Поэзия, не побоюсь этого слова, – всегда религиозна сама по себе. И все русские поэты – её послушники, её монахи. Не случайно же в Израиле приехавший из России еврей уже до конца жизни остаётся русским. Иначе и не зовут. А тем более человек, пишущий русские стихи о России и на русском языке. Это наша замечательная культурная Пятая колонна в самом хорошем смысле слова. Об этом пишут кто с юмором, кто всерьёз, все наши трогательные лондонские империалисты.
Королём поэзии стал покоривший всех
молодой поэт из Узбекистана Бах Ахмедов. Наверное, не так просто узбеку, пишущему на русском языке, жить в сегодняшнем Узбекистане, помогает то, что Бах еще и ученый-математик, кандидат наук. И всё равно когда-то ему, видимо, придётся решаться на перемену судьбы.
Иероглиф судьбы чёрной тушью на тонкой бумаге.
И прозрачный пейзаж, где гора, и тропинка петляет.
И глядишь, и как будто бы слышишь журчание влаги.
И как будто бы видишь, как старый монах у ручья отдыхает…
Не знаю, куда занесёт Баха его иероглиф судьбы, в Москву, в Лондон, или будет стойко представлять русскую поэзию в Узбекистане?
Значит, буду снова в этот вечер
Я спокоен, тих и одинок.
И вокруг меня простые вещи
Оживит своим дыханьем Бог.
Спор за присуждение второго и третьего места разгорелся между мной и Натальей Ивановой, членами жюри этого года. Я с трудом отстоял на третьем месте своего москвича Андрея Ховрина, уже два года живущего в Швейцарии, Наталья боролась за автора "Знамени" Марию Игнатьеву из Испании. Интересен был и мой петрозаводский земляк Андрей Карпин, ныне живущий в Финляндии, к сожалению, выступивший на самом турнире не совсем удачно. А сложность любого поэтического фестиваля или турнира ещё и в том, что мало иметь хорошие стихи, их ещё надо хорошо прочитать. Не по-актерски, этого не любят, но душу стиха донести слушателям крайне необходимо. Турнир самих печатных текстов, может быть, дал бы несколько иной результат.
В Андрее Ховрине меня поразила обнажённая русскость стиха. Правда, я не понимал, зачем надо жить в Швейцарии Андрею, поэту с такими московскими стихами:
И каждый день, как грешник, по утрам
Я нашему молюсь Замоскворечью.
Брожу по переулкам и дворам
И жду, что небо улыбнётся нам,
И ты – из прошлого шагнешь навстречу.
Все эти Полянки, Якиманки, Остоженки, Волхонки – полноправные герои его стихов, они же должны к себе сакральной силой его же поэзии вытребовать поэта обратно. Ему бы с Сашей Бобровым московские поэтические фестивали проводить и петь песни под гитару. Впрочем, может, так и будет когда-нибудь, не от хорошей же жизни он уехал, надеюсь, на время. Надеюсь, не он один вернется из моих семинаристов и слушателей.
О такой же непроходимой разлуке с Россией, впрочем, пишет и "знаменская" барселонка Мария Игнатьева. Пусть и пишет она в Испании учебники по русской литературе, преподаёт поэзию Пушкина и Лермонтова, да и испанцы не самый чужой для нас народ, но из одного стихотворения в другое переходит все то же:
Скоро полжизни пройдет за границей.
Господи, как удалось сохраниться,
Корни пустить в пустоте?..
Или:
Вероятно, душа большевичка,
И её не прогонишь взашей.
В ней живучи любовь и привычка
К непроцеженной гуще вещей…
Ей мерещится в смертном покое
Древнерусского поля квадрат…
Думаю, и Карпин, и Игнатьева вполне могли бы украсить даже "Наш современник". Так что и споры у нас с Ивановой шли какие-то русофильские.
Родной, почти русской стала площадь Ковент Гарден, первая лондонская площадь, когда-то принадлежащая Вестминстерскому аббатству, а всю эту неделю – русским поэтам, не мешали нам и многочисленные пабы, в которых мы дружно отмечали награды всех наших королей и королев поэзии.
Последний вечер мы катались по Темзе на снятом для нас теплоходе, соединяя речную прогулку с конкурсами поэтической пародии и экспромта. Пили виски исключительно за Россию. И я смотрел на всех участников фестиваля как на русских поэтических имперских десантников.
***
Осенний день.
Вечерняя молитва.
И ночь в слезах,
Как в капельках дождя...
Язык остёр, а слово,
Словно бритва,
Не пощадит солдата и вождя.
Тем более
Больнее женщин ранит...
Да, не подумал.
Да, не то сказал...
А за стеклом
На палевом экране
Качается и плачет краснотал.
ИЛЛЮЗИИ
Иллюзии покинули меня.
Так женщины уходят, остывая,
К убогим шалашам – подмене рая, –
Ещё в душе чуть-чуть тепло храня.
Иллюзии покинули мой дом
Гостями, что уходят на рассвете.
Они мне были дороги, как дети
И как друзья за праздничным столом.
Иллюзий нет!
Был шумный фейерверк,
На счастье била молодость посуду.
Но вот пришёл хозяйничать рассудок,
Все домыслы как лишнее отверг.
Иллюзиями слишком долго жил.
Я с грустью проводил их до порога,
Сказал лишь только:
Скатертью дорога!
Но ключ на видном месте положил.
***
Снега нега недолгая
Убаюкает коротко.
Небо, более волглое,
Отгорожено воротом.
Шапка мокрая сдвинута
На глаза захмелевшие...
Всё родное покинуто.
Все мы здесь, но нездешние.
***
Капель случайная, ноябрьская,
В краях, уже давно заснеженных,
На выдохе – восстанье рабское,
И оттого небезнадежное.
К утру утроятся усилия
Воды с небес, тепла – и скорчится
Зима от полного бессилия.
Ей взвыть метелью так захочется...
Всю ночь капель стучалась путницей
В окно...
Вода сочилась талая.
Но не случилось быть распутице –
Была попытка запоздалою.
***
Первый зимний день сегодня в Турку.
Впору он испанцу или турку:
Солнце, тёплый день, небес лазурь.
Дома донимают лень и дурь.
Хочется на воздух, в лес, на море.
Хочется поехать в Пермь иль в Пори,
В Парму, в Пярну или же в Тбилиси –
Всё от вашей родины зависит.
Настроенье – как весной на взлёте.
В дни такие сети вы плетёте
Для поимки родственных вам душ
И несёте всяческую чушь.
Ну, совсем весна!
А день – декабрьский.
В календарь заглядывая рабски,
Мы зажаты происками дат...
Только ветер волен и крылат...
О ЧЕСТИ
Если честно, что знаем мы нынче о правилах чести?
Так, пустые слова повторяем мы часто и всуе.
Да, мы честью клянёмся, поврозь, а, бывает, и вместе –
и тогда уже точно ничем никогда не рискуем.
Сколько раз и кому я давал уже честное слово
