк, потом и несколько стихотворений. Вот один из переводов.
Дорогами предков, Отчизна, иди!
Обманет не ястреб, кукушка из леса.
Отринь, мой народ, обходные пути,
Отвергни призыв путеводного беса.
И Бог да спасает твоих удальцов,
Как это бывало уже не однажды,
Презри мудрость глупых и дурь мудрецов.
Предательский нож изнывает от жажды.
Последнюю жилу ему не проткнуть!
(У храброго труса задача такая.)
но гром поднебесный не ищет свой путь,
в скалу пробивается нить золотая.
И витязи Косова, павшие ниц,
Встречая без страха орду чужеземцев,
Впервые узнали про доблесть убийц,
Губивших твоих стариков и младенцев.
Мужайся! Хоть знамя в руке подлеца,
Вручающей вражьи медали,
В бандита она обратила борца,
Священника — в сборщика дани.
Хотелось перевести и стихи Радована, но до них у меня руки пока не дошли. Зато запомнились на всю жизнь две встречи с Радованом Караджичем, запомнилось и его общение с боевыми соратниками, такими, как лидер Сербской Краины, смелый и мужественный Мартич. У Югославии и Сербии эта область была отнята силой оружия. Да что говорить о лидере Краины Мартиче, если сам президент Милошевич был отнят у независимой страны тоже силой оружия… Помню, как в те дни, когда мы с президентом Милошевичем беседовали в его резиденции, прикатила в Сербию Татьяна Миткова. Немного прошло недель после того времени, как ООН приказала Карло дель Понте судить президента независимой страны. И президента Милошевича, по сути, украли. За что? За то, что он, как мог, защищал достоинство и суверенность своего государства? Миткова, конечно же, содействовала как могла этому "демократическому" процессу…
— Мне тоже довелось один раз встречаться с Радованом Караджичем. Поэт, национальный герой, он прочитал нам свои стихи на сербском. Он, к счастью, до сих пор неуловим для своих врагов, надеюсь, таким и останется. И в это же время, когда европейцы бомбили сербские города, самые лютые чеченские боевики, тот же Салман Радуев, проходили лечение в европейских центрах. Еще раз скажу, для меня загадка, почему Европа поддерживает исламских террористов в Чечне, в Косово, во всех других горячих точках, и в то же время так агрессивна по отношению к славянским православным странам?
— Европа сама давно под влиянием мировой закулисы, она ни в чем не может отказать той же Америке. Однажды я уже рассказывал, как мы прорывались сквозь обстрел в Сербскую Краину. Тогда Милошевич еще правил всей Югославией, а теперь она повержена и раздроблена. Моя встреча с Радованом произошла на православную Пасху. После официальной встречи стояли мы в храмовой тесноте. Не записал я, кто служил литургию, и жалею. Чисто русское это свойство — жалеть об упущенной возможности. Поздно, теперь уже ничего не вернешь. Может, и в Сербии больше не побывать, а "демократы", быть может, проникнут с танками не только в югославские города… В 1998 году через газету "Советская Россия" я писал Караджичу: "Дорогой наш друг Радован, держитесь и не сдавайтесь!" Но госпожа Олбрайт, единокровная госпоже Митковой, была безжалостна, хотя она и спаслась в войну именно в Югославии. Сербию НАТО хотело бомбами стереть с лица земли. Сербы отстояли свою свободу и спасли своих мужественных защитников Караджича и генерала Младича. Когда наша делегация побывала на местах жестоких боев, мы поклонились могилам сербов и русских добровольцев. Так русские ли добровольцы предали сербов? Или Швыдкие с Митковыми?
— Вернемся к литературе. Вам удалось написать уже все задуманное в прозе? Или многое остается нереализованным?
— В политической публицистике у меня нереализованного почти не осталось. Все вы с Прохановым реализовали. Я долгие годы читал вашу газету "День", а потом "Завтра" от корки до корки. Сейчас я немножко сбавил свой темп, не всегда успеваю, но слежу по-прежнему. Я во многом согласен с вами. Ну а в прозе, конечно, планов было много. И сейчас еще надеюсь кое-что довершить.
— Что, на ваш взгляд, главное в русской душе?
— Совестливость. И религиозность. Христианство — это и есть совестливость.
— Что же случилось с русской душой, когда почти весь народ стал атеистами, причем воинствующими?
— Вот за это и страдаем мы до сих пор. Кара Господня. Не простился нам этот атеизм. И если не вернем свою душу, так и погибнем.
— Что же нам надо — смириться с этим наказанием в виде Чубайсов и Ельциных, или бороться с ними?
— Прежде всего нам надо жить. Значит, противостоять дурному. Почему не можем мы побороться за семью? Или за русских, нынче разбросанных по всем независимым республикам, лишенных всяческих прав?
— Вот Эдуард Лимонов со своими соратниками боролся за интересы русских в Латвии, на Украине и в Казахстане, а теперь сидит уже больше года в нашей русской тюрьме. Это справедливо?
— Надо спасти его от тюрьмы. А как мы спасем его? Я теперь сомневаюсь, что спасем, потому что он тоже дерзкий человек и не смиряется перед властями. А этого власти не любят. Я отрицаю его эстетику, но в своей борьбе за интересы русских он — молодец. Он и в эстетике изменяется. Нет же таких людей, которые остаются всю жизнь одинаковыми. Я по себе знаю. Хотя я и ортодокс, может быть, я стараюсь понять всех людей, которые защищают интересы русских.
— Интересно, зачем тому же Владимиру Путину надо, чтобы известный писатель сидел в тюрьме? Сегодня Лимонов, завтра Проханов, а потом и мы с вами. И Куняева можно посадить за статьи в журнале. Что за государство у нас такое, что почти во все времена в тюрьмах сидят известнейшие писатели, от Чернышевского до Горького, от Гумилева до Заболоцкого. И от Леонида Бородина до Эдуарда Лимонова… Каждый режим изобретает для себя своего Солженицына.
— Как губили русский народ, так и губят. И проснется ли русский народ от спячки своей — не знаю. Но мы обязаны будить. Я только этим и занимаюсь все годы. Всей прозой своей. Будить можно по разному: за плечо трясти, за волосы дергать. А может, народу выспаться надо? Пусть еще поспит немного. Накопится энергия. Во время сна он тоже растет.
— Вам сейчас исполняется семьдесят лет, можно ли уже подвести какие-то итоги?
— Никогда не думал становиться знаменитым, ни о какой известности не мечтал. А вот и премии какие-то получил, и книги выходят. Может, я даже лишка какого-то сделал в своей жизни. Никогда бы в молодости о таком подумать не мог. Допустим, роман "Все впереди" я даже не мечтал написать. А он сюжетный. Я сюжет очень ценю в прозе, это организующее начало. Если нет сильного сюжета, нет и прозы. Почему я занялся драматургией? Потому что люблю сюжет, действие, когда есть начало, середина и конец. Талант должен сам чувствовать слабину в своих сюжетах, и выстраивать их. Я с Михаилом Лобановым спорил много по политике, а он прочитал роман "Все впереди" и написал очень хорошее письмо…
— Такому консерватору, как вы, наверное, пристало писать только ручкой? Или все-таки на машинке печатаете?
— Только ручкой. А потом жена или сестра перепечатывают. Это не только магия, но еще чего-то, что трудно понять. Надо писать своей рукой. Мне необходимо непосредственное общение с бумагой, со словом, когда каждая буква тобой написана. Та же буква "ё", за которую я всегда борюсь. Не зря же раньше писали перьями, и как писали! Все лучшее в литературе написано перьями. И нам уже такого никогда не написать. Начиная с Библии и заканчивая нашими великими классиками. Пушкин-то перьями писал. А Николай Гоголь переписывал свои произведения по девять раз теми же перьями. Есть его письмо начинающему литератору. Первый раз написал все, что задумал, и спрятал. И забыл на время. Потом надо прочитать снова, сделать пометки, исправления и вновь спрятать и забыть. Так до девяти раз. Я думаю, что сегодня ни Личутин, ни Распутин так не пишут. Белов тем более. Я, например, самое большое — переписывал только три раза. Пытался подражать Гоголю. Напишешь. Забудешь, и потом вновь переписываешь. Чаще хватало только до двух раз. Реже — три. Легче стало, когда машинку купил. Жена перепечатает, и уже по машинописному тексту я правлю. Так получалось до трех раз. А дальше уже бумаги жалко.
