Если во дворе ночью раздается крик «помогите!», люди типа А берут кочергу и выходят посмотреть и разобраться; люди типа Б закутывают голову в одеяло. Когда вдруг начинает не хватать денег, люди типа А стараются побольше заработать; а люди типа Б начинают сокращать свои расходы. Наконец, если что-то нехорошее происходит в обществе или государстве, люди типа А пытаются действовать; люди типа Б оправдывают собственное бездействие словами «От нас все равно ничего не зависит».
Кстати, по данным социологических служб, у нас более 80 % людей считают именно так. «От нас все равно ничего не зависит!!!» Три восклицательных знака. Агрессивное отстаивание своей слабости и никчемности: такой вот социальный парадокс.
Более 80 % – это слишком сильный перевес в сторону типа Б. Вообще-то в природе и обществе тип А и тип Б присутствуют примерно поровну. В природе – чтобы обеспечить выживание вида в меняющихся условиях. В обществе – чтобы сохранить баланс между инновациями и стабильностью. Но, когда стабильности слишком много, это опасно.
Конечно, все это обусловлено исторически. Но от этого не легче.
Любое действие – это риск, это тревожно и опасно. Любое бездействие – это покой, сохранение того, что имеешь. Иллюзия безмятежности. Надо лишь понять, что это два разных способа существования. То, что для людей типа А естественно, как дыхание, – для людей типа Б мучительно, как пытка.
Пытка – действовать, пытка – рисковать, а главная пытка – отвечать самим за себя.
Лучше, когда за тебя решают другие.
Отсюда понятна неизбывная и поистине всенародная любовь к Сталину.
Его любят не за порядок. Порядка при Сталине было примерно столько же, сколько в пресловутые 1990-е: карточки не отоваривались, зарплаты задерживались, начальство самодурствовало, планы не выполнялись, отчеты фальсифицировались, кругом сплошная нехватка, взятки и приписки. Не говоря уже о небывалом взлете послевоенного бандитизма.
Его любят не за победу в Великой Отечественной войне. До 1965 года (когда начался официальный культ Великой Победы), Сталина любили точно так же, несмотря на все антисталинские партсъезды и резолюции. Так что любовь к Сталину и уважение к Победе – это независимые переменные.
И уж конечно, его любят не за то, что СССР стал супердержавой и контролировал полмира; не за то, что «нас все боялись». Эти переживания – удел психически нездоровых лиц, которых (в нарушение прав душевнобольных) иногда приглашают в ток-шоу. Простым людям наплевать, кто кого контролировал и боялся. Но Сталина они любят.
И самое главное: его любят не за массовые репрессии, депортации, раскулачивание и голодомор. Чего уж тут хорошего! Любой обыватель понимает, что эта чертова машина может загрести его в любой момент. Но Сталина – всё равно любит.
Так за что же?
А вот за что. За возможность оставаться рабом – пардон, личностью типа Б. Не действовать самостоятельно. Не отвечать за себя. Не рисковать. Не высовываться. Не иметь свое суждение. Не вмешиваться ни во что. Не искать работу и тем более подработку. Не заступаться за слабого перед сильным. В общем, не делать ответственный выбор во всех областях общественной и частной жизни.
Именно за это ему готовы простить репрессии.
Советский общественный договор выглядит так: «Мы (народ) наделяем вас властью и позволяем вам роскошествовать в масштабах госбюджета и своевольничать вплоть до массовых убийств. Но за это вы (власть) должны гарантировать, что мы останемся… этими… ну, в общем, личностями типа Б».
В.И. Ульянов (Ленин) родился за 100 лет до публикации статьи Дж. Энгеля и А. Шмале. Поэтому он по чисто хронологическим причинам не мог писать о реакциях action-engagement или conservation-withdrawal. О типе А и типе Б.
Он говорил попросту о рабах и свободных.
Но, по-моему, Ленин был не прав, когда написал вот эти знаменитые слова:
«Никто не виноват, если он родится рабом. Но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство <…> – такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам».
Звучит очень красиво. Просто Цицерон!
Но на самом деле – пустая риторика.
Среди рабов, оправдывающих и прикрашивающих свое рабство, большинство составляют неплохие люди. Честные и добрые. Талантливые. Иногда просто гениальные, как некоторые советские деятели искусства. Но – рабы. Пардон, это Ленин меня увлек. Люди типа Б. Их нельзя за это осуждать.
Дело не в людях типа Б, а в людях типа А.
Поэтому особенно противно, что многим активным политикам и публицистам нравится, что в обществе слишком много людей типа Б. Разумеется, сами эти активисты принадлежат к типу А. Очень смелые и разворотливые господа. Но они убеждают сами себя и друг друга, что наш народ – исконно пассивный, покорный и доверчивый, но при этом хамоватый и вороватый. По этой причине народу нужны добрые, но строгие пастыри.
Неприятно также, что народ спокойно выслушивает этот антинародный бред. Неприятно, но понятно: «хоть горшком назови, только в печь не ставь». Назови дураком, холуем, ворюгой, неумехой, пьяницей, да хоть овощем! Не заставляй только действовать, рисковать, отвечать за себя. А брань на вороту не виснет.
Отсюда понятно, почему новое закрепощение российского крестьянства в 1930-е годы прошло сравнительно легко для власти. Виктор Астафьев писал: если бы миллионы крестьян только плюнули в сторону Москвы, ее бы смыло вместе с Кремлем и горийской обезьяной. Однако не плюнули. Наоборот, помогали властям губить своих оборотистых и удачливых односельчан. Потому что свобода – это слишком страшно. А рабство – это душевный покой, гармония с миром.
Гарантированное крепкое рабство – вещь недешевая. Но народ был согласен платить.
Вот уже давно крепостного рабства в России нет. Полтораста лет назад – формально. Реально – лет 40. В Америке тоже примерно так же. Но следы остаются.
Вот, например. Почему такие разные страны, как Америка и Россия остаются чемпионами по количеству заключенных? Почему именно в этих двух странах так яростно сажают за решетку? Думаю, потому, что в Америке и в России отменили рабство позже, чем в остальных странах. Ведь раб – это как бы не человек. Сажая людей в тюрьму, тем более на страшно долгие сроки, общество символически обращает их в рабство. Выводит из числа людей и тем самым перестает о них думать.
Кстати, думать – это тоже бремя свободного человека.
1904 год. Мальчик в Одессе смотрит кукольный театр.
«Занавес, закручиваясь, поднялся, и я увидел Порт-Артур: его набережную, вдалеке желтые сопки с маленькими русскими батареями. Возле парапета набережной качались на волнах джонки с камышовыми парусами. А на рейде стоял громадный русский броненосец “Петропавловск”, грозно повернув в открытое море свои башенные орудия, а на мачте виднелось белое полотнище андреевского флага.
В моей душе шевельнулось горячее чувство восторга, хотя я еще тогда не знал, что это необъяснимое чувство называется патриотизмом.
Тем ужаснее было то, что произошло в следующий миг: раздался пиротехнический взрыв – бенгальская вспышка посередине “Петропавловска”. Длинный корпус броненосца раскололся пополам, нос и корма поднялись, и в таком виде корабль стал медленно опускаться в морскую пучину. Над гребнями искусственных волн осталась лишь одна мачта с андреевским флагом. Но вот исчез и андреевский флаг под звуки марша “Тоска по родине”, который беспрерывно исполняла балаганная шарманка…» (Валентин Катаев, «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона»).
Так получилось, что патриотизм связан с грустью. Наверное, это закономерно. «Тоска по родине», «Прощание славянки», «Амурские волны» и особенно «На сопках Маньчжурии» – вот шедевры русской патриотической песни. А не «Широка страна моя родная» или «Гремя огнем, сверкая блеском стали».
Патриотизм – это любовь к родине, а не военно-полевые восторги. Хотя довольно часто патриотизм востребуется на поле брани. Или на фронтах битвы за урожай (за нанотехнологии).
Но тут вот какая штука. Взять, например, семью. Успешная семейная жизнь взрослых людей – это умение заботиться друг о друге, поддерживать, сочувствовать. Помогать. Не лениться мыть посуду, ходить в магазин, гулять с детьми и проверять у них уроки. Но весь этот успех стоит на твердом основании любви. Если человек не умеет любить – то есть переживать восторг и страсть, желание и счастье, – то у него ничего не получится по части мытья посуды и прогулок с малышом.
Поэтому молодые люди должны учиться любить. Восхищаться и страдать. Щадить, прощать и утешать. А самое главное – ощущать свои чувства и чувства того, кого любишь. Иначе все правила совместной уборки квартиры просто не сработают.
Точно так же любовь к стране, к народу – важнее, чем умение собрать автомат Калашникова и знание хронологии победных битв. Она должна быть сначала, а «ура-вперед» – потом.
