и тогда уже точно ничем никогда не рискуем.
Сколько раз и кому я давал уже честное слово
По любым пустякам. Иногда и совсем без причины.
Слово "честь" с языка постоянно сорваться готово.
И никто не боится сорваться и кануть в пучину.
Честь "мундира", мужчины, девицы, а то дворянина...
Разгильдяя, балбеса, повесы, а то негодяя...
Депутата, премьера – да всё же едино,
Если честью клянутся, и тут же её и теряют.
Я, увы, не знаток этих правил. И даже отчасти
Не рискну дать совет, как блюсти их отныне и строго.
Только знаю одно: что-то общее в чести и в счастье...
И беречь его надо, как данное свыше, от Бога.
К МУЗЕ
учившая в донце стакана
провидеть иные миры,
не трогай моих тараканов,
они не из этой игры,
оставь мои глюки в покое,
не суйся в чужие дела –
ты вся существо нелюдское,
немое исчадье стекла,
и мир твой – микрон амальгамы,
плева, шелуха, чешуя,
так что же ты смотришь упрямо
на то, чему ты не судья?
уткнулась бы в пыльную книгу
на птичьем своём языке –
читать про блаженное иго
про дудочку в легкой руке,
про узкие хрупкие плечи,
про свет хризолитовых глаз,
а мне – немудрёные речи,
и скудный словарный запас,
и злая надежда и жажда
когда-то тебе рассказать
такое, что, вздрогнув, однажды
впервые потупишь глаза,
и я – от молчанья до жеста,
от пят до изгиба бровей –
прощу твоё несовершенство
и дыры в подкладке твоей.
ПИСЬМО
Тебе – кому ж ещё? – о том, как воздух жёсток,
о том, как свет жесток, о том, как ночь длинна,
как пляшет на ветру мильоном острых блёсток
дыханье теплотрасс, о том, как тишина
опасливо чутка, о том, как ветер гулок,
о том, как бел Твой снег и как зеркален лёд,
о том, как жидок свет, текущий в переулок
из плошек фонарей, о том, как самолёт,
возникший между туч из темноты, снижаясь,
ведёт косой пунктир мигающим лучом,
как во всю мочь трубят, встречаясь-разъезжаясь,
ночные поезда – и больше ни о чём.
***
мне ведь тоже почти ничего не известно о прочем –
ты взойдёшь сквозь меня,
как сквозь гравий восходят деревья,
белым камешком я обозначу начальную точку
той утопии, где мы делили ночлег и кочевье,
где творились миры, безотчётные, как сновиденья, –
без событий и дат, без архивов, анналов и хроник,
где отсчёт наших эр открывается мигом рожденья,
а конец приурочен к последнему хрипу агоний.
там, внутри оболочки, ещё не созревшей, чтоб лопнуть,
мы блуждали на ощупь, впотьмах натыкаясь на стены,
и не знали друг друга; и прикосновение локтя
было катастрофичнее, чем столкновенье вселенных.
мы не властны в себе, нас проводят утком сквозь основу,
нас сплетают в узор, но, пока не исчерпаны числа,
непослушным ростком на губах распускается слово
и ветвится чужим, незнакомым, пугающим смыслом;
и само по себе поутру произносится "свет мой!",
мимо воли, само по себе говорится "да здравствуй!"
о невидимый мой! о неведомый! кто ты и где ты?
почему я на ты обращаюсь к пустому пространству?
ты – на каждое слово моё говорящий "не спорю!",
ты – на каждый мой жест отвечающий "что же, неплохо!",
в каждой капле воды – отразившийся небом и морем,
рассчитавший прибой на длину человечьего вдоха, –
погоди, дай додумать, не прячься за страхом и смехом;
кто ты? ужас? любовь? мне почудилось – я тебя знаю,
может, Ты – это только глубокое вечное эхо
нас, идущих на ощупь, друг друга впотьмах окликая
***
закинешь невод – поймаешь взгляд а что за сад в глубине
уставясь в небо всю ночь не спят все раковины на дне
плывёшь из воды высекая огонь не зная о том куда
плывешь покуда щекочет ладонь увёртливая звезда
на берег ступишь – расплещешь свет
солёный и тёплый как кровь
здесь тяжелей и дороже нет ноши чем – да! – любовь
о чём молчишь ты моя душа дыханьем свет колыша
боюсь что я разучусь дышать боясь тебе помешать
***
а особенно если ясно,
если ветер упруг и слоист,
если стаей драконышей красных
на стене виноградный лист,
если внятна любая мелочь,
если каждый пустяк – любим...
Не мешай, я знаю, что делать
с быстротечным чудом Твоим –
по глотку, по клочку, по мгновенью –
что попало, пока ещё есть!
Что мне проку в Твоём утешенье,
в том, что Там будет ярче, чем здесь?
Отвернусь зарёванной мымрой,
исподлобья буркну: "Пусти!"
Превышает размеры мира
пустота в зажатой горсти.
***
когда обнаружишь внезапно, почти невзначай,
как ластится слово, послушно любому движенью,
готовое стать чем угодно: стрелой и мишенью,
хоть балкой несущей, а хоть мотыльком у плеча,
припомни, с каким напряжением во времена
недавние в строку влезало со скрипом и хрустом;
а вот – овладел (не скажу – ремеслом ли, искусством),
и все словари уместились на срезе зерна.
свобода! так пой, лицедействуй, шамань, ворожи,
пляши на гвоздях и горстями разбрасывай звёзды,
но знай: всё, что скажешь, отныне прозрачно как воздух
и не заслонит нищету обнажённой души.
Елена КОВАЛЬЧУК И СНОВА В ОМУТ
В высоком лондонском кругу
Как на последнем берегу –
Прощальный окрик на бегу,
И снова в омут.
Придёт незваное такси
И, сколько ты ни голоси,
Какое тесто ни меси –
Не быть другому.
О, этот город-лоботряс
Салатом человечьих мяс
Насытит душу и воздаст
Мне катастрофой.
Среди картинных галерей,
В плену узорчатых дверей
Я одинока, как еврей
Перед Голгофой.
Осколок жизни болевой
Пронзит листву над головой,
Вокруг то плач, то смех, то вой,
Но нет сомненья –
Небесный правит командир,
И на земле пусть будет мир
И в человецех – звуки лир,
Благоволенье.
Бах Ахмедов ДЕНЬ КЛОНИЛСЯ МЕДЛЕННО К ЗАКАТУ
***
Для точного времени слишком светло
