Я на мгновение задумался. Рассказать или нет? Эм-м… ладно, расскажу…
* * *
Метрах в пятидесяти от «Уазика» виднелся купол часовни. Погода стояла мерзкая. Шёл второй час дежурства, к тому времени мы накурили и надышали в машине так, что хоть святых выноси. Васильев открыл дверь. Потянуло прохладой.
— Чего это он там делает? — удивлённо воскликнул Коля.
— Кто?
— Да вон же, он, — он ткнул пальцем в сторону тускло подсвеченной витрины магазина церковной утвари.
Напротив витрины стоял странный оборванец.
— А чего не так?
Коля взял автомат.
— Да ты приглядись, как следует, — сказал он.
Я пригляделся. Оборванец склонил голову, перекрестил витрину, глянул вверх, переместился к соседней и перекрестил её.
— Странный, да?
— Хм-м, — невольно вырвалось у меня.
— Проверим?
— Так это… бомж…
— И что, они тоже стёкла кокают и на разинутую варежку гоп-стопят будь здоров.
— Ну, идём, — взяв автомат, согласился я.
Мы выбрались наружу. В тучах зловеще громыхнуло, и мне в лицо брызнула горсть холодной мороси.
— Сержант Шаповалов, — представился Коля. — Ваши документы.
Оборванец продолжал крестить витрину.
— Документы! — повторил я.
— А? Что? — наконец отозвался оборванец.
— Документы есть?
— Не понимаю.
Мы изумлённо переглянулись.
— Паспорт там или ещё что-нибудь, — повысив голос, разъяснил Коля.
Оборванец дёрнул худыми плечами и виновато покосился на нас.
— Люди добрые, не сердитесь, не понимаю, о чём вы.
Мы снова переглянулись.
— Откуда такой взялся? — терпеливо спросил я.
Оборванец тряхнул мокрой вьющейся шевелюрой.
— Из Гамалы.
— Где это?
— Там, — он кивнул направо.
— Ну, а прописка, регистрация?
— Добрый человек, не понимаю, что ты от меня хочешь.
Коля перестал церемониться:
— Хорош придуриваться. Документы давай!
Над нами полыхнула молния, и грянул раскатистый гром. Оборванец опустил руки и посмотрел на нас с искренней любовью.
— Не знаю, что это такое.
— Где живёшь?
— Да, в общем, нигде. Я странствую.
Коля вынес вердикт:
— Ясно, бомж.
— Родные есть? — снова заговорил я.
— Я остался один.
— Здесь что делаешь?
— Прощение вымаливаю, — прошептал оборванец.
— Чего-чего? — спросили мы с Колей в унисон.
— Прощение вымаливаю. Раньше деньги меняли, овцами, волами и голубями торговали. Теперь этим… — он показал на иконы за стеклом. — Бича на них нет.
— Фамилия? — тускло спросил Коля.
— Добрый человек, не понимаю тебя.
Я приблизился к Коле и прошептал ему на ухо:
— Так он больной. Сбежал, наверное.
— Хрен его знает.
— В психушку бы, а?
Коля глянул на часы.
— Уже пол второго, не поедут. Самим везти далеко. Давай сейчас к нам, Петрович звякнет, утром сами заберут.
— Может, ну его.
— А если кому-нибудь глотку перережет?
— Ладно, давай, — сдался я.
Коля взял оборванца под локоть.
Я устало застонал:
— Ну не меня же! Конечно, тебя.
— Иешуа, — поспешил оборванец.
* * *
— Что, прямо так и сказал? — хмыкнув, уточнил Скобцов.
Я задумчиво кивнул.
— Ага, Иешуа.
— Нормально довезли?
— Почти.
— Рыпался, что ли?
— Если бы — браслеты спокойно накинули, и он всю дорогу молчал, как будто так и надо.
— Повезло, не буйный. Я, того, соседа — буйного — и то не всегда могу успокоить. А он каждый год по нескольку месяцев в «Тихоньке» отдыхает.
Я перевёл недоуменный взгляд на Скобцова.
— Валерик, причём тут буйный?
* * *
— Петрович, у нас клиент!
— Куда я его дену?
— Придумай.
— Ладно.
— Скоро будем.
— Осторожнее. На пло… не по… сь… да…
— Повтори, ничего не слышу.
— Говорю, на плотине поднялась вода. Там сейчас эмчеэсники и два наряда.
— Всё понял.
Коля, не раздумывая, свернул на Софийскую. Я отключил рацию и уставился в запотевшее стекло.
* * *
— Не понял, причём тут бомжара и ты?
— А притом. Слышал про плотину? Так вот, если бы не он… Короче, там был полный пипец. Прикинь, стена воды, и мы на пустой улице.
— Да уж.
— Не поверишь, прёт на нас и прёт.
— Что «прёт»? — оборвал меня Скобцов.
— Ё-моё, вода.
— А-а-а, ну и?
— Коля дал задний ход, свернул в переулок и по газам. А там тоже сплошная вода.
Скобцов кашлянул. Я посмотрел на него.
— Чего?
— Так причём тут этот, как его?
— Иешуа.
— Да.
— Не поверишь, на машину ни одна капля не упала. Прошла стеной справа и слева, а мы сухие.
Скобцов улыбнулся.
— Ты на вопрос не ответил.
Я последний раз затянулся и выбросил окурок в окно.
— Это он сделал. Помнишь, в «Библии» воды расступились? Только мы тогда ещё ничего не поняли.
— К бабкам не ходишь? — Скобцов закатил глаза.
— Кто? Я? Зачем?
— Ну, там зубную боль заговорить…
* * *
Мы с Колей подвели оборванца к окошку дежурного.
— Вписывай.
Петрович глянул на нас из-под очков.
— Без документов?
— Ага, — выдавил Коля.
— Тогда извините, — обратился Петрович к оборванцу, — придётся посидеть юн там до утра.
Иешуа повернулся и поглядел в сторону обезьянника. Кого там только не было в ту безумную ночь.
— Иди, — бросил Коля.
— Гражданин товарищ майор, — донеслось из клетки. — Ну-у, сколько можно держать несчастных девушек?
Петрович опустил брови.
— Несчастных?
— А что?
— Ничего. Сколько нужно. И хватит трепаться, всё равно до утра никого не выпущу.
— Почему?
— Не положено.
— Вы же нас знаете, — к решётке процокала каблучками девушка лет восемнадцати, в коротенькой атласной юбке, с мордашкой, как у Пэрис Хилтон.
— Знаю. А зачем торчали перед мэрией?
— Мы-то причём?
— Да ну!
— Конечно, это всё мамка, — произнесла девушка одними губами.
— Я сказал, хватит. А то сутки накину.
— Телефончик-то не отдадите?
— Цыц!
— Молчу-молчу.
Через минуту оборванец присоединился к проституткам, бомжам и остальной сомнительной публике.
* * *
Я достал последнюю сигарету. Пустую пачку выбросил в окно. Закурил.
— Не веришь?
— Нет, — признался Скобцов.
— Я тоже не верил.
Он пристально посмотрел на меня.
— Ну и почему всё-таки поверил? Потому, что вода расступилась? Это, конечно, прикольно, но натуральная фигня. Ты же взрослый мужик.
— Вода — дело десятое.
— А что первое? Расскажи.
— Ты же мне не веришь.
Я стряхнул пепел в окно.
— В какой-то момент мне показалось, что наш бомж кормит других бомжей рыбой и хлебом.
Скобцов нервно хрюкнул.
— Прямо в обезьяннике?
— Да.
— Сам-то подумай, как такое может быть?
— Не знаю.
— Как в «Библии», да?
— Да.
— Тебе бы книжки писать.
Я затянулся.
— Вот чего не умею, того не умею.
— А ты попробуй, вдруг получится.
* * *
В половине четвёртого утра мы с Колей снова оказались в отделении. Вместе с мужиком, которого задержали в ювелирном магазине «Яхонт».
— Вперёд!
Звякнули ключи. Петрович открыл камеру. Коля ткнул мужика автоматным стволом в спину.
— Пошевеливайся!
Мужик внезапно остановился. Развернулся, опрокинул Колю плечом и ударил Петровича коленом под дых.
* * *
— А ты где был? — спросил Скобцов.
— В комнате отдыха. В горле пересохло. Но возню услышал.
— Чего было дальше?
— Мужик тыкал Колю ножом в грудь.
— Нож-то откуда взялся?
— Когда обыскивали, не заметили.
— Дальше-то что?
— Ну, заскочил я туда. Мужика прикладом по черепу. Тот в отруб. А Колька кровью истекает.
— Охренеть!
— Ага.
— Скорая быстро приехала?
— Минут через десять.
— Кольку-то я этого, вроде, никогда не видел. Да и подробности слышу впервые. Успели?
Я помрачнел.
— Нет.
* * *
Вызвав скорую, я бросился к камере и, когда оказался рядом, обомлел. Иешуа стоял перед Колей на коленях и молился. Я обернулся — на двери обезьянника висел тяжёлый замок. Разум подсказывал мне, что Иешуа не мог пройти сквозь решётку, но он каким-то образом всё-таки оказался здесь.
— Пожалуйста, не мешай, — попросил оборванец.
Я отступил. Потом произошло то, что иначе как чудом не назовёшь. Когда пятна крови на Колиной груди и на полу исчезли, пришёл в себя Петрович.
— Чего это он?
— Тихо.
Коля пошевелил рукой. Оборванец поднялся, приблизился к нам, очень тихо сказал:
