Впрочем, всё это только так, «информация для знакомства», краткая прелюдия к симфонии наших подлинных достижений – тех, кого мы называем «наши дети», будь они и впрямь дети, будь они уже на грани того, чтобы своими обзавестись.
Вячеслав Демченко, писатель, журналист, соруководитель студии
Чаепитие за гранью понимания
Чаепитие за гранью пониманияВыпуск 3 (12)
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Литературный резерв
Теги: литературный процесс
Дарья Воронина
Лиза сидела на подоконнике, подобрав под себя ноги и положив подбородок на колени. Она была юна и хороша собой. В каждом её движении, и даже сейчас, в полной неподвижности, ощущалась грация. Медно-каштановые локоны крупными волнами падали на её изящные плечи. Изумрудно-зелёные глаза светились спокойствием и мудростью, что было необычно в её-то 23. Кончик её аккуратного, острого и чуть вздёрнутого носика слегка шевелился, когда она что-то беззвучно шептала, перебирая тонкими пальцами цветные нитки.
В маленькой мансардной комнатке царил полумрак, но из окна уже начинал литься солнечный свет нового дня.
На крохотной электрической плите, стоявшей в дальнем углу комнатки, вскипел чайник. Лиза улыбнулась своим мыслям, легко спрыгнула с подоконника, достала из старого буфета свою любимую кружку со стилизованным изображением кота и стала заваривать чай. Комнату заполнил запах лимона и корицы.
– Привет! – донеслось со стороны вязаного кресла-мешка, которое Лиза довязала только на прошлой неделе и очень им гордилась. Она обернулась. В кресле сидел кот, немного крупнее, чем котам положено, но тем не менее это был самый настоящий кот. Рыжий, с более тёмными полосками на хвосте и лапах. Зрачки в янтарных глазах были слегка расширены от недостатка освещения, а правое ухо хранило следы давней драки.
– Привет, Сэм, – улыбнулась Лиза. – Тебе как обычно?
Она потянулась к верхней полке буфета и достала коробочку рыбного печенья.
– Знаешь, – задумчиво проговорил Семён, – ты единственная, кто не верещит как дрель, когда у неё в комнате внезапно материализуется говорящий кот.
– А что тут такого? – наигранно удивилась Лиза. – Ну кот и кот, ну говорящий, зато есть с кем поболтать. Вот если бы ты появлялся не весь сразу, а, к примеру, начиная с улыбки, как твой Чешир, я как минимум удивилась бы.
Есть такая работа – быть подругой уличного музыканта.
Нам, «суразным», – может быть, непонятная, ей – которая не… – клёво.
Вячеслав Демченко
Она подошла к креслу и ласково потрепала Сэма за загривок.
– Молока хочешь?
– Нет, мой желудок этого не переварит, вот от чая с молоком не откажусь.
– А вот это действительно странно, – заметила Лиза, – кот, который пьёт чай.
– Знаю, – вздохнул Сэм, – но ничего не могу с собой поделать, ты ведь завариваешь самый восхитительный утренний чай.
– Ты льстишь мне! – рассмеялась Лиза.
– Ничуть, – ответил кот, – далеко не все умеют заваривать чай из утреннего тумана и ветра.
– Ну и не каждый кот умеет говорить и появляться там, где ему вздумается, – парировала Лиза.
– Тоже верно, – согласился Семён.
Они пили чай молча, каждый думал о своём. Первым тишину нарушил кот:
– Как думаешь, сколько ещё?
– Чего сколько? – откликнулась Лиза.
– Не знаю, жизней, вселенных… таких же, как мы? – задумчиво ответил Сэм.
– Много, наверное, – легкомысленно отмахнулась Лиза. – Тебя это беспокоит?
– Меня много всего беспокоит, – съязвил кот, а потом продолжил: – но в последнее время мне стало скучно, тесно и душно здесь. Не именно у тебя дома, а вообще здесь, в этом мире.
– И чего же ты хочешь? – Лиза вопросительно подняла бровь.
– Уйти.
– Куда?
– Не знаю пока, может, вообще не куда, а когда. Пойдёшь со мной? – оживился кот.
– А может и пойду. – Лиза хитро прищурилась. – Алиса же пошла.
– Ага, пошла, – согласился кот, – и чокнулась под старость лет.
– Зато ей было весело, – ответила Лиза. – Пойдём, прямо сейчас?
Они допили чай. Утреннее солнце уже вовсю заливало комнату.
Лиза проснулась. На маленькой электрической плите, стоявшей в дальнем углу комнатки, неистово свистел чайник.
P.S. Прочие наши прозаики – конечно, мужчины, и, конечно, фантасты, и, конечно же, «монументальны» для газеты. И конечно же, в отличие от быстро созревающих девиц, им ещё расти и расти лет так до тридцати. А осталось немного.
Просто рассказВыпуск 3 (12)
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Литературный резерв
Теги: литературный процесс
Дарья Скворцова
Каждый день я видел, как сотрясался её остов и голубые вены пускали корни на её лице. Я завидовал её стоматологу, потому что вычитал где-то: «Через рот можно увидеть душу».
Я прихожу к ней уже неделю и наблюдаю несменную картину: пижама, слишком много лекарств на тумбочке, как для больной «простым гриппом», одеяло и презрительный взгляд.
Она упрямо шлёпает по полу босыми ступнями, похожими на белых мотыльков. Она такая же бледная, как розы, которые я ей притащил утром. Не знаю зачем. Хотел сделать что-то приятное для неё, но получил в ответ насмешливый взгляд и хриплое «Брось их в ванну». Она знала, что так я замаливаю своё годовое отсутствие в её жизни. Я уехал учиться, оставил её совсем одну в этом простуженном, прокуренном до мозга костей городе. Она же стала отказываться от еды, много пить и ругаться матом.
– Недавно я вырезал аппендикс. Это такой отросток…
– Я знаю, что это.
Я умолк. Зачем я здесь? Для чего сижу в этом потёртом апельсиновом кресле и сверлю взглядом жилку на её виске?
– Ты бы пододеяльник сменила.
– Ты бы заткнулся. Ты ломаешь мне живот.
Нет, я не бил её. Просто иногда из-за слов пульсирующие внутри неё часы, чуть ниже солнечного сплетения, переставали проталкивать минуты по венам.
Она больна. Изнутри её пожирает зверь, влажная плесень расползается по брюшной полости.
– Сколько ещё? – Она повернулась ко мне и вонзила иглы зрачков в моё мягкое лицо, как в подушку для булавок.
– Я же не онколог. Судя по твоей медицинской карте, месяца два-три.
То, что называется «взял грех на душу». Из 18-летней яркой, но слегка «глуховатой» поэтессы попытался сделать прозаика, и вдруг открылся секрет «глухоты» – другое литературное измерение. Не вполне прозаическое даже, но новеллы чудны́ и чудны.Несмотря на юный возраст, Дарья сразу же стала лауреатом республиканского конкурса.
Вячеслав Демченко
Слова даются мне с трудом. С моего языка, как с отвесного обрыва, сорвалась, расправив руки, её маленькая жизнь.
– Я обещаю тебе, что умру раньше.
Она мрачно улыбнулась:
– Чёртов наркоман.
Да, я наркоман. Со стажем. Хирург-наркоман.
Питер, солёные, разбухшие от сырости дома, не влезающие в трахеи улиц.
Питер, развязная жизнь и девушки в обтягивающих штанах из денима, готовые прожить с тобой всю жизнь и уехать утром в свои беленькие спаленки с кукольными занавесками.
Я искал новую жизнь, а нашёл старую, дряхлую смерть. Иногда мне кажется, что у меня тромбоз души.
– Ты пахнешь гиацинтами и дезодорантом.
– Я пахну сырой землёй, мясник.
Тупой цинизм на смертном одре. Бесполезен, как смех на плахе.
* * *
Май. Парк. Птицы рвут глотки.
Ветер треплет её светлые волосы и мои тёмные нервы. Она легка и беззаботна, как пузырьки в газировке. Собирает в букет одуванчики по размеру. Перфекционистка.
– Почитай мне.
Я поднимаю с земли книгу. Затасканный томик Бродского, такой же потрёпанный, какой была его жизнь. Я читаю ей о холмах и кровавом молоке коров. Она смеётся и закрывает руками лицо.
Клянусь, в тот момент мы были бесконечны.
Она резко вскакивает, взмахивает подолом своего белого сарафана, как цыганка в танце, и бежит вперёд что есть силы.
Бежит до серых камней, спотыкается и падает на коленки. Кровь бархатными маками расцветает на полотне.
* * *
Мы едем в троллейбусе. Она смеётся со старушкой и влажно шепчет мне на ухо:
