мультипликации не наблюдалось: когда применялись оба типа аргументации разом, результат был тот же. Это значит, что защитники науки могут выбрать любую стратегию из двух. И не нужно быть ученым или историком науки, чтобы противостоять наукоотрицанию. Как заметила в интервью Корнелия Бетш, «трудность с аргументацией по сути в том, что нужно хорошо владеть научным знанием, а это большое дело, потому что исследований и разработок необъятное множество, а знать все иной раз бывает трудно». А вот если изучить пять приемов, используемых наукоотрицателями, и тщательно подготовиться к их разоблачению, они могут стать «универсальной стратегией» противодействия антинаучной дезинформации, где бы вы ее ни встретили.
Это хорошая новость для тех, кто хотел бы выступить против наукоотрицателей. Для меня работа Бетш и Шмидта стала как бы оправданием моих собственных усилий, потому что я уже больше года применял тактику технической аргументации, не называя ее так. Но Бетш и Шмидт четко прописали и миссию ученых в борьбе с антинаукой. Хватит академическому сообществу жаловаться, что беседы с наукоотрицателями – пустая трата времени. Ведь как часто мы слышим из уст ученых: «С этими людьми не о чем говорить», – или видим, как они начинают доказывать антинаучникам свою правоту, но при первых признаках отпора уходят, махнув рукой? Однако, согласно Бетш и Шмидту, это худшая из возможных реакций! Собранные данные показывают, что на самом деле такого рода беседы могут быть достаточно успешными, но для этого их как минимум нужно вести. Так что теперь делать ученым? Отвергнуть Бетш и Шмидта и самим стать наукоотрицателями?
К несчастью, Бетш и Шмидт обнаружили, что техническая и фактическая аргументация помогает купировать разлагающее действие антинаучной дезинформации, но недостаточно, чтобы полностью ее нейтрализовать. Если человек подвергся антинаучной промывке мозгов, скорее всего, будет остаточный эффект. Наилучший вариант для человека – вообще не подвергаться дезинформации. Хуже всего для общества, если дезинформация распространяется и не встречает никакого сопротивления. Разумная позиция получается следующей: если ты сталкиваешься с распространением антинауки, лучше не оставаться в стороне, а постараться этому помешать. Бетш и Шмидт дают забавную инструкцию на случай, если вы узнаете о том, что предстоит дискуссия, где предположительно будут распространяться антинаучные установки: «Не явиться на дискуссию кажется наихудшей тактикой. Но есть одно исключение: если неучастие представителя от научной позиции влечет за собой отмену дискуссии, именно такой вариант следует предпочесть, чтобы исключить вредное воздействие на аудиторию». Это, конечно, отрезвляющее замечание. Заставить человека отказаться от уже усвоенных антинаучных воззрений кажется возможным, но это трудно. Даже если метод, описанный Бетш и Шмидтом, действует, он не панацея.
И поскольку мы живем в мире, где антинаука распространилась повсеместно, неудивительно, что его, этот метод, предстоит серьезно дорабатывать. Например, остается открытым вопрос, как применять находки Бетш и Шмидта. Да и сами эти находки обставлены некоторыми оговорками. Ведь исследователи обнаружили, что воздействие антинаучной дезинформации на аудиторию можно смягчить, если дезинформация предъявлена недавно. Но ведь не приходится сомневаться, что есть люди, которые усвоили антинаучные взгляды уже давно, пропитываясь дезинформацией в течение не одного десятилетия. Например, Бетш и Шмидт никак не разбирают вопрос, оказывает ли техническая или фактическая аргументация какое-то влияние на закоренелых наукоотрицателей, сформировавших свои взгляды в ходе длительного и многократного, начавшегося задолго до участия в экспериментах потребления антинаучной дезинформации. Одно дело – вмешаться немедленно и постараться не дать дезинформации повлиять на взгляды слушателя. Совсем иное – побудить субъекта пересмотреть одно из его фундаментальных убеждений, предположительно укреплявшееся долгие годы. Разумеется, если дальнейшие опыты покажут, что такое невозможно, какую бы тактику ты ни использовал, мы просто будем знать, куда лучше направить усилия. Так следует ли обращать стратегию Бетш и Шмидта только на аудиторию, еще способную воспринимать факты, опровергающие наукоотрицание? Следует ли любые попытки переубедить закоренелого антинаучника считать бесполезной тратой времени? На эти вопросы Бетш и Шмидт пока не дали ответа.
Другая проблема заключается в том, что до сих пор не ясно, каким образом нужно включаться. Как мы отметили, все опросы Бетш и Шмидта проводились в интернете. Сработали бы их модели аргументации – или, может, оказались бы даже эффективнее, – если бы беседа происходила вживую? Картина еще больше усложняется необходимостью учесть социальный и эмоциональный контекст, определяющий характер личного общения. Как мы уже видели, нужно принимать во внимание то, насколько атака на взгляды субъекта в личном общении может угрожать его самоидентификации, что, вероятно, влияет на любую форму взаимодействия, но особенно важно в личном разговоре. Безусловно, непросто переубедить человека в интернет-коммуникации. Но какие дополнительные когнитивные, социальные и межличностные факторы нужно учесть, прорабатывая эффективную стратегию переубеждения в очном общении? Как и у Редлоска с Куклински, обращать испытуемых в лаборатории – это одно, но что делать в реальной жизненной ситуации? Сколь бы интересной ни была работа Бетш и Шмидта, она не помогает нам в самом интересном практическом вопросе.
И вот мы вновь сталкиваемся с необходимостью понять, как вообще формируются ложные эмпирические взгляды. Если люди радикализируются не только посредством дезинформации, но и тем, что окружают себя людьми, которые эту дезинформацию им несут, не стоит ли попробовать обратить их, предложив новую группу общения, которая заслужит их доверие и расскажет правду? Это напрямую перекликается с абсолютно центральной идеей о роли идентичности и ценностей в формировании воззрений, которую мы обсуждали во второй главе. Если воззрения наукоотрицателей формируются в контексте самоотождествления и ценностей, не разумно ли предположить, что именно таким путем они и меняются?
Дэн Каган пишет, что «люди усваивают научные знания в беседах с ближними, которые разделяют их ценности и, значит, пользуются их доверием и пониманием». Строго говоря, среди ученых, кажется, происходит то же самое. Так не в том ли дело, что ученые и наукоотрицатели просто доверяют разным людям? Может быть, целью разговора с наукоотрицателем должно быть не просто сообщение ему фактов, которые помогут определиться, но и возврат доверия к ученым? Мик Уэст, рассуждая о том, как давать отпор конспирологам, говорит о важности доверия и уважения при формировании убеждений:
Вы можете сразу дать понять, что не верите в их теории, но добавить (честно), что при наличии серьезных свидетельств вы их обязательно рассмотрите. Оставьте оппоненту возможность убедить вас. Так он сможет объяснить, во что верит и почему, и если вы будете внимательным слушателем, то получите новый ракурс, а заодно повысите для себя шанс быть выслушанным тоже. Если вы окажете оппоненту уважение и постараетесь понять его доводы, он оценит это и, в свою очередь, станет больше уважать вас. Вероятно, он не раз бывал в ситуациях, когда его идеи безапелляционно отвергались или высмеивались, так что уважение с вашей стороны резко увеличит доверие к вам.
Мы далеко
