Этап 3. Формулы.
Герой его, само собой разумеется, математик. Фраскатти – итальянец. Это уже третье поколение, он моложе Аникеева лет на сорок и Жерома – на двадцать.
Милый юноша, с юных лет гениальный, мягкий, добрый, музыкальный, совсем невоинственный. Возможно, он бежал в математику от тревог беспокойно-сварливого мира. Чистая абстракция, нечто надежное, достоверное, доказуемое.
Фраскатти занимался абстрактными мнимыми числами… и додумался до мнимых скоростей. И вывел формулы ускорения времени. И опубликовал их.
Этот отважный шаг не доставил ему никаких житейских неприятностей. Аникеев напрасно стучался в запертую дверь, Жером воздержался от стука, чтобы сохранить покой. Но математика в середине XX века была в почете, все говорили, что наука начинается с числа… нередко и кончалась числом. И парадоксальные формулы молодого Фраскатти были приняты легко… легко и не всерьез, как некая условность, игра ума. Нечто подобное произошло с Коперником. Сначала церковники не очень возражали против гелиоцентрической системы, объявив ее удобным приемом для расчета пасхальных праздников. Забеспокоились позже, когда невежливые люди вроде Джордано Бруно сделали антибиблейские выводы.
Но Фраскатти не настаивал на выводах. Его удовлетворяла чистая игра ума. От мнимых чисел он перешел к разнонаправленному времени, неравномерному, квадратному, кубическому… Наполнял специальные журналы парадоксами и никого не задевал: ни физиков, ни техников.
Зато позже слава основателя темпорологии досталась ему. Записки Аникеева желтели в архивах, графики и картотеки Жерома сгорели… а формулы Фраскатти были налицо. И о них вспомнили, когда темпорология победила.
Этап 4 Споры.
Но прежде чем победить, нужно было сразиться. Сражение вел боец: талантливый полемист Людвиг Яккерт, австрийский физик и философ.
Он был бойцом по натуре и начал жизнь как боец-антифашист. Провел несколько лет в концлагере, лежал на одних нарах с французом Жеромом. От него узнал факты, позже, будучи студентом, познакомился с формулами Фраскатти. Остался один шаг: соединить факты с формулами и сделать логический вывод. Яккерт сделал вывод: временем ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОЖНО управлять.
Слово «действительно» вызвало сопротивление. Оно возмутило физиков и философов, профессоров, доцентов и ассистентов, столько лет учивших, что время от человека не зависит.
Особенно раздражало коллег то, что Яккерт вступал с ними в дискуссии перед непосвященными, не только опровергал, но и высмеивал, уличал в невежестве и недомыслии. Яккерт был резок, его называли скандалистом; упрекали в неуживчивости и выживали; травили и объявляли интриганом. Его обвиняли в пустословии и настойчиво требовали убедительных опытов, хотя у его противников не было опытов, доказывающих, что время нельзя изменить. Но так уж принято в науке: старое принимается на веру по традиции, новое полагается доказывать.
Яккерт кончил грустно: самоубийство. Покончил с собой, когда на него ополчились молодые ученые. Человек, не признанный современниками, естественно, надеется на будущее поколение. Но молодежь отнюдь не всегда прогрессивна (ведь и Гитлер, и Мао опирались на молодежь). В ту пору было модно обвинять науку во всех бедах, порочить разум, логику, причинность, закономерность, превозносить интуицию, подсознательное, случайное, неопределенное. Яккерт строил логические конструкции, его объявили старомодным. «Старомодный борец за ненужное!»
И он ушел из жизни, когда доказательный опыт уже начали делать… супруги Иовановичи: Никола и Лакшми – югослав и индуска.
Этап 5. Доказательный опыт.
В сущности, опыт предложил еще Яккерт. Но он был физик, теоретик, философ, полемист А для эксперимента требовался талантливый экспериментатор.
В XX веке, ослепленном индустриальной мощью, казалось… и писалось повсеместно, что и наука стала индустрией. Только сверхмощные телескопы, ЭВМ, синхрофазотроны размером с Колизей способны делать открытия.
На самом деле, воюют не только числом, но и уменьем. Гигантские синхрофазотроны – величественный памятник человеческого неумения. Можно построить радиотелескоп площадью с Ладожское озеро, это будет впечатлять и потрясать. Но лучше поставить два скромных телескопа – один под Москвой, другой в Австралии – и сравнивать их показания. Шуму меньше, толку больше.
Никола был человек с талантливыми пальцами, мастер тонкого приборостроения. А Лакшми – его жена – восточная женщина с талантом долготерпения. Шесть лет… целых шесть лет они потратили на опыт. А в опыте том в щель между положительными зарядами пропускался поток мезонов. Заряды должны быть максимальными, щель минимальной – в миллионную долю миллиметра. Для заряда брался эка-экарадий, элемент № 184, теоретически предсказанный, слишком громоздкий, чтобы удержать оболочку. И добывался он из морской воды, где есть все элементы. Надо было ее выпаривать, из солей выделять соли бария, от бария отделять радий, от радия – экарадий, от него – эка-эка… И потом наносить крупинки на идеально прямые проволочки и помещать их в идеально пустой вакуум…
Четыре года Иовановичи выпаривали, отделяли, наносили, откачивали, выпрямляли и мастерили хитроумные приборы, манипулирующие под микроскопом.
И однажды, на четвертом году, увидели в своем подвале вишнево-красное свечение. Доказательство пока еще косвенное. Мезоны теряли в щели часть массы, и она превращалась в красные лучи.
А еще через два года Иовановичи выложили на стол ленты фотозаписи. Точки можно было пересчитать. Действительно, распад мезонов ускорялся, ускорялось время.
И мир был убежден. В XX веке наука не верила рассуждениям, ибо толковать факты можно так и этак. Всерьез принимались расчеты, но и цифры оспаривались, ведь для расчетов можно выбрать разные формулы. Но опыт убеждал, опыт Иовановичей мог проверить каждый…
Этап 6. Россыпь.
И тогда открытия посыпались как из рога изобилия. После Колумба все кинулись в Америку, после Рентгена все занялись просвечиванием. После Иовановичей все, кто мог достать хоть крупицу бенгалия (так был назван эка-экарадий в честь родины Лакшми), начали опыты с ускорением времени. А больше всех достал канадский физик Грейвуд, «лорд от сохи».
Он достал больше всех, потому что в Канаде оказалось больше всего бенгалия, из канадской урановой руды он добывался легче, чем из морской воды. Кроме того, Грейвуд ставил больше опытов, в десять раз больше всех, это он тоже умел.
Человек чудовищной работоспособности и чудовищного напора. Носорогом называли его за глаза. Он был фанатиком науки. Фанатики чаще вырастают из тех, кто в науку пробился с трудом, не на серебряном подносе получил диплом. Четвертый сын канадского лесоруба, не имевшего возможности платить за обучение сына, Грейвуд добивался из года в год стипендии, побеждал на конкурсах, потому что работал втрое больше и проходил все предметы за два года вперед. И, захватив запасы заманчивого бенгалия (тоже потребовался напор носорога), ставил опыты быстрее всех и щедрее всех. Выжал из бенгалия и из рамки Иовановичей все, что можно было выжать. И немало. Ведь рамка Иовановичей не только ускоряла время, рамка прежде всего была универсальным уменьшителем массы, а с уменьшением массы связаны химические реакции, и ядерные реакции, и управление силой тяжести. А кроме того, отщепленная масса превращается в лучи: радио, инфракрасные, световые, ультрафиолетовые, рентгеновы, гамма – в любые волны по заказу. У Грейвуда работала целая фабрика опытов, круглосуточно, в три смены. Он один снабжал опытными данными несколько научных городков.
Он был неутомим и безжалостен ко всем сотрудникам и к себе. С даровитыми был нежен, а неумелых и недаровитых изгонял, не считаясь ни с чем. И себя безжалостно уволил в отставку, как только старость вывела его из строя.
Страничка на этакий характер! А прообразу его – смотрю на книжную полку – посвящено пятьсот с лишним. Ну что ж, только прочтя те пятьсот, можно было написать эту одну.
Этап 7. Теория. Школа.
Грейвуд – неукротимый трудяга – поставил материал. Теперь надо было его осмыслить. Требовался талантливый осмыслитель. Эту роль сыграет в моей книге Кнудсен – глава норвежской школы темпорологов.
Разрабатывала месторождение открытий богатая индустриальная страна (Америка на канадской руде), а обдумывать могла и маленькая. Школа создалась в Норвегии.
Кнудсен был тугодумом, как ни странно. Для теории важна не быстрота, а результат. Тугодум Кнудсен обожал споры, хотя ему трудно было спорить, лучшие доводы приходили ему в голову на следующий день. И обладал удивительным для главы школы вниманием к новым мыслям. «Мы ждем, что вы нам расскажете интересного», – так он встречал талантливых юнцов, математических вундеркиндов. И с ними, с мальчишками, строил он теорию темпорологии, выводил формулы линейного времени, квадратного, объемного, многомерного, полосатого, пятнистого, крапчатого… Насчет крапчатого времени – не просто шутка. По-видимому, мы с вами живем в крапчатом времени, где каждый атом – крапинка, а междуатомное пространство – криволинейный фон.
