Черно-белый танец / Искусство и культура / Художественный дневник / Выставки
Черно-белый танец
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Выставки
Диана Вишнёва в объективе Патрика Демаршелье и фильме Рустама Хамдамова «Бриллианты»
Бывают случаи, когда виды искусства не брыкаются и не терпят друг друга, а испытывают сильную взаимную приязнь. В случае с танцем и фотографией этому чувству не помешали ни разный возраст, ни разная природа: оба они сосредоточены на движении, пытаясь его приблизить к идеалу и запечатлеть. Оттого люди балета с радостью позируют, а большинство знаменитых фотографов фотографируют танец. Жертвой логичной связи стал старейшина цеха знаменитый фотограф Патрик Демаршелье. Год назад во время съемок для специального номера журнала Vogue, посвященного танцу, он познакомился с примой Мариинского театра Дианой Вишнёвой. Что называется, споткнулся взглядом и пропал. Через некоторое время он пригласил Вишнёву и ее партнера Марсело Гомеса в свою нью-йоркскую студию и без чьего-либо заказа, исключительно для собственного удовольствия сделал серию черно-белых фото. Серия оказалась блистательной, и восхищенный своей моделью мэтр подарил ей все снимки. На весь сентябрь их выставил у себя московский Мультимедиа Арт Музей.
Для завзятого балетомана серия немного однообразна: варианты одной поддержки, ломаный арабеск да несколько поз. Но для непредвзятого зрителя она как окно в другой мир. Прорыв получился как будто просто. На артистах минимум одежды, обычный репетиционный набор. Но абсолютная концентрация на движении, точеность поз и, главное, очень точное их наполнение сделали дело: обычно невидимое стало осязаемым. Понимаю, что вступаю на обстреливаемую территорию, но совершенно уверена: мастерство фотографа, даже крупного, тут лишь часть успеха, остальное — заслуга модели. Вспомните сплошь эффектные, но ординарные фотографии знаменитых артистов. И вспомните для сравнения серии с артистами великими, например, культовые шедевры Ричарда Аведона с Майей Плисецкой и Рудольфом Нуреевым.
Но устроители выставки удвоили эффект, недаром дело происходит в Мультимедиа Арт Музее. Восхищенных Вишнёвой мэтров здесь оказалось два. Второй — режиссер с репутацией эстета, затворника и перфекциониста, редко и мучительно снимающий кино не для всех Рустам Хамдамов. На экран рядом с фотографиями транслируется его фильм «Бриллианты», два года назад представленный на Венецианском кинофестивале. Королев там две, белая и черная, Рената Литвинова и Диана Вишнёва, и они нисколько друг другу не мешают: первая словно наблюдает за жизнью второй через маленькую дырочку в «волшебной коробке». Впрочем, сюжет здесь не слишком важен, он разве что повод для процесса, и искатели параллелей с «Рабой любви» будут по-своему правы: Хамдамова по-прежнему притягивает ломкая и дико притягательная эстетика времен НЭПа, образ хрупкой красоты в бешеном мире. Балерина того времени (Вишнёва) крадет из ювелирного магазина бриллиантовую брошь — не для себя, для нуждающейся коллеги. Но настоящим сюжетом, даже смыслом всей этой истории становится изысканный стиль Вишнёвой, вылепленный из стиля всех великих русских балерин Серебряного века. Этот образ воскрешает Ольгу Спесивцеву, Анну Павлову, Тамару Карсавину — прекрасных и величественных символов эпохи, определивших роман кино и фотографии с балетом на века вперед. Вишнёва не раз приближалась к их облику на сцене, но для полного объема ей не хватало помощи камеры. Сейчас благодаря Хамдамову она продолжила традицию.
Сборная «Ла Скала» / Искусство и культура / Художественный дневник / Опера
Сборная «Ла Скала»
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Опера
«Дон Жуан» из Милана открыл сезон в Большом
Дружба домами между «Ла Скала» и Большим театром, зародившаяся еще в шестидесятые, когда в Италии чуть было не победил социализм, и в новое время дала неожиданно сильные всходы: в прошлом сезоне концертный «Реквием» миланцев с Даниэлем Баренбоймом за пультом стал первым иноземцем в реконструированном Большом, а балет «Ла Скала» во главе с Махарбеком Вазиевым показал первые гастрольные спектакли. Впрочем, в кулуарах и тогда говорили, что главное впереди — мы ведь привыкли ожидать из Италии именно оперу. Теперь на сцене Большого три вечера давали нашумевшего «Дон Жуана» Моцарта, открывшего в Милане прошлый сезон. Шлейф у «Дон Жуана» особый: редкий спектакль в общем-то консервативной «Ла Скала» вызывает такую бурю разных мнений.
Самая итальянская из опер Моцарта на либретто Лоренцо да Понте стала для главного оперного дома Италии вопросом престижа, потому сил на нее было брошено немало и раскладка постановочной команды оказалась причудливой. Режиссуру доверили канадцу Роберту Карсену («Моя прекрасная леди» в Мариинском прошлого сезона). Правда, маэстро Даниэль Баренбойм не выпустил музыкальную инициативу из своих цепких рук пианиста: один из самых прославленных современных дирижеров возглавил «Ла Скала» всего год назад, и «Дон Жуан» для него оказался очень важен. Видимо, обстановка повлияла на концепцию: по сути главным героем нового «Дон Жуана» оказался не благородный ходок-баритон, а мир вокруг него, представленный как тотальный театр.
При таком угле зрения режиссер ни на йоту не отошел от классической канвы, просто пересмотрел ее по-своему. Большинство событий происходит в непривычных декорациях: вместо кулис театральные ярусы, задник — обратная перспектива партера, и, присмотревшись, в них легко узнать тщательно прорисованный зрительный зал «Ла Скала». По ходу действия основная часть сцены поднимается примерно на метр, и пока там носятся в суете прочие герои и героини, Дон Жуан с несоблазненной Церлиной сидят перед ней на двух стульчиках, задрав голову, попивают вино и, видимо, чувствуют себя режиссерами. В этом ракурсе оказывается кстати и положенное по сюжету переодевание слуги Лепорелло в камзол господина Дон Жуана: малому дают прямой приказ лицедействовать. А когда приближается трагический финал, на сцену опускается громадное, во весь задник, и живое, как ртуть, зеркало. Зоркий зритель партера сможет в нем разглядеть себя, и тогда великий постулат «весь мир — театр» предстает во всей своей мощи.
Впрочем, вящего трагизма в этом «Дон Жуане» нет. Его оттеняют фирменные итальянские юмор, легкость и специфичная грация, кстати, отличающая этого «Дона...» от одноименного собрата в Большом. Роберт Карсен поместил призрак Командора в окровавленной манишке не куда-нибудь, а в царскую ложу (у себя в Милане — в княжескую), так что бас одессита Александра Цымбалюка из спецобъекта ФСО грянул очень эффектно. Главная же радость, как и следовало ожидать, находилась в оркестровой яме, где Баренбойм обихаживал удивительно теплые струнные.
Но если совсем уж по-честному, ножницы между ожиданиями и данностью есть: рефлекторно хотелось услышать от «Ла Скала» оперных «реалистов» или образцового al dente Верди и гораздо меньше — современного Моцарта с классическим трюком «театр в театре». Хотелось итальянских голосов вместо космополитичного набора солистов, хоть и украшенного умопомрачительным шведом Петером Маттеи в заглавной партии и отменной Доротеей Рёшманн — Донной Эльвирой. Не напрасно постановку клевали в итальянской прессе: ожидаемых итальянских голосов здесь не наскребешь даже на критический минимум. Остается только смириться с тем, что нормальный современный театр, буде он и знаменитый «Ла Скала», поддается напору глобализации ради качества спектакля.
Скользящий по струнам / Искусство и культура / Художественный дневник / Ждем-с!
Скользящий по струнам
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Ждем-с!
Боб Марголин снимался у Мартина Скорсезе и выступал в Белом доме для Джимми Картера и его гостей. Работал в концертных программах Лас-Вегаса и шикарных круизных лайнеров. Лауреат самых престижных блюзовых премий. Парадокс блюза в том, что по сути он — современная городская народная музыка, сиречь дворовая песня… Однако поднявшаяся до уровня высокого искусства, до самых престижных залов. И Марголин был непосредственным участником этого прогресса. В 60-х, когда он был студентом Бостонского университета, волна увлечения народной музыкой, накрывшая молодых белых интеллектуалов, подхватила и его. В 1973 году он познакомился с Мадди Уотерсом, отцом-основателем чикагского электрического блюза. И был принят на равных в его ансамбль — лучший блюз-бэнд планеты. Много позже Марголин, когда уже сам стал матерым блюзменом, превратился в публициста и пропагандиста. Он описал эти уроки блюза со всей исполнительской спецификой, полезной даже самым продвинутым гитаристам, но не упустил случая заодно поделиться удивительными дорожными историями, в которые он попадал вместе с Мадди за семь лет совместных гастролей, его шутками и его житейской философией, его пониманием сути музыки. Марголин ведет колонку в главном блюзовом журнале Blues Revue, в нынешнем году опубликовал свою книгу. Слайдовая, скользящая техника игры на гитаре — отличительная черта блюза. У Мадди слайд звучал густым весомым тоном, в котором прорывалась то глухая тоска, то колкая ирония. Марголин унаследовал этот фирменный звук. Но «копировальщики» в блюзе не живут, и Марголин давно исчез бы из виду, если бы в старые добрые традиции не привносил собственные открытия. Он любит встряхивать слушателя мощными тягучими слайдовыми раскатами, подпуская в них жгучие стремительные пассажи… А когда импровизация застывает в напряжении на одной долгой ноте, в ней слышится живой пульс и бьется блюзовый ритм. Прозвище Steady Rollin' («устойчив при движении») поначалу было просто шуткой в рифму к его фамилии. Но он действительно неутомим, а пошел уже пятый десяток его работы на сцене. Его альбом нынешнего года выразительно назван Blues Around the World. С блюзом он побывал во всех уголках света, наконец-то блеснет и в России. Концерты пройдут 21 и 22 сентября в центральном московском блюзовом клубе «Ритм-энд-Блюз Кафе/Дом у Дороги».
