ни было?
Впрочем, весь этот оптимизм омрачают итоги поворотного исследования 2010 года, представленные в статье Брендана Найана и Джейсона Рейфлера «Поправлять бесполезно: устойчивость политических заблуждений», которая описывает явление, известное как «эффект ответного огня». В этом опыте членам политических партий предъявляли корректную информацию, которая опровергала их установки, не отвечающие действительности. Для консерваторов это была вера в то, что Ирак до американской интервенции обладал оружием массового уничтожения. Для либералов – вера в то, что президент Джордж У. Буш запретил любые исследования стволовых клеток. Оба этих утверждения ложны.
Сначала всех испытуемых подготовили предъявлением фальшивых газетных статей, подтверждающих их заблуждения. Таким образом, и либералам, и консерваторам давали основания верить в истинность их исходных заявлений. Но затем им предлагали достоверную информацию, например цитату из речи президента Буша, в которой он признаёт, что в Ираке не было оружия массового уничтожения. После этого сказывались партийные различия. Пожалуй, предсказуемо, что либералы и умеренные принимали корректирующую информацию и меняли мнение. Консерваторы же оставались при своем. Более того, экспериментаторы отметили, что кое-кто из консерваторов, получив достоверное опровержение своих изначальных (неверных) установок, на самом деле только укрепился в прежнем убеждении. В этом парадоксальном поведении ученые увидели «эффект ответного огня»: партийцы не только отказались пересмотреть свои взгляды, но ощутили более стойкую приверженность к ним, когда эти взгляды были оспорены.
Корректировали и «либеральную» установку, опровергая информацию о том, что президент Буш полностью запретил исследования стволовых клеток: на самом деле он наложил ограниченный запрет только на финансируемые из федерального бюджета исследования культур стволовых клеток, созданных до августа 2001 года, и никак не регулировал частные программы. Поправку восприняли консерваторы и умеренные, но не либералы. Примечательно, однако, что в этом случае экспериментаторы не отметили эффекта ответного огня. Опровержение ошибочной установки не убедило либералов отказаться от нее, но и не заставило верить тверже прежнего. Иначе говоря, корректирующая информация ни консерваторов, ни либералов не заставила отказаться от ошибочных взглядов, но только консерваторов побудила еще крепче держаться своих заблуждений.
Эти открытия шокировали сообщество ученых, изучающих циркуляцию фактов. После президентских выборов 2016 года началась настоящая паника, газеты запестрели броскими заголовками вроде уже упоминавшихся «Эта статья не изменит ваших взглядов» (Atlantic) или «Почему факты никого не переубеждают» (New Yorker), которые внушали читателю мысль, что фактами не только невозможно никого переубедить, но лучше и не пытаться, чтобы не сделать хуже. В этом свете мысль о том, что мы можем (или должны) пытаться оспорить верования антинаучников, кому-то покажется просто блажью.
Затем в 2017 году эксперимент повторили снова; Этан Портер и Томас Вуд обнаружили, что эффект ответного огня невозможно воспроизвести. Важно понимать, что Портер и Вуд нисколько не отменяют главные выводы Найана и Рейфлера. Люди с партийной принадлежностью не хотят воспринимать факты и не готовы под влиянием только лишь фактов менять точку зрения. Но эффект ответного огня исчез. Ученые предположили, что этот эффект – редкая птица и не всегда доступен наблюдателю. Найан и Рейфлер подтвердили это, добавив, что в их оригинальном опыте «ответный огонь» составил лишь небольшую долю ответов, полученных от немногих ультрапатриотичных партийцев в не совсем обычных обстоятельствах. Все четверо исследователей согласились, что большинство испытуемых при этом не меняет своих убеждений под влиянием корректирующей информации. Как заметил один комментатор, «к фактам у нас резистентность, но не иммунитет».
Как верные сторонники научной открытости и общности, Найан и Рейфлер присоединились к Портеру и Вуду в публикации и распространении результатов исследования. Увидев, что результаты их исходного опыта оспорены, они в полной мере поучаствовали в их проверке. Разумеется, широкой публики слух достиг не сразу, и мнение, будто попытки переубедить кого-то фактами могут только ухудшить дело, по-прежнему держится. Но для научного сообщества тучи несколько рассеялись. Открылась возможность изучать способы переубеждения людей.
Одно из самых захватывающих новых исследований провели те же Найан и Рейфлер. В статье 2017 года, озаглавленной «Влияние информационного дефицита и угроз идентичности на распространение заблуждений», они разбирают два самых острых вопроса из тех, которых мы успели коснуться: можно ли исправить ошибочное понимание эмпирических материй, устранив информационный дефицит у субъекта заблуждений, и зависит ли это в какой-либо степени от тревог этого субъекта при возможной угрозе его «самоотождествлению» (самосознанию, самоуважению).
Этой новой работой ученые пытаются ответить на два специальных вопроса. Во-первых, влияет ли форма, в которой подана корректирующая информация, на преодоление информационного дефицита, предположительно служащего одной из причин заблуждения. Во-вторых, можно ли смягчить неприятие корректирующей информации, если субъекту при этом удастся повысить самооценку. И в этот раз ученые разбирали политические воззрения, но в одном из трех опытов выбранный «политический» вопрос заключался в том, готов ли испытуемый воспринять корректирующую информацию и признать реальность глобального потепления. Наконец-то выход на наукоотрицание! Для этого опыта отобрали испытуемых, которые были предрасположены шарахаться от подобной корректирующей информации: все они были республиканцами. Таким образом, доказательства глобального потепления состояли в прямом конфликте с их идентичностью.
Найан и Рейфлер обнаружили, что форма, в которой предлагается корректирующая информация, имеет статистически значимое влияние. Диаграммы действуют эффективнее текста. Строго говоря, сами по себе они оказались столь эффективными, что добавление текста никак не усиливало их действия. К сожалению, группа Найана и Рейфлера не попыталась изучить вопрос, почему диаграммы столь красноречивы. Не исключено, что поданная так информация кажется более объективной. Пожалуй, она оставляет меньше простора для той риторики и конфликтного языка, которые посягают на самолюбие оппонента.
Кроме того, экспериментаторы выясняли, имеет ли значение эмоциональное состояние субъекта в момент получения корректирующей информации, будь то диаграмма или текст. Исходя из своей гипотезы об угрозе идентичности, Найан и Рейфлер предположили: если субъекту предлагают установки, угрожающие его идентичности, он скорее отвергнет их, а значит, если угрозу как-то смягчить, возможно, человек воспримет эти установки более охотно. Чтобы снизить риск тревоги по поводу идентичности, ученые непосредственно перед предъявлением корректирующей информации предлагали испытуемому упражнение на повышение самооценки. Иначе говоря, пытались сделать так, чтобы субъект был доволен собой. Результаты оказались несколько двусмысленными. Хотя какой-то эффект это в определенных обстоятельствах давало (в зависимости от того, насколько твердо опрошенные отождествляли себя с ценностями Республиканской партии), он просто упразднялся формой представления данных. Диаграммы рулят. Позитивное влияние от сессии самоутверждения Найан и Рейфлер увидели, но оно было едва заметным.
Возникает искушение поискать ошибки в методах экспериментаторов. Даже если их гипотезы об эго и угрозе идентичности верны, откуда вывод, что эту угрозу может притупить сессия самоутверждения? Обозревая работы предшественников, посвященные именно этому вопросу, Найан и Рейфлер отмечают, что результаты их «разочаровали». Однако другие ученые могут счесть, что находки Найана и Рейфлера полностью предсказуемы. Разве мы готовы поверить, что убежденные республиканцы, напичканные дезинформацией и сотни раз проинструктированные, что отрицание климатических изменений есть важнейшая часть
