Тетерятников уехал в Америку лечить надорванное сердце и умер там, однако опубликованные им материалы сделали свое дело. Сегодня вопрос о коллекции Кенигса уже не стоит, и претензий от голландцев пока не слышно.
Митинг у Министерства культуры РФ против выдачи трофейных ценностей, 2004 г.
Как бес перед обедней
Приближалось время повторного рассмотрения проекта (исправленного и дополненного) Закона о перемещенных ценностях. Причем в Думе нового состава, откуда «выбороссы» оказались выброшены, а «Яблоко» осталось, по своей политической ориентации, в меньшинстве. Понимая, что на правовом поле проигрыш неизбежен, наши оппоненты избрали новую тактику: всячески пытаться перевести проблему в политическую плоскость. Германский посол в России Э. Й. фон Штудниц исполнил роль камертона [51]. Новые-де отношения между Россией и Германией, новая роль России в международной политике, новое положение России в мире предписывают ей и новую модель поведения. (На общечеловеческом, а не дипломатическом языке это означает все то же: горе побежденным!)
Неоднократно высказанная немецкой стороной мысль о том, что Россия, если хочет войти в семью цивилизованных народов, должна для начала вернуть трофеи, на все лады перепевалась затем нашими «выдавальщиками». Наконец, не раз звучала на самом высоком уровне (посол Э. Й. фон Штудниц, министр иностранных дел К. Кинкель, канцлер Г. Коль) угроза испортить отношения с Москвой, отказать в финансовой поддержке и т. д., если не будет достигнуто «взаимопонимание» в вопросе о трофеях.
Постоянно выдвигался также такой аргумент: закон-де не соответствует международному праву (на самом деле это не так, и немцы это отлично знали, почему и не пытались ни разу передать дело на рассмотрение Международного суда в Гааге).
Характерным можно считать высказывание эксперта по вопросам внешней политики правящей партии ХДС К. Ламерса, заявившего, что принятие подобного закона является «дерзостью», что «поведение Думы может являться лишь дополнительным доказательством полностью отсталого образа мыслей большинства в этом парламенте» и что «закон умерит готовность Германии оказывать помощь России». Трудно охарактеризовать подобные слова иначе как дипломатическим шантажом.
Резкая активизация немецкой стороны, небывало жесткий тон ее выступлений были, как уже говорилось, связаны с тем, что весной 1996 г. новый состав думского Комитета по культуре (заместителем председателя которого стал Н. Н. Губенко) принял 38 поправок к тексту закона и подготовил его для повторного внесения в Думу. Нельзя в этой связи не упомянуть о поведении российских союзников немцев. Накануне думских слушаний на ОРТ прошел документальный фильм, созданный Б. Караджевым-Рабиновичем и… замминистра М. Швыдким, под названием «По праву победителей», посвященный судьбе трофейных ценностей. Главная идея фильма — в заключительных закадровых словах: «Мы живем в мире, который уже не может жить по логике войны. Мы сами должны отказаться от нее по праву победителей». (Сиречь — вернуть трофеи немцам.)
Убедительные слова. Для тех, конечно, кто еще не понял, что на наших глазах закончилась не Вторая, а Третья мировая война. Война «холодная», последствия которой, однако, весьма и весьма «горячи». И в этой войне мы — отнюдь не победители, чью логику и права нам щедро, но лукаво приписал г-н Швыдкой. А совсем наоборот: побежденные, потерявшие некогда мощные армию и флот, огромные территории, десятки миллионов людей, экономическую независимость и т. д. и т. п., а теперь, как то и бывает обычно с побежденными, подвергающиеся разграблению нашего культурного достояния.
Первая серьезная победа
5 июля 1996 г. Дума приняла Закон о перемещенных ценностях культуры большинством в 300 голосов при 302 голосовавших (двое воздержались).
Противники Закона как в Германии, так и в России, не ожидавшие такого единодушия, не смогли сдержать взрыва возмущения. Достаточно перечислить заголовки некоторых газетных статей в нашей прессе, чтобы почувствовать это в полной мере: «Бонн возмущен решением Думы по перемещенным культурным ценностям» («Сегодня» 09.07.96), «Немцы недовольны российской Думой» («Известия» 10.07.96), «Москва и Бонн снова спорят» («Независимая газета», 11.07.96), «Кто хозяин трофейного искусства? В вопросе о возвращении культурных ценностей российская коса нашла на германский камень» («Известия», 12.07.96), «Трофейные лабиринты грозят загнать дипломатию в тупик» («Известия», 17.07.96), «Хочешь дружить — отдай то, что требуют. Немецкий взгляд на проблему трофейного искусства» («Известия») и т. п. Эти и другие статьи того времени полны негодующих откликов различного ранга представителей Германии, выдержанных в таком тоне, в каком никто не посмел бы говорить с нами еще каких-то пять лет назад!
Накануне обсуждения в Совет Федерации и иные властные инстанции послом фон Штудницем были направлены «Замечания по вопросам законодательства о культурных ценностях»; очевидно, посол счел уместным учить российский парламент морали и праву. Однако, поистине, право сильного — единственная «международная правовая норма», соблюдаемая немецкой стороной неукоснительно.
Не обошлось, разумеется, и без сочувственной поддержки немцев со стороны «пятой колонны». На фоне немецких подпевал сумел особо выделиться германист-международник д.и.н. И. Ф. Максимычев, затмивший всех прочих своей демонстративной нравственной глухотой и запредельной некомпетентностью настолько, что вынудил меня после длительного молчания (мне казалось, что всем уже и так все разъяснено) выступить с полемической статьей «Больше, чем трофеи» («Независимая газета», 14.09.96). Мои возражения и доводы запоздали: 17 июля 1996 г. Совет Федерации отклонил принятый Думой Закон о перемещенных ценностях.
Анализ стенограммы заседания Совета Федерации, принявшего беспрецедентное решение отклонить им же принятый в порядке законодательной инициативы (23 мая 1995) закон, выявил важнейшее обстоятельство. Дело в том, что провален проект был стараниями двух выступавших — главы администрации Ростовской области В. Чуба и представителя президента в Совете Федерации А. Сливы. Мотивы Чуба понятны: Германия — важный экономический партнер Ростовской области, тут участвуют весьма значительные интересы. Что же касается Сливы, то его весьма резкое и решительное выступление дало понять: президент Ельцин вышел из тени политических кулис на авансцену и открыл свое настоящее лицо , без стеснения заявив свою истинную, до сей поры четко не обозначавшуюся позицию в деле о трофеях.
Отныне стало совершенно ясно: вся вертикаль исполнительной власти — президент, правительство, министр культуры и далее вниз по лестнице — заодно. И притом заодно с немцами. Мотивы такого единства могли быть разными. У каждого, так сказать, свои резоны для торпедирования закона.
Для Ельцина это могли быть неосторожные обещания, данные «другу Колю», моральные обязательства за материальную поддержку в период предвыборной гонки; надежды на дальнейшую германскую помощь в целях консервации обанкротившегося режима; нежелание поступаться малейшей частью своего всевластия, своим мнимым правом решать самовластно судьбу любых ценностей, так, как это делали цари, как это делали Сталин, Хрущев; непреодолимое самолюбие, психологическая невозможность согласиться с вердиктом законодательной власти, соприродная Б. Н. установка на конфронтацию. (Не случайна самохарактеристика нашего президента: «Я боец, борец» — это и есть вся его сущность.) И так далее…
Правительство послушно воле президента, да и не хочет осложнений с Германией, от финансовой подпитки которой зависит. О мотивах министра культуры, вообще чиновников, непосредственно влияющих на судьбу трофеев, говорилось выше. И, разумеется, всех этих субъектов объединяет главное: желание «распорядительной» власти оставаться таковой всегда.
Признаться, после отклонения закона в Совете Федерации я вновь испытал неприятное чувство, такое же, как осенью 1991 г., когда впервые выступил в печати против возвращения трофеев. Тогда мне казалось, что передо мною — глухая стена, что все уже решено и договорено, что изменить ничего нельзя и слова бесполезны: доводы морали, права, разума бессильны перед сговором сильных мира сего.
Шесть лет неотступных усилий моих и многих моих единомышленников, шесть лет непрерывного «долбления в одну точку» изменили, не могли не изменить ситуацию. Принятие закона Думой дало надежду, что усилия наши не были напрасны, что общественные совесть и разум открыли для себя истинную суть дела, дали ему справедливую оценку. Но решение Совета Федерации заставило в этом усомниться, вновь поставило нас перед лицом всесилия произвола. Так, во всяком случае, я думал тогда. Однако отчаиваться не приходилось. Надо было вновь браться за «пропаганду и агитацию». Что мы и сделали.
