На Новый год на плацу елку поставили, в роты телевизоры привезли. Дембеля по этому случаю напились самогона. Ночью пришел Комбат, он был дежурным по части, новогодняя ночь — дело ответственное. Посмотрел на грязь в казарме и сказал пьяному старшине, что если к утру он заметит хоть пылинку — будет старшина до дембеля из полкового свинарника письма своей Марусе писать. Ничего, к подъему наши «старички» героически все вычистили, потому как армия не кабак, и не скотный двор, а школа мужества!
Передачи по радио и телевизору шли на русском и украинском. По-украински понимали все, украинские песни пели у нас и татары, и узбеки. Заряжающим у меня был грек по фамилии Захаров родом из Абхазии. По-русски плохо говорил, но после демобилизации письма мне писал, приглашал к себе в гости, в мандариновый сад. А у меня к тому времени образовалась любовь по полной программе, да еще и со вздохами, так что с мандаринами не очень получилось.
Морозы что на Украине, что под Москвой, и зима в 69-м была снежная, с метелями и ветрами. Полковые учения на носу, а мы еще всей ротой в колонне не отводили — сильно пуржило, неба не видать. Полигон у нас старый, весь танками изрыт, а ямы подо льдом и снегом — не видно их. Идем колонной, трасса ледяная, машины бьет. Слышу в танкошлеме: правее возьми! А дурной пример заразителен. Следующая за мной машина еще правее взяла. Все! Машина в воде, механик еле по броне ползет! Все к ним! Вытащили, одели в сухую одежду — кто куртку, кто штаны ватные отдал. Водитель в мою машину за рычаги и в полк. А там — бегом в санчасть. Я машину на площадку поставил. Настроение — хуже некуда. Пошел в роту.
Старшина аварийную команду собрал. Подхожу к нему после ужина.
— Поеду, — говорю, — скажи ротному, что ты меня послал на полигон.
— Это хорошо, — отвечает, — я тоже поеду, мешок с хлебом возьмем и сало — пурга, похоже, дня на два зарядила, когда еще к нам машина придет? А два тягача уже ушли. Найдем их в темноте?
— Дорогу не потеряем — найдем по свету фар, не свалиться бы куда.
Два дня мы утопленный танк тащили — сначала один тягач засел, потом другой. Тросы лопаются, а танк в лед вмерз — и ни в какую. Вырубим лед, а он снова схватится. День, ночь — все одно в метель. Дерева нет. Ветошь с соляркой жжем, хлеб на проволоке отогреваем. Снег чистый, без воды не умрем, да и что вода? Все равно замерзнет.
С нами два лейтенанта — один сразу после института, но держится нормально. Спим по очереди, стоя у костра. Ветер то с одной стороны, то с другой, а то и вовсе волчком — зевать не приходится, обожжет. Танк мы все-таки вытащили. Гусеницы замерзли — так волоком и тащили его по льду. Потом ничего, раскрутились. Утро настало, солнце взошло, а скоро и две крытые «летучки» подоспели — печки трещат, из термосов пар валит. А нас смех разобрал, не поймешь — с чего смеемся? Старшина сказал, что это психоз такой, отоспимся — и все пройдет.
Спали до ужина. Дело было в субботу, вечером кино. Был у нас один командир танка, старший сержант Червонящий. Его из танкового училища выгнали и к нам дослуживать прислали. Сапоги у него, конечно, яловые, гонора — как у помощника повара или хлебореза. Подходит он ко мне и говорит: «Ну, рассказывай, Павловский, как ты чужой танк утопил!».
Получил, придурок, по уху от старшины — не очень это педагогично выглядело при подчиненных, но своевременно. Побежал, дурак, жаловаться — его и вовсе в полигонную команду отправили. А, в общем — правильно, танк с идиотом не так хорошо совместим, как дерьмо с лопатой. А мне и слова плохого никто не сказал — я свое отработал. Наш «утопленник», водитель Валерка Шкуренко, сам был виноват — шел бы за мной по колее! Механик он был классный, тогда еще опытнее, чем я. Он учил меня всяким хитростям — подогреватель на морозе запускать, поворачивать на скорости. Танк — это без малого сорок тонн, повернуть его плавно надо еще уметь — иначе может и закрутить, если идешь по обледенелой трассе. Так что мы друг у друга учились.
Дембелизм — куда от него денешься? Но экипаж есть экипаж, у нас не похоронная команда, а гвардейский танковый полк. Дрались редко, чаще боролись — кто победил, тот и прав. Наводчик у меня лучший в батальоне, жаль маленький, «метр с шапкой». Старички над ним посмеивались, мне за него заступаться приходилось. Мой Цветков был тоже старослужащим, и на меня не обижались, хоть я и «молодой». Порядок в танковых войсках!
Был у нас зампотехом батальона рыжий немолодой майор, а у него был немецкий мотоцикл с коляской, с которым я и возился — все равно я в танкопарке целыми днями. Бывало, возил майора по городку или на полигон. ГАИ за сто верст в округе не встретишь, а военная инспекция нас с майором не трогала. Майор когда-то служил в Венгрии, точнее — воевал, выпить любил, а как выпьет — за руль не садился. Зато нам, механикам учебных машин, кое-что про войну рассказывал. Выходит, и стреляли по ним, и жгли, и по мертвым танки ходили. Мы, молодые, такого не видали, а придется — насмотримся.
Олег ПАВЛОВСКИЙ, Ленинград
В 1940 г. НКВД, впрочем, оценило деятельность Вавилова не как (неосознанный) просчет, а как сознательное вредительство.
Н.П. Дубинин «Вечное движение», М., 1973 г.
Н.П. Дубинин «Вечное движение», М., 1973 г.
И. Бенедиктов, нарком (позже — министр) сельского хозяйства СССР.
Лорэн Грэхэм «Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе», М., 1991 г.
Л. Грэхэм — профессор Массачусетского технологического института.
Интервью И. Бенедиктова; см. далее.
Лорэн Грэхэм «Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе», М., 1991 г.
Н. Дубинин «Вечное движение», М., 1973 г.
Н.П. Дубинин — видный советский генетик, академик, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, директор Института Общей генетики. Являясь научным противником Т.Д. Лысенко, Н. Дубинин в то же время был порядочным человеком и в своих воспоминаниях во многом объективно отразил драматическую историю советской генетики 1930-80-х гг. (Объективная позиция Н. Дубинина вызвала многочисленную клевету со стороны врагов русского народа и в его адрес).
«Барьер Вейсмана» — умозрительная концепция, утверждавшая существование «непреодолимого барьера» между соматическими и половыми клетками организма. Неоднократно подвергалась критике и разным модификациям.
Автором концепции изменения наследственности под влиянием внешней среды считается французский естествоиспытатель Ж. Ламарк (1744–1829 гг.).
Произвольно — потому что Ч. Дарвин тоже, в своей теории пангенезиса, высказался за наследование приобретенных признаков, т. е. поддержал ламаркизм.
Если теория говорит, что изменчивость порождают только случайные мутации, а никакое воздействие внешней среды не может оказать влияние на наследственность, то из этого можно «вывести», что нет необходимости воздействовать на растения, а надо только ждать благоприятной случайной мутации.
Заметим, что среди вейсманистов на Западе и в России было много противников религии и церкви — Морган, Мёллер. И обратно, ламаркистские воззрения Т.Д. Лысенко некоторые представители «материалистической диалектики» с насмешкой характеризовали как «религиозные».
Подобно тому, как та же «общественность» охотно поддерживала с самого появления теорию Дарвина о происхождении человека от обезьяны — несмотря на чисто умозрительный и бездоказательный характер этой теории. «Лишь бы это шло против русского государства и церкви»
