После вчерашнего бесячьего состояния Деня казался устаревшим, не умеющим веселиться челом. Немодным. А кто модный? Тот, кто "жизни не знает"? Внутри всё пело и орало, было на всё ха-тьфу. Жизнь прекрасна и удивительна. "Всё прах и суета сует! Всё ложь и… полнейший бред!" Ляпе надо в голову дать, что он, гад такой, не хочет меня. Да забить!.. "Эх, мама, до чего ха-ра-шо!!!"
Именно в этот момент моего душевного подъёма зазвонил телефон, и голос Нигера на том конце провода великолепно в подъём вписался. Он без всякой лажи сразу сказал:
— Это ты? Погнали гулять.
— О, е-е-е!!!
"Ну и что, что далеко", — подумала я. А он в ответ быстро сказал:
— Я приеду, давай у эскалатора через час.
— Давай!!!
Картина такая: я стою, смотрю на эскалатор, а оттуда выезжает высокий рэппер в светлой кепке "NY", с торчащими ушами, с наглыми глазами и радостной улыбкой до ушей. Плечи широченные, весь здоровый, как конь. Выезжает, и процесс этот не прекращается. О, наконец-то. Идёт ко мне. Под жёлтой клетчатой рубашкой — белая футболка, а ниже — широкие штаны с болтающейся цепью. То, что этой цепью когда-то прилетело некоему приставучему Вове по голове, я как-то старалась не думать.
Первый раз вижу Нигера на трезвую голову и на свету. Он оказался выше меня на целую голову. Это существенно, потому что в моём окружении мальчики в лучшем случае одного со мной роста. Ляпе вообще, если постараться, руку на голову можно положить. Особенно стоя на каблуках.
— Привет! — обрадовался Нигер. — Привет, киска!
Мне льстило его присутствие рядом. Мы ехали в метро, я смотрела снизу вверх и улыбалась, как какой-нибудь американский турист. Потом гуляли по Невскому, я соглашалась на все его мороженки, под конец так наелась, что просто некуда бежать. Зашли на Дворцовую площадь, поглядели на падающих брейк-дансеров. Сели неподалёку в парке у фонтана, взяли пиво. В фонтане бултыхались дети и туристы.
Нигер рассказал про рэп, напел: "Я не верю глазам, я не верю ушам — руль хип-хоп индустрии дали мудакам". Потом смутился. Поглядел на меня своими наглыми глазами и поцеловал.
Дети визжали от восторга. Туристы щёлкали фотоаппаратами.
"We gotta make a change…"
Всё встало на свои места, бардак в голове сменился прибранными полками. Всё просто "без залеча, без ботвы, без всякого отстоя-а…"
Только там была ещё кладовка, в которую были поспешно скиданы мысли о войне и тюрьме, о потных мальчиках и хриплых голосах…
Я перестала заходить к Волковой. То поздно приду домой, то забуду. Волкова не обижалась, тем более что она как раз увлеклась "богатым мужчинкой" и разъезжала с ним по базам отдыха и шашлыкам.
Мы сидели на набережной, свесив ноги. Туда-сюда плавали пароходы и катера с туристами.
— Может, одеваться нормально? — вдруг ни с того ни с сего сказал Нигер, глядя прямо перед собой.
— То есть?
— То есть, как гоп. Узкие джинсы, футболочка… — Нигер едва заметно скривил тонкие губы. Когда подумал, наверное, нормально было. А когда озвучил, понял: "Фу, как стрёмно".
— А что вдруг так?
— Да заколебали все. Все думают: во децл! Широкоштанинных развелось до фига… Если ты надел широкие штаны, то ты должен знать за рэп… А не просто потому, что сейчас это модно, — Нигер воинственно сжал кулаки. — Прежде всего — это рэп-культура. А то, блин, всякие ошмётки послушают Эминема или, ещё хуже, Децла и надевают широкие штаны — мы типа крутые рэппера… А я уже четыре года так хожу. Рэп слушаю пять лет… И меня бесит, когда какой-то децл идёт и смотрит на меня, как на своего, типа, он такой же. Хотя на самом деле он тупой гоп и ему ещё до хрена до меня…
— О!.. — только и нашлась что сказать я.
Нигер встрепенулся.
— Ой, киска, я тут муть всякую гоню!.. Извини.
— Почему муть? Да ну, ты же не децл, ха-тьфу на всех.
— Правильно! — выпятил грудь Нигер и обнял меня, прижавшись прохладной щекой:
— Киска, киска!..
— Что?
— Люблю тебя!
Мне везло в жизни. После школы ни на какие курсы не ходила и вдруг — р-раз и поступила на философский факультет. Учителя дружно сказали: "А-ах…" Ещё бы — троечница, ни рыба ни мясо, по их мнению, успехом не пользовалась — и философский факультет. Отличницы и те завалили экзамены, ходили с красными глазами. А я — сдала — и с обычным лицом. Будто и не рада.
Мальчики штабелями не падали. Но что прибивало к берегу, то было моё. На первом курсе прибило отличника Сахарова. Его все любили, а он любил меня. Сначала взаимно, потом через полтора года мне надоело. Сахаров носил белые рубашки и брюки в рубчик. Ношеное-переношеное, брюки на заду висели, как парашют. Зато знает наизусть всяких Сократов. Зачем они мне? Мне хотелось пива и секса в неограниченных количествах, а не за пять минут до прихода мамы Сахарова… Сахаров месяц сидел дома, как привидение. Глаза — как у больной собаки.
Вместо Сахарова приплыл Яшников с пятого курса. Крепкий, светловолосый, улыбочка очаровательная. Яшникова тоже все любили, а он никого не любил. Я убивалась и рыдала в подушку. Потом в один прекрасный день появился на горизонте Андрей, и Яшников затонул где-то непонятно где. Андрей в отличие от Сахарова и Яшникова никакого отношения к философскому факультету не имел. Работал себе охранником и брился наголо. И не приплывал он, кстати, а проплыл мимо моего заросшего ракушками берега, сделал ручкой, и я тогда поняла: вот этого — буду. Люблю. Не могу. Андрей подумал иначе: буду, ещё раз буду, а потом… Мы всю осень встречались. Два раза в неделю. Вообще-то мне и этого — во! Это же Андрей! Совершенство из всех совершенств. Старше на шесть лет, в философии ровным счётом ничего не понимает. У него своя философия: "Дурака надуть — себя порадовать" и "Мочи гадов". Под гадами подразумевались все, кроме девчонок и друзей. Голова кружилась от блатной романтики. До поры до времени.
Андрей поставил жирный крест сам, и я превратилась в ту самую больную собаку. Ползала грустная. Волкова всё недоумевала, мол, какого хера?
Андрей сидел в мозгах долго, почти год. За это время Сахаров успел найти себе девушку и бросить её. Ходил, выпятив тощенькую грудь. Я подозревала, что в этой груди всё ещё шевелится любовь ко мне, но вслух не говорила. Сахаров был патологически обидчив. Ушёл с головой в учёбу, подтягивая штаны с выцветшим парашютным задом. Иногда смотрел умильно. Честно говоря, я задумывалась: может, вернуться? Отдохнуть рядом с ним… Всё равно никого не прибивает к берегу. Андрей — гад. А больше никого в мире нет…
Ляпа приплыл в конце эпопеи с Андреем. Писал всякие смешные письма, мол, "целую крепко, твоя Репка". Репка моя. Моя ли?
И вот теперь — Нигер. Я в дауне. Я думала, что таких уже не делают.
Оказалось, делают.
О моих прошлых пассиях Нигер отзывается примерно так: "мудень", "лох", "чмо какое-то". Мне становится непонятно, чего ж я тратила столько времени на всяких Андреев? Сахаров этот — бр-р-р… Яшников — вообще глист какой-то. Встретили тут его на ВМЦ. Яшников подбежал со мной здороваться, тряся кудрями. Нигер глядел на него сверху вниз презрительным взглядом. Чуть ли не плюнул.
Знакомство с Ляпой произошло у меня дома посредством компьютера, а точнее, "винампа". Ляпа — это панк-рок, а не рэп. Но даже если бы Нигер любил панк-рок, он никогда бы не стал слушать песни "этого твоего "мужа", чё это за фотки его тут?". Мальчик ревнует. Фотка одна. Ляпа на ней в "Полигоне" с высунутым языком. Концертный момент.
— Даже если бы ты мне включила Земфиру, я бы и то сказал, что она лучше, чем эта… Ляпа.
Ну, всё ясно…
Прошло полгода.
Я не вижу Деню. Где он? Неизвестно. Может, поехал в Чечню. Может, у него такой плотный рабочий график. Может… Волкова говорит: "Женился!" Да хотя бы.
Нигер — моя любовь. Я становлюсь жутко неинтересной собеседницей, когда дело касается Нигера.
Несчастье — это да, это всем любопытно в обсосанных подробностях. Счастье банально. Оно у всех одинаковое. Говорить о нём бесполезно: во-первых, не поймут, во-вторых, скучно.
Волкова отрастила волосы и похудела на три кило. Теперь она подъезжает к дому на джипах, вся из себя высокомерная и разодетая. Волкова зазналась. Но я-то знаю, что она Кашалотик…
